Из Черниговской губернии
Шрифт:
— Какъ еще это Богъ помиловалъ!
— Его святая воля!
— Какая-жъ у васъ бда была? спросилъ я этого мужика.
— Большой бды Богъ миловалъ, а была-бы. Вотъ какъ вышла воля, насъ, мужиковъ, баринъ собралъ, объявилъ намъ царскую волю, — хорошо. «Вы, говоритъ, живите смирно, да со мной ладно». — Мы ему поклонились. — «Вы работали, говоритъ опять таки баринъ, — вы работая на дворъ по шестнадцати десятинъ въ клину, теперь работайте по десять».
— Какъ на дворъ? спросилъ я.
— У нихъ по дворамъ разсчитано, объяснилъ мн другой мужикъ:- въ твоемъ двор три работника, три работницы, да въ томъ двору пять работниковъ да пять работницъ, — значитъ одинъ дворъ, восемь работниковъ,
— Это такъ! продолжалъ разскащикъ. — «Теперь, говоритъ баринъ, работайте дворомъ по десять десятинъ». Мы на это ни одного слова не сказали, поклонились только. «Ну, говорить, прощайте!» Мы опять поклонились, поклонились мы барину, да и разошлись. Посл стали толковать промежъ себя: чью намъ волю сполнять, царскую, или барскую? Царь указалъ мужику трехденку, бабамъ двухденку [3] , а баринъ не желаетъ царской трехденки, — какъ тутъ барина слухать? Думали, думали и придумали сполнять царскую волю, а барской не сполнять; выходятъ на трехденку, а сколько дворомъ сработаешь, больше десяти десятинъ — барскіе!
3
Т. е. мужикамъ работать три дня въ недлю, бабамъ два.
— Куда больше сработать! дай Богъ и десять десятинъ сработать, и то въ пору!.. Больше!.. заговорили мужики, — больше какъ ни сработалъ! Сработалъ!..
— Ну, да такъ что Богъ дастъ! продолжалъ разскащикъ. — Еще и то положили: велитъ баринъ на трехденку на лошадяхъ вызжать, — всмъ на барщину на лошадяхъ и вызжать, всмъ безпрежвно!
— Безлошадникамъ — то [4] какъ же? спросилъ кто-то изъ слушавшихъ этотъ разсказъ.
— Сказано, всмъ!
— Да вдь у васъ во всхъ деревняхъ на половину, пожалуй, будетъ безлошадниковъ.
4
Мужики, обрабатывающіе землю и по бдности не имющіе лошадей; такому мужику очень трудно справиться. Авт.
— Ну, ужъ вс вызжай на лошадяхъ!
— Да какъ же?
— И объ этомъ на міру говорили, поршили: у кого нтъ лошади, возьми у кого дв, а чтобъ барская трехденка не стояла, чтобъ на міръ попреку не было, на томъ и поршили, и положили объявить о томъ барину, управляющему, что-ли, кому надо, по начальству, чтобъ грха какого не вышло.
— Такъ, по закону, по закону! подтвердили другіе, — по самой царской вол!
Я подошелъ къ другой толп.
— Ты только то посуди: земля твоя, ты самъ — свой, живи, никого не забиждай, — и тебя пальцемъ тронуть никто не можетъ, ты ведешь дло но Божью, и никто ни тебя, ни твоего дому, ни твоей земли, говорю, не можетъ тронуть, а своровалъ въ чемъ — судъ! Судъ разсудитъ — ты виноватъ. — Виноватаго въ Сибирь!
— Да хоть въ Сибирь!
— А праваго никто обиждать не моги! продолжалъ первый. — Привелъ бы Господь только, чтобъ вс настоящіе порядки произведены были!
— Народъ болтаетъ: настанутъ новые порядки, и вс суды пойдутъ праведные: хоть будь ты какой богачъ, хоть тысячами бросай, а коли проворовался — спуску не будетъ, въ Сибирь или чего кто стоитъ.
— Сказано, свту будетъ поновленіе.
— А! П. И. здравствуйте! сказалъ, подходя ко мн, отецъ П. съ которымъ меня познакомили въ Трубчевск. — Хотите посмотрть нашъ монастырь, нашу ризницу?
Разумется, я на это согласился съ радостію, и мы пошли съ нимъ къ монастырю.
Въ Челнскомъ монастыр
— Гд здсь, батюшка, пройти къ пещерамъ? спросила меня богомолка старуха, когда я вышелъ за монастырскую ограду полюбоваться мстностію монастыря.
— Не знаю, отвчалъ я.
— Пойдемъ, батюшка, вмст поищемъ. Какъ же найти? чай, народъ пойдетъ къ пещерамъ, и мы за народомъ.
— Пойдемъ, матушка!
— Вотъ сюда, сюда, подъ гору, говорила старуха, сходя съ крутой горы.
— Подъ гору-то ты, матушка, сойдешь, сказалъ я: — какъ только на гору взбираться будешь?
— Отчего не не взобраться?
— Да видишь, какая крутизна; а тутъ, на бду, никакой тропиночки не видно; по дорожк все бы легче было.
— Ничего, родимый,
— А какъ не взойдешь?
— Молитвы Клеопа преподобнаго помогутъ.
— Котораго Клеопа преподобнаго?
— А вотъ того, который въ этихъ пещерахъ спасался.
— Давно онъ жилъ?
— Нтъ, не очень давно.
— Что-жъ, народъ его помнитъ?
— Какъ же помнить! человкъ святой былъ! А молиться станетъ, — сказываютъ, за всеночной всякій канонъ долго плъ!.. Не даромъ Десна рка свой путь перемнила.
— Это какъ?
— Она текла, Десна-то, подъ самымъ монастыремъ, а за молитвы Клеопа, вишь гд пошла!
— Да чмъ же теперь лучше?
— А какъ же? Монастырь, монастырскую гору не подмываетъ.
Заштатный городъ Погаръ, Черниговской губерніи, 26 іюля.
Изъ монастыря я, посл обдни, пошелъ на дорогу, идущую изъ Трубчевска на Погаръ. Я уже говорилъ, что Чешскій монастырь окруженъ со всхъ сторонъ лсомъ, и по этому лсу, съ одной стороны монастыря, разсыпаны курганы и на многихъ изъ нихъ ростутъ вковыя деревья. Говорятъ, что еще въ самое недавнее время весь правый берегъ Десны былъ покрытъ дремучими лсами; теперь этихъ лсовъ нтъ; если и попадаются, то очень небольшіе, какъ, напримръ, около Челнскаго монастыря. Говорятъ, что въ старыхъ дремучихъ лсахъ было множество кургановъ. Что ихъ было больше теперешняго, это вроятно, но и теперь эти курганы идутъ непрерывною цпью по крутому правому берегу Десны; по крайней мр, я могу сказать, что эту цпь кургановъ видлъ отъ Усоха до Челнскаго монастыря. Въ самомъ Трубчевск — городище, Городокъ — не что иное, какъ курганы.
— Кормилецъ, батюшка! Христа ради, сотвори твою святую милостыньку!
Я оглянулся: сзади меня стоялъ старикъ въ довольно ветхой свитк, безъ сумы и подсумка.
Черезъ минуту мы съ нимъ были пріятелями.
— Сядемъ-ко здсь, сказалъ я ему, садясь около дороги:- я закурю папироску. Ты куришь?
— Не вживаю.
— А не вживаешь, не надо.
— Ты то кури, мн это ничего, говорилъ онъ, присаживаясь возл меня, — ты кури!
— Какіе здсь курганы, ддушка? Откуда они у васъ взялись? спросилъ я его.