Ивановская горка. Роман о московском холме
Шрифт:
Ване-Володе тут опять-таки оказались рады, и сам он тоже сперва, глядя с вожделением вперёд на приближающийся домашний и душевный мир, решительнейшим образом вознамерился перейти сюда — так любо-дорого представилось найти свою часть в согласном том деле.
Он ускорил тогда уволиться со стадиона, ибо предчувствовал — и не зря, — что уйти поздорову, без свары вряд ли удастся. Так оно и получилось: сначала отпускать не желали ни в какую, а потом вдруг, напротив, принялись подгонять, заказав ещё наперёд появляться в ближайшей округе даже самоходом. Все эти неопрятные дрязги изрядно его расстроили и подточили поселившееся было внутри ретивое желание обновленья;
А как только закончилось это вытягивание ног из засосавшей старой трясины, быстро выяснилось, что урок пошёл впрок и в том смысле, что он стал чрезвычайно опасаться вообще где-либо ответственно выступать и крепко закис на дому.
Битых два месяца просидел Ваня-Володя настоящим безработным, ничем вроде не занятый, всё обещая Вере пойти в Даниловский, но никак не мог понудить себя хотя бы сдвинуться с места. Словно что-то невидимое изнутри прямо-таки отпихивало его прочь от дверей, и он продолжал день-деньской праздно валяться на мятых диванных подушках.
Жена, конечно, нудила не отступая, и вот когда после окончательного по своему упорству выяснения он уже отправился было, посвистывая, с утра вперёд, то свернул ради пущей бодрости на полудороге в пивнушку, закоснел на час, потом застыдился собственного хмельного дыхания, а там и вовсе, впавши в окаянство, загулял напропалую.
Вот тут-то она в одиночестве собралась и ушла...
17
В первый миг от обиды и позабытого ощущения полнейшей воли прелесть свободы накрыла его с головой. Ваня-Володя пустился разом во все тяжкие и ещё целые сутки напролёт буянил как хотел. Но по мере насыщения разгулом вновь принялась подымать голову сокрушенная было душевная туга, с которой он тоже повздорил и, расплевавшись совсем, пригласил вместо неё для компании Рачиху. Сегодня же утром он оказался наконец уволен от докучного присутствия обеих и ощущал теперь себя некой вычерпанной дочиста от всякого содержимого пустотою, пригодной, с одной стороны, для вмещения чего угодно, но с другой — сама по себе представляющей весьма ничтожную ценность.
А тут ещё Катасонов остатний источник существования истощил...
Велика лежала кругом Москва, жаль только, места для Вани-Володи в ней подходящего не сыскивалось: всё смотрело на него осуждающе и вчуже. Неспроста, видимо, попались на дверях подземелья перевёртыш-девятка да извивающийся, язвя жалом собственный хвост, латинский «эс» в сопровождении ещё чего-то восклицательно угрожающего: куда ни кинь, всё выходил клин, и любая, большая и малая его дорога сама вела то в гору, то под уклон, в едином, одной только ей ведомом направлении.
Потому-то, едва показался наверху впервые за всё это подпочвенное петлянье лиющий жиденький свет водоструйный колодец, Ваня-Володя ещё раз попытался увильнуть от упрямо навязываемой цели. Оставя свечу догорать в одиночестве посреди тянувшегося далее лаза, что становился с каждым шагом приплюснутое и ниже, заставляя пригибать голову ко груди, — он ринулся со всех лопаток по осклизлым железным ступеням на воздух.
18
Отталкиваясь ногами от влажно набухших под весенними потоками ворохов мусора и требухи, он упрямо карабкался кверху, поминутно цапая руками на помощь равновесию поросшие сочным отребьем стенки колодца. Выбравшись наполовину наружу, встал там сперва в люке по пояс, торча, будто червяк из потайной норки,
На Ванино счастье, как раз мимо следовала кучка галдящих голодным гулом рабочих в оранжевых метрошных жилетах поверх телогреек, снявши ради обеденного отдыха защитные пластиковые каски, — и он, замешавшись в их среду, благополучно вытек наружу в общеупотребительный переулок, провожаемый вдогон недреманным оком вахтёра из будки с напаянным на ней стальным «М».
Дабы не дразнить далее лишним мельканием, Ваня-Володя ускорил распроститься с охваченной его бдящим взором околицей и круто свернул в первый же дом.
19
Ему опять-таки попалось не жилое здание, а нечто вроде Дворца культуры или клуба, охраняемого стоящими спереди попарно, будто послушный строй рекрутов, колоннами с рогатыми фитюльками наверху, что подпирали некогда лазурный, а теперь пошедший лушпайками с матовым исподом потолок. Поднявшись под их угрюмо-надёжною сенью по дюжине сбитых ступеней, Ваня-Володя очутился прямо перед могутными дубовыми дверьми с отчищенной касаниями тысяч ладоней бронзовой ручкой.
Собственно говоря, все его намерения не простирались сейчас далее того, чтобы обождать здесь немного и потом с первою же оказией двинуться обратно на простор; однако попутчики попадались единственно в противоположную сторону и как-то так настойчиво сгрудились по-за его спиною, что он нехотя дёрнул двери и ступил внутрь.
Сразу вслед за первою парой створок оказалась ещё вторая, а не поспел он миновать и её, как под самый нос ему подкатился козлобородый старичишка в ермолке и беззубо залепетал что-то невнятное, среди чего Ваня-Володя разобрал лишь какую-то белиберду вроде «иден-инвалиден?», произнесённую в вопросительном удивлении.
Он рассудил было для начала, прежде чем открывать рот, снять ради приличия кепку долой с хохолка, но тут невидимый спутник сзади властно наказал ему оставить её где есть и, не встревая более в пререкания с привратником, двигаться напрямки вперёд.
20
От этого безликого уверенного напора Ваня-Володя порядком-таки струхнул, пусть и был отнюдь не из робкого десятка; но ещё с младенчества наученный стесняться возможной неловкости под чужою крышей, предпочёл вновь повиноваться, и даже с ревностью, надеясь добросовестным исполнением наказа умилостивить или хотя бы обмануть бдительность.
Через внятно отдававшую пресным хлебным запахом прихожую с развешанными кругом стенгазетами, полными цветных и чёрно-белых фотокарточек, он проследовал под своды длинного торжественного зала, сплошь уставленного рядами деревянных скамей с гнутыми спинками, на сходе перспективы которого подымалась в окружении множества подсвечников цельномраморная трибуна, поверх коей тянулась ещё по торцу помещения цветастая растительная мозаика.
Делая вид, что так запросто прогуливается тут сам собою и никого, прошу заметить, не замает, Ваня-Володя вместе с тем искал возможности, не оглядываясь грубо назад, чтобы не выдать растерянности, как-то увильнуть из-под всё длящейся, как он чуял нутром, опёки заспинного водителя, и потому направил свои шаги прямо ко средоточию пространства — председательскому пеналу.