Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.

Васильев Борис Львович

– А чего плохо-то? Чай, не утонул: отлежится.

– Эх, глупый!… - Иван с сожалением и очень стесняясь высвободил палец из детского кулачка.
– Рыбу я там принес. Сунь ее в подпол.

Вовка нехотя пошел исполнять поручение. Пока он, сопя и вздыхая, громыхал тяжелым люком, Иван собрал грязные тарелки, смахнул со стола, прикрыл хлеб и чугунок с кашей кухонным полотенцем.

– Ты бабки дождись или матери, футболист, - сказал он, когда Вовка вернулся.
– Ребенка одного не оставляй.

–

А что ей сделается?
– недовольно спросил Вовка.
– Я ее подушкой привалю, чтобы не ползала и не убилась.

Из разговора было ясно, что Вовка уже все продумал и спорить с ним бесполезно. Поэтому Иван начал издалека:

– Ты вроде рыбачить со мной собирался?

Вовка мгновенно повернулся к нему.

– Когда пойдем?

– Когда?… - Иван испытующе посмотрел на него.
– Три условия тебе ставлю: посуду помыть, воды в бачок натаскать и Ольгу не оставлять. Выполнишь?

– Выполню, - вздохнул Вовка.

– Завтра в семь приходи к катеру. Знаешь, где стоим?

– Знаю! А чего брать? У меня и на верхоплавку есть, и закидушка…

– Снасть будет полная. Пальтишко захвати.

– Так тепло. Лето.

– Леща пойдем брать, Вова. А лещ, он ночью ловится, в тишине.
– Иван положил руку на нечесаную, добела выгоревшую голову мальчишки и подумал, что здорово решил насчет рыбалки: значит, часть улова можно будет свободно отдать Вовке как долю в общем труде.

– Все сделаю, дядя Иван, - говорил Вовка, провожая его к дверям.
– Посуду помыть - раз, воды натаскать - два, Ольгу не оставлять…

– Да, вот еще.
– Иван остановился.
– Матери скажешь, чтобы сегодня же в отдел кадров с паспортом пришла. Со своим паспортом, не забудешь?…

Иван шел назад легко и быстро. Все же удачно начался день: и с Вовкой он справился, и насчет рыбалки придумал, и вовремя, очень даже вовремя вспомнил, что Паша Никифорова нигде не работает. И только досадное обстоятельство портило настроение: как же это можно идти в дом, где малые дети, и не захватить с собой кулек карамелек?…

На крыльце приземистого одноэтажного дома, где размещался отдел кадров, сидел рослый парень, сбив на затылок помятую форменную фуражку с треснувшим серебряным "крабом". У ног его стоял потрепанный чемоданчик, к ручке которого был лямками привязан плотно набитый солдатский вещмешок. Темные масляные пятна окрасили мешок в грязно-черный цвет: видно, хозяин швырял его где попало. Флотские брюки парня, зауженные согласно столичной моде, тоже были в пятнах и потеках, зато белоснежная рубашка сияла ослепительной чистотой; в вырезе ее виднелись неправдоподобно синие полосы новенькой тельняшки.

– Откуда будешь, парень?
– спросил Иван.

– Снизу, - равнодушно ответил парень.

– Горьковский?

– Почти что угадал.

–

А чего здесь сидишь?

– Начальство документы изучает…

Он вдруг цепко, искоса глянул на Ивана.

– Говорят, у вас плавсостав укомплектован под завязку. Верно?

– Кто его знает, - уклончиво сказал Иван.
– Вроде бы нет…

– Значит, в лапу ждет!
– Парень выругался.
– Либо на пол-литра рассчитывает.

Начальник отдела кадров получил на фронте штыком в живот и с той поры ел одну манную кашу с молоком.

– С дизелями знаком?
– спросил Иван.

– Судовой механик… А что?

– Посиди пока. Узнаю, - сказал Иван и мимо парня прохромал в отдел кадров.

Начальник отдела кадров был худ и черен, как ранний грач. Иван давно знал его: еще до войны вместе ходили в клуб водников на танцы.

– Здорово, герой затона.
– Улыбка у начальника пряталась в глубоких морщинках, и о существовании ее догадывались немногие.
– Сразу могу обрадовать: начальство премию вам отгрохало.

Иван промолчал.

– И еще одно, уже по секрету. Сегодня местком заседать будет насчет твоего катера. Полагаю, решат присвоить имя, Иван Трофимыч. Большая честь тебе оказывается.

Раньше не было такого порядка: мелкие суда шли под номерами, крупным наименования присваивали либо на судоверфи, либо приказом по пароходству. А как выбрали в бюро Володьку Пронина, так все пошло иначе. Сумел Володька начальству внушить, что имя для судна почетней благодарностей, и присвоил месткому право решать, кто этого почета достоин.

– Только пока - ни гугу, - сказал начальник.
– Будет приказ, будет и оркестр.
– И опять собрал возле рта морщины, запихал в них улыбку и спросил: - Рад?

– Рад, - вздохнул Иван и закурил, стряхивая пепел в ладонь, потому что начальник курящих не жаловал и пепельниц не держал.
– Рад-то рад, Николай Николаич, только кто дает, тот и отбирает.

– А ты оправдай.

– Так ведь не посуху ходим, а по воде.
– Иван улыбнулся, потом помолчал, показывая этим, что шутки кончены, и сказал серьезно: - Ты вот что, Николай Николаич, ты жену Федора Никифорова оформи матросом ко мне на катер.

Начальник с удивлением посмотрел на Ивана.

– Трое детей, Николаич. На Федорову пенсию не потянет.

– Жалостливый ты больно мужик, Иван Трофимыч, - с неудовольствием сказал начальник.

– Надо, Николай Николаич. Был я у них: надо.

Начальник только вздохнул.

– Ладно. Пришли ее сегодня с паспортом.

– Сама придет: я Вовке, сыну ее, наказал.

Начальник пометил что-то в календаре, усмехнулся:

– В начале навигации ты обязательство брал сократить экипаж с пяти до трех человек. Было такое?