Июнь-декабрь сорок первого
Шрифт:
Не буду ни пересказывать эту примечательную статью, ни цитировать ее. Сражаться до последней капли крови! Сражаться до тех пор, пока видят глаза и не потеряно сознание, дорого отдавать свою жизнь! Такова позиция старшего лейтенанта.
Правильность этой позиции не вызывает сомнений и поныне.
* * *
Были в передовой статье того номера газеты строки, над которыми я было занес карандаш, чтобы их вычеркнуть:
"Кто не знал в нашей армии, в нашей стране славного командира Героя Советского Союза Ф., снискавшего себе на войне с белофиннами славу отважного и хладнокровного командира? Его сейчас нет в живых. В одном из боев он был
А задумался я потому, что не это, считали мы, должно было быть правилом поведения советского воина в тот трагический момент, когда перед ним встала угроза плена. Если оставить последний патрон, так не для себя, а для врага! Что бы с тобой потом ни случилось - последнюю пулю в фашиста. Одним будет меньше.
Конечно, кто взял бы на себя смелость сказать, как должен был поступить тот командир? Для этого надо было знать и обстановку, и мысли, и чувства человека, его характер, его переживания и многое-многое другое... В конце концов, это дело совести человека. Нельзя было не склонить голову перед его сверхчеловеческим мужеством. Но все же это был исключительный эпизод. И если я его тогда не вычеркнул, так только потому, помнится, что он какой-то своей гранью соприкасался с тем, что мы все время писали: плен - хуже смерти!
Единожды мы о таком эпизоде рассказали и больше к нему не возвращались. Писали мы больше о том, какая страшная участь ждет советского воина в фашистских лапах. А к этому времени уже было немало неопровержимых свидетельств, фактов, документов об издевательствах, истязаниях и массовых убийствах пленных...
* * *
Впервые выступил в "Красной звезде" Вадим Кожевников. Мы напечатали под рубрикой "Герои Отечественной войны" его очерк "Павел Филиппович Трошкин". Обычно под этой рубрикой рассказывается о тех, кто с оружием в руках уничтожает живую силу и технику врага. А Кожевников написал о фронтовом санитаре, который, конечно, сам в атаку не ходил, может быть, и даже наверное, с самого начала войны не выстрелил ни разу. И все-таки это бесстрашный боец переднего края: под вражеским огнем, рискуя жизнью, он спасал раненых.
Я с волнением читал этот очерк. Встретившись потом с автором, поинтересовался: почему для первого своего очерка в "Красной звезде" он выбрал в герои именно санитара?
Вадим Михайлович ответил не вдруг.
– Простая случайность?
– допытывался я.
– Нет, не простая... И вовсе даже не случайность...
Собеседник мой начал издалека. Мол, каждый человек, идя в бой, знает, что не всем суждено вернуться. Он готов стоять насмерть ради святого дела защиты Родины. И все же у каждого теплится надежда, что судьба прикроет его своим крылом. На худой конец, ранят... И с первой же мыслью о ранении возникает тревога: а вынесут ли с поля боя, успеют ли, не истечь бы кровью?
– Откровенно говоря, - признался писатель, - я сам, бывало, примерял на себя эти настроения. Жизнь ведь у каждого одна... А между тем мало кто по доброй воле идет в санитары: считается, что на войне это далеко не главное дело. Даже девушки хотят "воевать по-настоящему": рвутся в снайперские команды, в разведчицы. Вот почему я задался целью возвысить эту неприметную, но очень важную, совершенно необходимую военную
* * *
Еще один новый автор "Красной звезды" - генерал-майор И. И. Федюнинский, будущий генерал армии.
В моем понимании трудновато укладывается рядышком слово "новый" и имя этого даровитого военачальника. Мы с Иваном Ивановичем соратники по Халхин-Голу. Там он командовал 24-м мотострелковым полком. Хорошо командовал!
Я узнал его именно в этой должности. Да не только я - весь фронт знал Федюнинского как командира полка. А ведь прибыл он в Монголию в ином качестве - занимал куда более скромный пост в 149-м мотострелковом полку. Был там помощником командира по хозяйственной части. И, конечно, находился в безвестности.
"Открыл" его Жуков. Почему Федюнинский приглянулся Георгию Константиновичу - не знаю. То ли потому, что в хозяйстве 149-го полка был образцовый порядок. То ли довелось командующему услышать здравые суждения Федюнинского по чисто тактическим вопросам. То ли бросились в глаза два боевых ордена на груди Ивана Ивановича, которому довелось пройти хорошую армейскую школу - начал он ее красноармейцем в гражданскую войну, потом командовал взводом, ротой, батальоном.
Очевидно, одно дополнялось другим, другое - третьим, и когда потребовался командир для 24-го мехполка, Георгий Константинович остановил свой выбор на подполковнике Федюнинском.
Полк Федюнинского на Халхин-Голе считался одним из лучших. Мы часто писали о нем в "Героической красноармейской". Воевал он успешно. Все там делалось основательно и надежно. Маскировка - безупречная. Организация огня - четкая. Окопы, отрытые в сыпучих песках, достаточно глубоки, потому что стенки их обязательно заплетены прутьями из прибрежного лозняка. Блиндаж самого командира полка с бревенчатыми накатами вызывал удивление и всеобщую зависть в этой безлесной местности. Даже у Жукова на первых порах такого блиндажа не было. Поговаривали, что, рейдируя по тылам японцев, монгольские разведчики-конники спилили там несколько телеграфных столбов и волоком притащили на нашу сторону. А как эти столбы попали к Федюнинскому осталось тайной.
За успешные боевые действия на Халхин-Голе 24-й мехполк был награжден орденом Ленина, а его командиру присвоено звание Героя Советского Союза.
Вполне естественно, что мы, газетчики, и после возвращения из Монголии старались не выпускать Федюнинского из поля зрения. Вскоре узнали, что он, уже в звании полковника, назначен командиром 82-й стрелковой дивизии. А Отечественную войну Иван Иванович встретил на Юго-Западном фронте в должности командира 15-го стрелкового корпуса. Выезжавшие на это направление спецкоры "Красной звезды" Борис Лапин и Захар Хацревин - тоже халхингольцы, - конечно, побывали в корпусе Федюнинского и рассказали в газете о его боевых делах.
Вдруг я узнаю, что Федюнинский в Москве. Его вызвали в Ставку и назначили заместителем командующего войсками Ленинградского фронта. Мне удалось заманить Ивана Ивановича в редакцию. Встреча была трогательной. Долго мы тискали друг друга в объятиях, осматривали с ног до головы. Он мало изменился: такой же подтянутый. Только волевые складки на лбу стали вроде поглубже.
– Весело живете, - пошутил Иван Иванович, как бы прощупывая своим профессиональным взглядом потолок и стены нашего легкого трехэтажного домика, совершенно беззащитного при бомбежках.