Из дневников и рабочих тетрадей
Шрифт:
Эту телеграмму можно долго комментировать, но есть еще другие.
6 ноября
«Выселение станиц остановилось вследствие запрещения фронтом перевозить выселяемых по железной дороге».
9 ноября
Телеграмма Орджоникидзе Члена РВС Трифонова.
«Косиор сообщает, что гужевым порядком переселять семьи казаков, выселяемых из станиц, нет никакой возможности. Нет для этого конвоя, будут грабить их по дороге чеченцы и другие горцы... Переговорите пожалуйста с Марковым м. б. что-нибудь можно сделать для облегчения участи переселяемых. Весьма желательно, чтобы вся операция была закончена к съезду».
18 ноября Члену РВС Орджоникидзе. Рапорт.
«В связи с выселением казаков из станиц Сунженской линии среди чеченского населения заметна сильная тенденция к грабежам. Было несколько случаев ограбления с применением оружия казаков и единичных красноармейцев. Чеченцы ближайших аулов обнаглели до того, что предъявляют определенные требования передачи им выселенных станиц, угрожая чуть ли не забрать их силой в случае отказа. Ежедневно большими партиями от 200 до 300 человек с подводами они нападают на станицы с целью грабежа. В районе города Грозный грабежи
Командир Кавтрудовой И. Косиор.
Чеченцы отказывались заселять пустые станицы – боялись?
ОНИ ИХ ГРАБИЛИ (выделено Ю. В.).
ИЗ ДНЕВНИКА
Елизарчик маленький, но азартный. Вопьется в горло и висит как бульдог (после заседания на «Мосфильме», где обсуждался литературный сценарий Е. Мальцева «Есть женщины в русских селеньях»).
В «Знамени» Юре назначили нового редактора – Софью Димитриевну Разумовскую, Тусю, как называли ее в «своем кругу».
Удивительная это была личность: очень женственная, кокетливая, капризная и в то же время начисто лишенная всякой женской дребедени и шелухи. Очень твердая. С Юрой ее связывала многолетняя доверительная дружба. Благодаря Софье Димитриевне существует запись рассказа из цикла «Опрокинутый дом» на пластинке. Туся приказала Ю. В. почитать под магнитофон. Софья Димитриевна так сильно любила Юру, что приняла вторую его жену А. П. Пастухову и меня, хотя обеих нас недолюбливала. Пожалуй, ко мне она относилась просто настороженно. Одно время мы были соседями, и я взахлеб дружила с дочерью подруги С. Д. – поэтессы М. Алигер, тоже поэтессой Таней Макаровой. Мы были молодые, шалые и, видимо, по мнению С. Д., оказывали дурное влияние на других.
Умирала Софья Димитриевна с потрясающим мужеством, умирала от рака, но ни жалоб, ни нытья. Чуть ли не до последнего дня принимала нас в лаковых туфельках, в элегантном платье, за красиво накрытым столом.
Это была особая порода женщин. Таких больше не будет. Редакторы тех времен тоже были особой породой. Зажатые между двумя неподъемными плитами – начальством и автором, с которым зачастую связывала дружба, а иногда и любовь, они совершали чудеса лукавства, изворотливости, спасая рукописи от купюр. Или вообще спасая их.
Такими были Ася Берзер, Верочка Острогорская, Володя Новохатко, Марина Иванова, Валентина Курганова и еще, конечно, кто-то, но прошло столько лет...
Верочка Острогорская – миниатюрная, кареглазая... Она сделала много доброго самым разным людям. И вообще – женщины-редакторы особенно ловко умели сохранить, уберечь от цензуры заветное. Как птички отвлекают от гнезда – отвлекали от сути.
Анна Самойловна Берзер – это целая эпоха и в жизни Ю. В., и в жизни журнала «Новый мир».
Она сказала примерно так: «Для того чтобы Ваша вещь стала проходимой (был тогда такой термин, а речь шла, кажется, об «Обмене»), нужен ярлычок. Ярлычок делает текст приемлемым. Давайте-ка скажем, что Вы написали о быте».
Тогда они с Юрой не могли предвидеть, что «рабочий» термин станет почти пожизненным клеймом прозы Ю. В.
Позднее он протестовал, писал гневно: «Я пишу о любви, о смерти... а мне говорят – быт. Да быт – это вся наша жизнь!» На Западе даже появился литературоведческий термин «BIT».
