Из Черниговской губернии
Шрифт:
— Какіе-жъ такіе чиновники?
— Голову, писаря считать нечего… а вотъ: два благонамренныхъ, шляховой и лепортовщикъ… да всхъ и не пересчитаешь.
— Чтожъ они, берутъ съ васъ взятки?
— Что онъ возьметъ съ мужика? съ мужика ему взять нечего.
— Какое же вамъ дло до чиновнаго народу? съ васъ они ничего не берутъ: пусть ихъ живутъ.
— Да вдь теб работать надо, а тутъ тебя выберутъ въ какіе не за есть лепортовщики, — работать и не работай, а въ пору только службу справляй.
— А все вамъ не въ примръ лучше жить, чмъ господскимъ мужикамъ,
— У какого барина?
— Да, хоть у А — на.
— Э!.. А — нъ шиломъ гретъ, проговорилъ тотъ, усмхаясь, — шиломъ гретъ… печетъ!..
Челнскій монастырь, 25 іюня.
Челнскій монастырь стоитъ верстахъ въ десяти отъ Трубчевска, на крутой гор, покрытой лсомъ, и изъ монастыря не видно ни одной деревни: такъ и кажется, что, войдя въ этотъ монастырь, оторвешься отъ всего остальнаго міра, — до того мсто уединенно. Но это только пока вы не вошли въ монастырскую ограду. Едва вы ступили шагъ въ ограду, видите, что здсь тже люди, тже желанія, тже опасенія и тотъ же самый народъ, какой и въ селахъ и въ деревняхъ; монаховъ съ перваго разу не замтите; по всему монастырскому двору разсыпанъ былъ народъ: мужики, раскинувшись подъ тнью деревъ и церквей, спали; бабы — богомолки изъ окрестныхъ деревень, собравшись кучками, шушукались; бабы торговки громко тараторили.
Я пришелъ въ субботу передъ всенощною, — поэтому народу было боле обыкновеннаго.
Въ говор народа слышится одно: начала новой жизни, созданныя 19 февраля; въ этомъ говор слышатся и радость, и надежда, и страхъ… не за будущее, нтъ — народъ увренъ въ своемъ хорошемъ будущемъ, боится народъ преступить законъ, сдлать не по закону и тмъ замедлить исполненіе царской воли. А отъ недоразумній — какія ужасныя бываютъ послдствія.
— Гд братская? спросилъ я у перваго попавшагося мн монаха.
— А вотъ, отвчалъ монахъ, махнувъ рукой на братскую, — ступай сюда, здсь братская.
Въ братской было народу много, и мужчинъ и женщинъ; разговоръ шелъ довольно оживленный и почти общій: одно теперь у всхъ на ум…
— Вамъ что! говорила одна баба богомолка:- что хочешь, то и длай, не длай беззаконія какого и только… а намъ, мои матушки родныя, просто головушку всю закрутило…
— Да вы чьихъ? спросилъ какой-то не то монахъ, не то послушникъ.
— А — ыхъ мы, А — скіе…
— О чемъ же у васъ головы закрутило? Али жирно нались на теперешней вол?
— Когда было, родимый! Давно-ли воля то сказана? такъ туже пору и отъшься! Какъ можно родимый.
— А что только у насъ длается! сказалъ, вздохнувъ, одинъ мужикъ, сидвшіи въ сторон.
— А что?
— И сказать не знаю какъ.
— Да вы чьихъ?
— Мы ничьихъ.
— Вольные?
— Нтъ, удльные.
— А у васъ-то что?
— У васъ землемры землю межутъ — вотъ что!
— Да не у васъ однихъ: землемры везд ходятъ, везд у всхъ землю мряютъ.
— Везд мряютъ, а пока еще Богъ миновалъ: пока еще нигд земли не ржутъ.
— Да у насъ еще пока тоже Богъ миновалъ, продолжалъ старикъ: — землю мрять мряютъ, вшки становятъ, а земли рзать не ржутъ!..
— А пусть
— У насъ не одну землю мряютъ.
— Какъ не одну землю?
— Десну мряютъ! проговорилъ старикъ, къ ужасу всхъ слушателей…
— Какъ Десну?
— Десну!
— И ты видлъ?
— Вс видли…
— Я, браты мои, диву дался, заговорилъ одинъ: — что такое это означаетъ? воду Богъ создалъ, вода у насъ вольная: кто хочешь, по этой вод ступай, бери эту воду, сколько себ знаешь; сколько теб надо, столько и бери… и эту то воду Божію мряютъ!.. Своими-бъ глазами не видалъ, — людямъ-бы и вры не далъ… да и врить то какъ?
Я вышелъ изъ братской, на крыльц и въ сняхъ бабы толковали все о той-же вол.
— И что такое длается, одинъ Богъ святой знаетъ! Спросишь, кто грамотный да путный, тотъ теб про волю и говорить не станетъ, а какой — безпутный — того наплететъ, что и не разберешь… послушаешь того безпутнаго — просто, мои родныя матушки, просто голову сниметъ… Ужъ такая бда, что и сказать нельзя!
— Послушаешь — выпорютъ! поддакнула дура, тоже старушка богомолка.
— Куда выпорютъ!
— Выпорютъ, родимая!
— Коли-бъ выпороли, да тмъ бы и дло довершили? Въ книгу, моя родная, запишутъ!
— Запишутъ! какъ есть — запишутъ! заговорили слушавшія богомолки. На двор подъ деревомъ сидла куча мужиковъ, и я подслъ къ нимъ.
— Здравствуйте!
— Здравствуй, почтенный!
— Объ чемъ толкуете?
— Да все про волю.
— Что же про все, про волю, много толковать? слава Богу, что воля эта вышла.
— Такъ-то оно, ихъ!
— А еще же что?
— А вотъ что: было у васъ начальство, господа, теперь насъ отъ господъ отобрали и никакого намъ начальства не даютъ, теперь у васъ никакого начальства нтъ.
— На что же вамъ начальство?
— Ну, спросить о чемъ, хоть бы о той же вол, и спросить некого, никто ничего не скажетъ [2] .
— А теперь начальство стало — не начальство, подтверждалъ другой мужикъ.
— Это какъ?
— А вотъ какъ: бывало детъ становой, услышимъ колокольчикъ — поджилки дрожатъ! А теперь детъ становой — ничего, и удетъ становой — тоже ничего!
— Это-то и хорошо!
— Это хорошо, да спросить что не у кого.
— Да что вы будете спрашивать?
2
Тогда въ Орловской губерніи еще не были назначены мировые посредники.
— Какъ что, другъ? обо всемъ теперь надо спроситься: порядки заводятся новые, а мы люди неграмотные, — какъ разъ въ бду влзешь, совсмъ съ головой влзешь!
— Да вотъ хоть бы у насъ, прибавилъ другой мужикъ:- мало-мало въ такую бду было попали, что и… Тутъ мужикъ только рукой махнулъ, а ни одного слова не сказалъ: видно, что они ждали большой какой-то бды.
— Да вы Апраксинскіе?
— Апраксинскіе.
— Да, у васъ недалеко было до бды, да и до большой бды, другъ ты мой!
— Какъ небольшой!