Из ада с любовью

Келлер Эрих

Факсимильная машина выбросила дагер супругов Кинн, и сомнений не осталось. Конечно, Рейс назначил экспертизу, но и без нее сходство с Эрнстом и Кейтлин Кинг было неоспоримо.

Вот так – потяни за одну тоненькую ниточку… А ведь казалось, что название улицы прочитать невозможно. Одна крохотная ошибка в работе германской разведки… Или это вовсе не ошибка?

Еще днем полковник выяснил, что Кинг для предстоящих родов оплатил жене отдельную палату в родильном отделении Лондонского госпиталя, в то время как семье Кинг такая роскошь была не по средствам – Кейтлин уже несколько месяцев не работала, а заработок ее мужа едва позволял сводить концы с концами. Зачем им потребовалась отдельная палата? Все очень просто:

потому что во время родов можно определить национальность любой женщины. Роженицы кричат на родном языке, на диалекте той местности, где родились.

И хотя подтверждений, что супруги Кинг немцы, вполне хватало и без того, Рейс все равно распорядился, чтобы из Лондонского госпиталя сообщили о поступлении миссис Кинг, когда подойдет срок. Ну и дал указания агентам прибыть туда к началу родов. Отдельная палата играла ему на руку.

Это еще не твердое доказательство причастности Аллена к работе на немцев, но твердых доказательств от Рейса никто и не требовал. Бейнс задумал хитрую игру: если Аллен чист, это Бейнсу ничем не грозит; если он немецкий шпион, через него в Берлин пойдет та информация, которую Великобритания сочтет нужным туда передать. И этой информации кайзер поверит скорей, чем полученной официальным путем. Однако что-то подсказывало полковнику, что игра уже идет, а его включили в нее для перестраховки, – всем известна его репутация педанта, подозревающего всех и вся…

Рейс оторвал секретаря от распечатки телетайпограммы и велел посмотреть, включена ли аналитическая машина Темз-хаус, – кодеры МИ5 не отличались немецкой педантичностью. Надо сказать, Аллену неплохо удавалось походить на типичного английского кодера. И хотя светлые волосы теперь ценились в рейхе выше, чем светлые головы, внешне он скорее напоминал англичанина, чем арийца. Впрочем, Аллен мог и не быть немцем, его могли завербовать и здесь, в Лондоне, и в Кембридже, где он учился, и в Калькутте, где он родился и вырос (и это, разумеется, тоже подлежит тщательной проверке, но – утром).

***

«22 сентября сего года на углу Лоундс-стрит и Белгрейв-плейс утерян бумажник с документами на имя А. Штайна. Нашедшего просим вернуть за денежное вознаграждение». «Отдам в хорошие руки детеныша морской свинки. Ручной ехидный зверек, очень нежный».

Объявления на последней полосе газетенки «С пылу с жару», поданные агентом Второго бюро через подставных лиц, не заинтересовало МИ5, но во французском посольстве прочли их по-своему: «С 22 сентября переговоры Лондон–Берлин в тупике, кайзер хочет предметного подтверждения намерений англичан, и Британия в ближайшее время их предоставит. Операция носит название „Резон“».

Глава 3

в которой Тони Аллен видит странный ритуал возле Пекла и слушает разговоры докеров-коммунистов

От Кейт вышли довольно поздно, уложив ее, накачанную снотворным, в постель. По мнению Тони, Кира заслуживала большего, чем быть быстренько доставленной домой.

– Покатаемся? – спросил он.

Она расцвела и кивнула.

И он не меньше часа носился по опустевшим ночным улицам, задевая плечом мостовую на поворотах, подпрыгивая на трамплинах горбатых мостиков и рискуя взорвать котел сумасшедшим давлением пара. И все это время чувствовал тепло Кириного тела, прижавшегося к нему, и ее дыхание ему в затылок.

Он вылетел к Пеклу случайно: обрадовался открывшемуся вдруг широкому пространству пустыря впереди.

Атомная бомба, на которую так уповал кайзер во время Великой войны, оказалась грязным, но малоэффективным оружием, и теперь в глубине вулканического жерла бесконечная энергия непрерывного ядерного распада продолжала проплавлять себе дорогу к центру Земли, чтобы когда-нибудь обязательно его достигнуть.

