Из чего созданы сны
Шрифт:
— А поскольку Конкон запорол все дело и тем самым втянул в эту историю нас, его убрали.
— Кто?
— Его же люди, разумеется, — сказал я. — А теперь смотри: как только Михельсен узнал, что операция в лагере сорвалась, он проявил себя с наилучшей стороны: окончательно поменял фронт, связался с американцами и попросил, чтобы его как можно быстрее забрали и поместили в безопасное место. Теперь он бравый американский агент, который поставил товар. Так говорит Зеерозе, со слов американцев. Помимо этого они рассказали, что русские
— Норвежский матрос, — вспомнил Берти.
— Да. Американцы и сами хотели обезвредить Ирину. Они ведь не знали, какие у нас были на нее планы. Мой торговец аптекарскими товарами и его дружок. Теперь американцы ведут себя миролюбиво, поскольку мы крепко удерживаем здесь Ирину.
— А еще господа из Ведомства по охране конституции. Премиленько, — усмехнулся Берти. — Где же сейчас торчит Билка? Он с подружкой и Михельсен?
— В безопасном месте. Под защитой американцев.
— И где же такое место? — спросил Берти.
— Этого я не знаю. Зеерозе не сказал. Очевидно, американцы ему этого не сообщили. Так спокойнее.
— Но мы должны это разузнать, — сказал Берти.
— Конечно, — кивнул я. — Забавно.
— Что забавно?
— А то, что они не сказали Зеерозе, где прячут Билку с компанией. А нечто гораздо более важное сказали.
— Что?
— Когда компания улетает в Хельсинки. Хотя это может быть и неправдой, всего лишь отвлекающим маневром.
— Или они чертовски уверены, что больше ничего не может им помешать, и желают максимум паблисити. Не забывай, сколько мы всего уже разузнали и какие фото есть у «Блица».
— Насколько я знаю американцев, господин Энгельгардт прав, — подал голос Жюль. — Все ради паблисити. Мировые сенсации. Соцлагерь не защищен. Непобедимые американцы. Так и будет.
— Так ли? — задумчиво проговорил я. — Не уверен…
— Поэтому сначала мы должны выведать, где на самом деле скрывается Билка. Потом уж я его выслежу. Когда он, значит, летит вместе с остальными? — спросил Берти.
Я вытащил записку с именами товарищей-маки, спасенных Зеерозе, которую мне в качестве пароля давал Жюль и которую я всю исписал с обратной стороны.
— Это должно случиться сегодня вечером, — объявил я, безмозглый идиот, не подозревая о вмонтированном в радио микрофоне. — Под охраной, конечно. Билка, подружка, Михельсен. Сначала забрать микрофильмы в Хельсинки. Зеерозе сказал, они летят самолетом «Пан-Америкен Эйрлайнз». Из Фульсбюттеля в 19.40. Садятся в Хельсинки в 22.30. И ровно в полночь отлет в Нью-Йорк тем же рейсом. Так что у них будет достаточно времени. Зеерозе сказал, что я в любом случае должен остаться сегодня вечером с Ириной, чтобы с ней ничего не случилось. Если мне надо передать сообщение или понадобится информация, господин Жюль должен сходить для меня в бар и позвонить. Кстати, господин Зеерозе никому так не доверяет, как вам, господин Жюль.
— Мерси, месье. Очень мило со стороны месье Зеерозе. Я его не разочарую.
— А один из нас должен полететь в Хельсинки,
— Ты, конечно, должен оставаться в тени, но в то же время следить за всей компанией и снимать что есть мочи.
— Это самая простая вещь на свете. Обычное дело, — сказал Берти. — Справлюсь, мне бы сначала узнать, где скрывается Билка с сопровождением.
— Планы стран-участниц Варшавского Договора, мон дье, — произнес Жюль.
— Да, — сказал Берти, — нам предстоит рассказать маленькую симпатичную историю. — Он обратился ко мне: — Как подумаю о том, что русские сейчас не сидят сложа ручки, мне было бы приятнее иметь оружие.
Я подошел к гардеробу, вынул «кольт» из своего пальто из верблюжьей шерсти и протянул Берти. Он сунул его в нагрудный карман своей куртки, который сразу заметно оттопырился.
— Подбери ему другое местечко, — посоветовал я. — Так ты просто не пройдешь в самолет.
— У меня толстое пальто, — возразил Берти. Мы услышали шорох и оглянулись. В проеме двери в спальню стояла Ирина. Теперь на ней был желтый джерсовый костюм и лаковые кожаные лодочки, она приблизилась к нам походкой манекенщицы, положив руку на бедро. Девушка улыбалась, и все мы не могли отвести от нее глаз. Из радиоприемника доносились последние такты «Голубой рапсодии». Ирина остановилась и спросила официанта:
— Вы все еще беседуете? А вас не могут позвать в другом месте?
— У меня есть двое коллег, мадам, — ответил Жюль с легким поклоном. — Очаровательно, просто очаровательно. А теперь прошу меня извинить.
Я открыл и снова запер за Жюлем дверь номера — так я делал, когда приходил или уходил любой. Я был безумно осторожен, да, безумно…
— В самом деле, Ирина, вы выглядите потрясающе, — произнес я, возвращаясь в салон.
Берти присвистнул.
— Женщина моей мечты, — воскликнул он.
— Моей мечты, — поправил я. — Ирина, вы разрешите совсем маленький поцелуй… — Я не договорил, потому что ее лицо вдруг застыло и побелело. Улыбка исчезла, она зарыдала и побежала назад в спальню.
— Что это с ней? — озадаченно спросил Берти.
— Музыка, — пояснил я, выключая радио. — Проклятая музыка. Именно сейчас. Именно для Ирины. Это ведь была их песня — ее и Билки.
Из приемника грустно и томно лились сладкие звуки «Reigen»…[93]
— Ах ты, дьявол, — сплюнул Берти.
Я вдруг стал нервничать. Ну вот, опять. В моей жизни — не знаю, как у вас, — все происходит дважды. Большая любовь, большие разочарования в людях, тяжелые катастрофы, спасение из кажущихся безвыходными ситуаций, смертельная опасность. Нет, в смертельной опасности я был пока только один раз. А так — абсолютно во всем. Даже с песнями. Сначала Карел и «Strangers in the Night». А теперь Ирина и «Reigen». Жутко, уже немного жутко.