Из блокады
Шрифт:
Вышел я из барака. На лавочке у крыльца, там, где прежде Дуська сидела, теперь мелкий и востроносый дед расположился. Я вспомнил, что старичка зовут Митрием.
– Слышь, батя, - позвал я, - Корнил и Суслик, знаешь таких? Дело у меня важное, покажи дорогу, а я тебя за это куревом отблагодарю.
– Да я с удовольствием, погоди минутку, - старичок, почуяв возможность разжиться махоркой, обрадовано юркнул в барак. Конечно, за минуту дед не обернулся, но воротился достаточно быстро - он нацепил ватник, и дырявую вязаную шапочку.
До нужного барака всего-то сто шагов.
– Ну, батя, - сказал я, - хороший из тебя проводник. И где теперь искать?
– Не знаю, - сокрушённо вздохнул дед.
– Ежели к бабе своей побёг, тогда у неё.
– Ага, - съехидничал я, зажигая лучинку, - сильно ему приспичило. Сидел, и вдруг захотел бабу! Даже недокушал, бедняга.
– Оно ведь такое дело - по-разному бывает!
Я осмотрелся. Разостланная постель. На тумбочке миска, в ней покусанная картофельная лепёшка, которую, воспользовавшись отсутствием хозяина, грызёт наглый рыжий таракан. Ничего подозрительного. Скорее всего, на самом деле, по делам ушёл человек.
– А может, и не к бабе, - начал рассуждать дед.
– Может, покурить вышел, или до ветра. Ты подожди немного, раз у тебя важное дело, а я на воздух пойду, мне полезно перед сном свежим воздухом дышать.
Пока я раздумывал, ждать, или зайти в другой раз, дедушки и след простыл - и обещанного табака ему не надо. Ладно, у самого быстрее выйдет, чем с таким помощником.
На улице посерело, ветер плеснул брызгами дождя. Едва добежал я до нужного барака, мне навстречу вышел Суслик. За плечами у него рюкзак - увесистый и подозрительный. Может, не узнал бы я барачника: сумерки сгустились, а Суслик, вдобавок, капюшон до носа нахлобучил, только нервишки у человека сдали, меня увидел и к стене прижался. Тут я и понял, кто передо мной. Суслик поборол оторопь, но мимо проскочить у него не получилось, ухватил я беглеца за ворот, и снова к стенке прижал, теперь носом.
– Далеко ли собрался?
– спросил я, - Покурить, наверное, или в туалет?
– Ага, это... в сортир я, - промямлил Суслик.
– Ладно, бедняжка, пошли, - я легонько подтолкнул барачника к открытому подъезду.
– Потерпишь чуток, не обгадишься. А рюкзак лучше мне отдай. Тяжёлый, небось?
Сопроводил я Суслика в его же ячейку, он покорно сел на кровать. Я запалил лучину.
– Ну, - я посветил Суслику в лицо, - признаваться будешь?
– Я же ничего не сделал, начальник!
– Суслик часто-часто заморгал красными глазками.
– Что-то, наверняка, сделал, - ответил я, осматривая комнату.
– Сделал, раз убежать хотел. Кто предупредил-то? Дед Митрий или кто другой?
Я огляделся - убогое и грязное жилище. В углу, на истоптанных и заплёванных половицах аккуратно, будто коврик, лежит
– Там, что ли прятал?
– я начал распутывать рюкзачные завязки.
Тут нервы у Суслика не выдержали, на колени он бухнулся и куртку на груди рванул - аж пуговицы в разные стороны брызнули. Заголосил барачник:
– Не моё, клянусь, не моё!
Не ожидал я такого, на миг остолбенел. Дурак ты, Суслик, ох, дурак! С тобой надо ухо держать востро, потому что дураки непредсказуемы.
– Разберёмся! После расскажешь, чьё, - я вытряхнул содержимое рюкзака на пол. Металл глухо зазвенел по доскам, у меня рот сам собой от удивления распахнулся. То, что там будут ножи, предполагалось. Но пистолет Макарова - круто! Двуствольный обрез - тоже сильно! А это, случайно, не граната закатилась под лавку? А вот ещё мешочек. Патроны? Нет, слишком лёгкий. Шишки дурмана - вот что это! Удивил ты меня, Суслик, очень удивил! А я-то каков! Ай да я! Ай да молодец! Тоже, выходит, не зря ментовский хлеб ем! В Посёлке стволы наперечёт. Да что стволы! Мне патроны выдают под роспись, а здесь - мешок оружия. Дела...
– Не твоё?
– спросил я.
– Чьё же?
Тут барачник и понял: пришла пора отчаянных поступков! Трясся человечек, сидя на полу; голова виновато поникла, лицо перекривилось в страдальческой гримасе. А в следующий миг Суслик, завизжав, как баба, изо всех сил дёрнул меня за ноги. Хорошо, что комнатёнка крохотная, иначе рухнул бы я на пол, а так лишь спиной навалился на стену. Дальше и вовсе удачно получилось: брыкнул ногой, сапог впечатался в физиономию. Потом я ещё пару раз, от избытка чувств, двинул Суслика - по рёбрам да по уху. К тому времени барачник лежал на спине, прижав руки к носу, а из-под ладоней хлестала кровь. Суслик выглядел жалко и беспомощно, такого и бить не в радость. Но пистолет лучше держать наготове - ну его к чёрту, непонятно, что на уме у этого психа!
Плохо, что я один. Знал бы, чем обернётся...
С этим хлюпиком я легко справлюсь, не в том проблема. Проблемы начнутся, когда на шум прибегут барачники. Ладно, понадеемся на то, что здесь не принято соваться в чужие дела.
Собрал я рассыпанное железо обратно в рюкзак, мешочек с хмелем положил в карман. Эх, даже наручников с собой нет; я и помыслить не мог, что пригодятся. Мне, хотя бы верёвку.
– Ну, - я закинул рюкзак на плечи, - вставай, руки за спину, и чтоб никаких больше глупостей.
– Ты же бде дос сдомал, - захлюпал Суслик.
– Не плачь, - успокоил я, - не долго тебе мучиться, виселица вылечит. Вставай и топай.
Ливень припустил нешуточный, ветер срывает капюшон, а вокруг темень - за десять шагов ни черта не видно! Суслик идёт впереди, руки за спиной, я в двух шагах сзади. А чтобы у барачника даже мысли дурной не возникло, я время от времени подталкиваю его стволом пистолета в спину. Напоминаю: не глупи, мол, я на стороже. А голова одним занята - не оступиться бы, не грянуться в слякоть.