Живительная радиация сделала Ист-Энд прибежищем множества мертвецов (или некрограждан, как их теперь было принято именовать), и постепенно он становился все более и более презентабельным районом – но не делался от этого более престижным. Сити, куда упала вторая атомная бомба кайзера, со времен Великой войны подрастерял свою элитарность – лондонцы гнушались соседства с мертвецами. Однако там вулкан выглядел приличней, носил красивое имя «Парадиз», в противовес почти ругательству «Пекло», к нему водили туристов и охраняли силами полиции церемониального графства. Здесь же, в Ист-Энде, вокруг Пекла лежал пустырь, поросший клочковатой травой (сочной и зеленой даже зимой) и высоким, кое-где в человеческий рост, бурьяном.

Бродяги давно перестали греться у жерла искусственного вулкана – никому из них не хотелось стать случайным свидетелем какого-нибудь преступления. Только бездомные собаки собирались тут стаями, но и они давно научились потихоньку прятаться во тьме, если возле Пекла появлялись люди, ибо ждать от этих людей не приходилось ничего хорошего.

Тони остановился в тени разросшегося бурьяна и заглушил двигатель.

– Пошли посмотрим?

Смотреть на лаву можно бесконечно, и это служило развлечением для многих молодых парочек и компаний: стоять на самом краю жерла было немного страшновато, что придавало остроту поцелуям и объятиям.

Расплавленная плоть земли в жерле, подернутая застывшими черными корочками, отдавала тепло подобно огромной жаровне, лава кипела нехотя, как густая овсяная каша на медленном огне, и булькала, как каша, выбрасывая вверх светящиеся ложноножки.

Тони обнимал Киру за пояс – лава освещала ее лицо мерцающим красноватым светом, в глазах застыл испуг (и восторг от этого испуга), и он подумал в который раз, что его прекрасная леди в самом деле необычайно красива. И хотя более всего ему нравились ее веснушки – мелкие и частые, покрывавшие нос и щеки, но в свете Пекла они были совсем не видны и лицо ее из трогательного делалось утонченным и женственным. Как у сказочной принцессы.

Он поцеловал ее и шепнул ей на ухо:

– Ты никогда не узнаешь, как сильно на самом деле я тебя люблю.

Кира не была склонная к сантиментам, но жар Пекла делал ее мягкой и расслабленной.

– Да я тожа втрескалась в тебя по уши, – ответила она. И добавила, будто вспомнив: – Но я честная деушка!

– Ну что ты, я же джентльмен, – усмехнулся он.

Он никогда не передразнивал ее кокни, хотя иногда ему очень этого хотелось. Во-первых, она бы не поняла, что ее дразнят. Во-вторых, решила бы, чего доброго, что так и следует говорить. Потому он просто постучал себя кулаком по лбу – и она рассмеялась.

Они уже направлялись к моноциклету, когда заметили на пустыре какое-то движение. Тони остановился и прижал палец к губам – он сделал это из простой предосторожности, не собираясь вовсе выслеживать тех, кто приближался к Пеклу.

В Лондоне, даже в самых укромных его закоулках, никогда не бывает абсолютно темно: свет множества газовых фонарей отражается от стекол кровли, и ночью от нее исходит оранжевое сияние, не создающее теней. В этой неровной сумеречной мгле странная фигура была видна издали, и Тони уповал на то, что моноциклет (и они с Кирой) надежно скрыт от чужих глаз тенью зарослей. Некто, приближавшийся к жерлу, кутался в просторный плащ с капюшоном, но в какой-то миг горячий ветер Пекла вырвал плащ из его рук, и тот взметнулся за спиной, точно крылья демона, открывая долгополое приталенное одеяние. Женщина? Это была женщина? Нескладная, костлявая, с широким разворотом острых, как у летучей мыши, плеч, она шагала широко и уверенно… Тони не удивился бы, если бы заметил косу у нее в руках. Но вместо косы женщина прижимала к себе большую картонную коробку.