Из грязи в князи

Сабаляускас Айдас

Старик Диоклетиан, император, его заметил и, не сходя в гроб (до крышки было ещё ой как далеко, но намного ближе, чем пешком до Третьего Рима!), благословил, назначив префектом претория. Из грязищи – в князищи, как и сам римский владыка. Это тоже было ещё началом, прелюдией, предисловием, введением в будущую профессию царя.

А когда Галерию пошёл пятый десяток, Диоклетиан не отправил его в расход, на галеры или на пенсию, а взял да усыновил, назначив цезарем Востока: официально рукоположенный наследник. Нацлидерство горизонтом приблизилось на расстояние вытянутой руки.

– Теперь ты как порядочный мужчина должен развестись со своей женой, которая вдрызг тебе опостылела, объявить её конкубиной, прогнать прочь на улицу и взять в законные супруги мою красавицу-дочь Валерию! Она у меня единственный ребёнок: ты знаешь, что сыновей у меня нет,

хотя, может быть, где-то и бегают, всего в жизни не упомнишь! Валерия много знает, но послушна, покладиста и по ночам спит не крепко, тебе понравится. Иди женись, пока я не передумал! Приданое будет нехилым! Женись и как младший царь управляй Дунайскими и близлежащими провинциями: Иллирией, Македонией, Паннонией, Элладой-Грецией и Критом, – приказал основатель тетрархии своему новому, точнее, новорождённому сыну, цезарю и без пяти минут зятю. – Вмешиваться в твои царственные дела я не буду, если, конечно, вести себя будешь с умом, как истинный державный муж, послушно, покладисто, мужественно, а не просто как муж своей супруги и моей дочери.

И пошёл осчастливленный обновками Галерий, пастбищным солнцем, как в детстве, палимый, повторяя: «Суди его Бог, Юпитер. Суди по справедливости, ибо Диоклетиан – отец ромейской нации и всех народов Рима, держатель ключевых духовных скреп! Не будь тебя, как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?» Немного помешкав и как будто вспомнив о важном, своём, глубоко личном, не девичьем, новоявленный цезарь отдал должное иным небесным телам, делам и силам: «Благодарю и тебя тоже, отец мой Марс, мы ещё вместе с тобой ого-го как повоюем! Спасибо тебе, Божественная Юнона, ты мне как родная мать, хоть никогда и не была замужем за Марсом! Да простит меня Юпитер за такие мысли!» В этот момент Галерий снова ощутил на своём челе добрый женский взгляд супруги Юпитера-Зевса, словно она мягко, по-матерински, как в детстве это делала Ромула, тёплой ладонью погладила его по слипшимся нечёсанным волосам. Бог войны остался холодным, как лёд северов, и поначалу никак не проявил своё присутствие: хочешь мира – готовься к войне, воюй всегда, воюй везде, до дней последних донца, воюй – и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца!

– Сей лозунг должен стать не только моим, но твоим-нашим! – послышалось Галерию. Это с узких улочек Никомедии во весь голос орал пьяный после зрелищ римский плебс-демос.

Балканами управлять было проще простого: сам с младых ногтей выходец отсюда, цезарь, не обладая талантами полиглота, легко находил общий язык и с крестьянами-земляками, и с собственными полуроманизированными солдатами-варварами, не только иллирийцами. Гаркать и ругаться по-мужицки ему было не привыкать: на любом языке поймут, хоть на латинском суржике, хоть на греческом диалекте-говоре.

Едва прибыв на Балканы, в пороховую бочку Европы, Галерий проявил державную смекалку и тут же отыскал пару-тройку давным-давно повзрослевших пацанов, которые лупили его в детстве, в кровавый пурпур разукрашивая мальчишескую физиономию, и которые по недоумию-недомыслию не захотели или не додумались забриться в рекруты, откупившись от рекрутёров коррупционным золотом и медяками. Вспомнив трудное босоногое детство с чугунными игрушками и подзуживая-накручивая сам себя, цезарь, не раздумывая, собственноручно в тисочки защемил всем былым мучителям пенисы, а потом приказал вообще без оных оставить. Обряд болезненного, но не смертельного оскопления свершился в тёплой дружественной, пусть и не торжественной обстановке: как в пастельных, так и в напыщенно-насыщенных тонах, на фоне естественно-природного ландшафта и реквизита. Евнухов не умертвили, хотя могли бы довести посконный обряд до своего логического конца, а поставили на паузу, чтобы в будущем пристроить на работу по профилю. Им поневоле пришлось оставить сельскую пастораль, забросить труд пастухов и землепашцев и переместиться в загашники Никомедии, чтобы в один прекрасный день после долгого и томительного безделья вдруг начать наслаждаться чистым искусством, искусством для искусства, переползши из лона в лоно, перелетев из тени в свет и лицезрея только прекрасное, начало всех начал.