В феврале 1964 года Ю. В. присутствовал в качестве корреспондента на Девятых Олимпийских играх в Инсбруке. Посылал репортажи в Москву, а вернувшись, написал очень емкий очерк о шведском лыжнике Ернберге. В этом очерке приведены слова Ернберга о «мертвой точке», которую необходимо преодолеть, чтобы пройти дистанцию до конца. Сейчас понятие «мертвой точки» стало общим местом, но тогда впервые написал о нем Ю. В., написал не только применительно к спорту, но – ко всей жизни. Он слишком хорошо знал, что такое «мертвая точка». У него, как и у всякого человека, их было несколько.
Арест родителей, комсомольское собрание в институте, когда предавали друзья, «черные» пятидесятые годы, смерть Нины. Это накапливалось, как облучение. Последней «мертвой точкой» были болезнь и смерть. А может, доза достигла критического уровня...
В 1959 году Ю. Б. на обложке тоненькой ученической тетрадки написал «Аспиранты». Но от замысла остался лишь эпизод да неиспользованные страницы. Он употребит их в дело позже, в 1964 году. Я привожу записи в этой тетради полностью, начиная с той, сделанной в пятьдесят девятом.
ИГОРЬ.
Сюжет.
Январь шел к концу, а зимы все не было...
Молодые пижоны, подражая западной моде, ходили по городу без шапок.
Игорь тоже вышел как-то без шапки и простудился. Он был болен, сидел дома. Неожиданно позвонил телефон. Звонила Валя – справлялась, что с ним, почему он не пришел на занятия кружка? Игорь обомлел. Валя впервые осмелилась позвонить ему домой.
Лариса была дома. Игорь что-то бормотал в трубку, боясь, что Лариса поймет, с кем он говорит. Валя была умна и тонко чувствовала ситуацию. Она сразу повесила трубку. Ей важно было узнать, что он здоров.
В это же время разыгрывается сцена: Данила Степанович проиграл двести рублей. Мария Николаевна устраивает ему скандал. Он занимает деньги у Игоря.
Прошло пять лет. И на следующей странице возникает:
ГИБЕЛЬ (выделено Ю. В.) серого дома.
Конец одного детства. (Старое название старой темы.)
Семья Крестовниковых.
Игорь – 12 лет.
Николай Платонович – отец, ответственный работник в Совнаркоме. 48 лет.
Юлия Львовна – мать, литератор, 34 года.
Женя – 9 лет, сестра Игоря.
Серафима Александровна – бабушка.
Сергей – 19 лет, приемный сын бабушки.
Безымянный Марк Давыдович – старый друг семьи Крестовниковых. Профессор математики.
Федор Львович – 36 лет, брат Юлии Львовны. Инженер.
Катя – жена Федора. 20 лет. Артистка.
Всеволод – сын Николая Платоновича от первого брака. Студент-дипломник, 26 лет.
Маргарита Максимовна – мать Всеволода. Рассталась с Н. П. 23 года назад.
Иван Платонович – 52 года. Брат Николая, тоже участник Гражданской войны. Военный, полковник. Пишет мемуары.
Эрих Иванович Гавличек – 43 года, интернационалист, австриец. Друг по Восточному фронту. Иногда приходит в гости. Инструктор по горнолыжному спорту.
Брауде Виктор Карлович – 74 года, старый политкаторжанин, сидел вместе с Крестовниковым в Туруханске. Старый больной,
Ундина Карловна – сестра Брауде, 79 лет.
Игорь часто приходит к старому Брауде поиграть в шахматы.
Итак, круг действующих лиц будущих романов, «Исчезновение» и «Дом на набережной», обозначен и легкоузнаваем. Семья Крестовниковых – она же семья Баюковых, она же – семья Трифоновых.
Гавличек станет Куником в «Доме на набережной».
Брауде – А. Сольц. Пожалуй, нет следов Всеволода и его матери. Но они возникнут в романе «Время и место».
В этой же тетрадке выписки из книги «Разговоры с Гитлером» Раушнинга, изданной в Цюрихе в 1940 году. Отрывки публиковал «Военно-исторический журнал», номер 12, 1964 год. Речь идет о замысле Гитлера напасть на СССР: «...не удержит меня от того, чтобы столь же решительно изменить курс и напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе».
Ю. В. комментирует.
Итак, мнение Гитлера было известно Сталину и не насторожило его!!!
А может быть весь 37 год – есть результат страха Сталина перед Гитлером? Желание «задобрить» его уничтожением коммунистов?
18 декабря 1940 года Гитлер подписал «План Барбаросса».
Сталин никогда и ни о чем не говорил искренне. Все его утверждения следовало понимать наоборот.
Он говорил о любви к Ленину – на самом деле он Ленина ненавидел и мучительно, глухо ему завидовал.
Он говорил о том, что кадры решают все – и бессмысленно уничтожал лучшие кадры.
Он говорил, что самый ценный капитал это люди – и ни в грош не ставил жизнь человека, давя людей миллионами, как это не удавалось ни одному правителю до него во всей мировой истории.