Так усыновлённый сын и будущий наследник Диоклетиана получил первый приятный для своей психики и души опыт от взирания на мучительные страдания разумных тварей Божьих: око

за око, зуб за зуб. Духовно скрепился с римской историей и традицией. Остальных пацанов Галерий, как ни пыжился и как ни старался, не нашёл – ищи-свищи их по необъятным просторам империи в составе разных когорт и легионов: вовремя затерялись под латами, шлемами и балаклавами. А кто-то уже даже с матерью-сырой землёй сроднился, сровнялся и сравнялся – войны держава вела перманентно, редкие годы обходились без скрежета зубовного и лязга противостоящего друг другу металла мечей, копий, щитов и доспехов.

Культура интеллектуальной Эллады Галерия не интересовала ни разу, а солдат болтуны-философы-греки порождали и поставляли неважных, тоже изнежились и выродились – тут новый цезарь ничего и никого для себя не искал, хотя мог бы, порывшись в словаре, случайно и в этой навозной куче ещё пару пацанов, своих детских мучителей, надыбать. Не срослось: сожалел, но не звал и не плакал.

Эти выросшие ныне дети были для Галерия теоретическими пророками плаща пурпурно-кровавой расцветки и практическими – грядущего рака. Но он не оценил первого, болезненно и наитием предчувствуя второе. За что боролся, на то и напоролся.

Впрочем, впереди была ещё долгая и счастливая жизнь владыки античного мира: предстояло много трудиться, ибо владыкой мира будет труд. Ратный.

Рим до и в эпоху Диоклетиана

«Бросать не стоит в будущее взгляд,

Мгновенью счастья будь сегодня рад.

Ведь завтра, друг, и мы сочтёмся смертью

С ушедшими семь тысяч лет назад…»

Омар Хайям. Рубайят

Римский император-princeps Марк Аврелий, великий и задолгий предшественник знаменитого Диоклетиана, был не Копенгаген, но интеллектуален и компетентен. По праву рождения, воспитания и образования. Усыновленный Антонином Пием, он правил, как дуалист: автократор для демоса, демократ для аристократов и Бог – для всех вместе. Не фараон, не воин, не иллириец (век иллирийцев был ещё только на подходе), не солдатский император, орёл, хороший мужик – было чему поучиться последователям и наследникам, пример для подражания: не тень Октавиана Августа, но интеллект и образование тоже не пропьёшь и на чужбину не унесёшь на подошвах своих башмаков. Солдатские императоры и претенденты на диадемы привыкли совать каблуки и подошвы сапог в носы и пахи любых соперников, пока последние ни сделали это первыми. Марк Аврелий не уносил и не совал: наблюдал словно сверху, анализировал, не зажигал и не поджигал сухой соломы, но гасил; не верил, не боялся, не просил, но на большой римской доске двигал все фишки и фигуры. Он вообще большую часть своей жизни не видел ни битв, ни армий, кроме преторианской гвардии с функциями отдельного то ли жандармского, то ли гвардейского корпуса, то ли два в одном флаконе. Но полевые армии повиновались ему по щелчку двух пальцев, по кивку головы или по движениям бровей. По-настоящему великим людям слава на поле боя не льстит, впрочем, и не претит, но горячая война – лишь самый последний аргумент для достижения внутренних целей: власти. Впрочем, как и первый шаг навстречу урне с прахом.

«Остерегись окраситься в пурпур», всё было с детства, комплексы не сложились, синяя птица изначально была в руках и никуда не улетела до смерти Марка Аврелия, не всем так в жизни свезло. Мажор. И вокруг – сенаторы-мажоры, метросексуалы, нарциссы, но – головастики, яйцеголовые, эрудиты. Источник власти – божественность, а не гвардия с армией, хотя и они тоже, но в тот период – пунктиром после краткосрочного взрыва пассионарности.

И вдруг – обвал, селевой поток, землетрясение в мощном горном массиве. Коммод, родной сын Аврелия, а не усыновленный, задушен: отец не сумел легитимировать наследника. Или не захотел: после нас хоть потоп. Или наследник был Копенгаген, но не компетентен. Губерния пишет и пляшет, а корона кочует с головы на башку, с башки на голову, набивая шишки на затылках и сливая кровь из кадыков. Есть двадцать пять тысяч сестерциев – покупай и носи гордо. И диадему, и красный лоскут из нескромного неситца. Сенатор Юлиан так и сделал – прогадал и лишился головы-башки, диадема требовала подпитки золотом ежедневно, дефицит бюджета преторианцы не прощали, корона от очередного неудачника отползла, даже не испачкав краешка одежды.