Он говорил о ненависти к фашизму, о том, что фашизм должен быть разбит – а, на самом деле, тайно, дико боялся Гитлера, боялся войны с фашизмом, готов был пойти на любые уступки – и пошел – от этого страха, а кое-какие методы Гитлера с удовольствием перенял и использовал.
Он восхвалял партию коммунистов, партию Ленина – а на самом деле он ее ликвидировал.
Кто же он? Параноик? Перерожденец? Агент царской охранки, не могший победить в себе ненависти к революционерам? Уникальный в мировой истории властолюбец? Черт знает...
Записи в дневнике.
Удивительный, великий фильм «Андрей Рублев». Трудно поверить, что его сделали интеллигентные московские недавние мальчики. Интеллигентные и... бесконечно талантливые. Андрей Тарковский станет одним из лучших, может быть, лучшим кинорежиссером мира.
Нужно написать рецензию на книгу А. Битова «Большой шар». Помочь.
Там же.
Детали для окружающей жизни.
В троллейбусе едет молодая женщина в очках, держит на коленях младенца и всю дорогу громко, на весь троллейбус напевным голосом читает такое четверостишье.
Огуречик, огуречик!Не ходи на тот конечик!Там мышки живут, тебе хвостик оторвут.Очень скучно слушать это бесконечное «огуречик, огуречик...» Лица пассажиров каменеют. Кажется, что все обдумывают, стоит ли действительно ходить на «тот» конечик.
Галантное стихотворение:
Дарю я вам собачку,Прошу ее не бить.Пускай она научитВас мальчиков любить.Дарю я вам корзинуС букетом нежных роз.В ней пара поцелуевИ пять горячих слез!!!В 1964 году Юрий закончил работу над документальной повестью «Отблеск костра» и отдал ее в «Знамя». Но времена уже менялись. Ветер начинал дуть в другую сторону. И первыми изменение направления ветра почувствовали главные редакторы журналов. О событиях и решениях Двадцатого съезда поминалось все реже, эйфорию надежд сменила тревога.
«Я проскользнул в щель захлопываемой двери», – говорил Ю. В., вспоминая перипетии публикации «Отблеска костра». У этой документальной повести такая судьба: перед ней всегда старались «захлопнуть дверь». Тогда, в 1964-м, и речи не могло быть об эпилоге в том виде, в каком Ю. В. написал его. Такой эпилог не устраивал (впрочем, это случалось постоянно с книгами Ю. В.). Так вот ТАКОЙ эпилог не устраивал ни левых, ни правых. Он звучал вот как: «В 1918-м отец и еще один или двое ходили присматривать место для ЧК в Москве и выбрали этот дом (Лубянка, 2)».
Прошло двадцать три года, и в 1987 году именно «Отблеск» встретил жесткое сопротивление редактора и руководства издательства «Художественная литература». Шло собрание сочинений и вот на четвертом томе застопорилось. А в четвертом томе кроме «Отблеска» – «Время и место» и рассказы. Угроза, что собрание выйдет без четвертого тома, стала реальной. Сначала убрали эпилог, потом сделали купюры, касающиеся Сталина и расказачивания на Дону. Я боролась до последнего и... сдалась. Моя вина. Ее можно, наверное, оправдать лишь тем, что сохранила «Время и место», и еще тем, что позднее в другом издании эпилог и купюры были возвращены. Ю. В. с особым чувством относился к этой документальной повести. В 1964-м записал в дневнике:
«Пожалуй, ни одну свою вещь я не писал так жадно, с таким волнением. Дома по этому поводу язвительности. Плевать!»
Однажды я «извинилась» перед Юрой за то, что «пришла к нему без приданого».
– Почему без приданого? – всерьез успокаивал он меня. – Ты принесла «Отблеск костра», у меня остался только один экземпляр, а тут как раз ты объявилась и книжечки мои с собой принесла. Это и было твоим приданым.
«Отблеск костра» опубликован в «Знамени» в 1965 году и вызвал лавину писем.
В 1965-м произошло еще одно судьбоносное событие. В журнале «Дружба народов» номер пять появилась рецензия Ю. В. на книгу А. М. Медникова. На первый взгляд событие заурядное, но именно с того времени на долгие годы пролегли дружба и сотрудничество Ю. В. с этим журналом. В «Дружбе народов» печатались его главные книги, и, может, благодаря этому журналу мир узнал о писателе Юрии Трифонове. С редактором журнала Сергеем Алексеевичем Баруздиным Ю. В. связывало многое, в том числе – вся жизнь. Они встретились в литературном кружке при Московском Доме пионеров, знаменитом Доме в переулке Стопани.