Из Харькова в Европу с мужем-предателем
Шрифт:
Глава 25.НИКИТИН
Прежде чем уехать, Видкун попросил нас сидеть безмолвно, ждать дальнейших указаний от него и держаться как можно дальше от пансиона мадам Глайз, чтобы никто не узнал, что мы все еще в Париже. Для меня в моем подавленном состоянии это предупреждение было лишним. Моя глубокая депрессия в течение всего времени моего заключения в отеле «Сван», вероятно, является причиной, объясняющей, почему я так мало помню об этом периоде.
Я никогда не жила одна и всегда нуждалась в ком-то, кто бы заботился обо мне. Отель «Сван», возможно, и был достаточно хорошим, но его холодный и безликий вид действовал на меня угнетающе. Было очень тяжело находиться в этой маленькой комнате на третьем этаже с Марой, которую я все больше боялась, но в то же время мне было страшно оставаться одной. Когда
Этот период остался в моей памяти как самый ужасный в моей жизни, ведь я не знала, как долго все это продлится и чем закончится. У меня не было книг, только иногда французская газета. Я не получала писем, потому что все пересылалось в Осло, и я была отрезана от всего мира и от мамы. Я потеряла чувство времени, и мне кажется, что эти мытарства продлились три или четыре недели. Время от времени Видкун появлялся в Париже, но я никогда не знала о его приездах и о том, где он останавливался. Я видела его мало и только в присутствии Мары, когда он приходил в отель повидаться со мной. Мара, вероятно, встречалась с ним и в других местах, но продолжала жить со мной, даже когда Видкун был в городе. У меня создалось впечатление, что они не хотели выпускать меня из вида на долгое время.
Мой страх и нетерпение с каждым днем усиливались. Однажды, когда Мара была со мной в комнате, я вспылила:
— Это он создал такое невыносимое положение и не сдержал своего слова обеспечить мне приличную жизнь и возможность получить образование! — сказала я Маре. — Так больше продолжаться не может, необходимо что-то предпринять!
Мара, казалось, была встревожена моей вспышкой, но, к моему удивлению, не начала защищать Видкуна, а встала на мою сторону, критикуя «этого бестолкового человека», как она его назвала. Хотя она часто открыто демонстрировала отсутствие уважения к Видкуну, когда мы жили в пансионе, меня все же несколько поражало, когда она выступала против него. Ее презрение на самом деле могло быть настоящим, но что-то подсказывало мне, что она подстрекала меня на неосторожные высказывания. Она сказала, что разделяет мои чувства, но нам нужно быть терпеливыми до тех пор, пока Видкун не завершит все юридические процедуры. Кроме того, у него были трудности с его норвежским военным начальством, с Нансеном и Лигой Наций. Возможно, он скоро и вовсе потеряет свою привилегированную работу в этих организациях. Она также добавила, что это обязывает нас быть крайне экономными в наших расходах. Теперь было ясно, что Мара знала значительно больше о том, что происходило. Я, однако, не высказывала своего мнения, что проблемы Видкуна могли быть следствием появившихся слухов о его непристойных брачных отношениях.
После короткой паузы Мара сказала, что Никитин все еще спрашивает обо мне, так как я была у него самой талантливой ученицей, которую он знал. Я сказала ей свое мнение об этих ничего не стоящих комплиментах, которых я наслушалась в прошлом. Я также напомнила ей о многих русских эмигрантах, которых мы встречали в Париже, и которые хвалили нас за знакомство с капитаном Квислингом, верным помощником Нансена.
Мару было нелегко убедить. Она призналась, что студия Никитина, как и многие другие эмигрантские заведения, испытывает трудности, теряет учеников и не сможет долго просуществовать. К тому же только что скончалась жена Никитина, оставив его с маленькой дочкой. Ему было необходимо искать другой заработок, поэтому он стал собирать группу молодых актеров и актрис для поездки в Южную Америку, надеясь, что его бывшие состоятельные ученики помогут ему открыть свою школу и основать кинематографическую компанию. Там нет никакой конкуренции на этом поприще, и успех был почти гарантирован.
«Никитин хотел бы взять тебя, если ты сможешь оплатить проезд, — добавила
— Потому что Южная Америка далеко, а здесь в Европе тебя многие хорошо знают как госпожу Квислинг.
— Забудь об этом. Все это звучит крайне странно. Я не покину Францию, если только не вернусь в Норвегию или к маме.
— Ну, делай как знаешь, — сказала Мара, пожав плечами. — Я только хотела помочь тебе.
Как-то, когда Мары не было дома, я позвонила в пансион Види. Она очень обрадовалась, услышав меня. Несмотря на то, что я не собиралась просить ее о помощи, я была рада услышать ее голос и знать, что кто-то заботится обо мне. Я недолго поговорила с ней, не сказав, откуда звоню, пообещала написать ей вскоре и попросила никому не говорить о моем звонке. Мой голос, видимо, выдавал мое взволнованное состояние, но Види ни о чем меня не спросила. Она сказала, что мой звонок останется между нами, и добавила: «Ты не думай об этом. Твой муж никого не смог обхитрить. Мы знали, что это был обман, и ты не уехала далеко. К тому же Мару видели в студии и в других ее излюбленных местах. Мы знаем, что вы живете вместе и догадываемся, где ты находишься. Береги себя, милая Ася, будь осторожна и не забывай, что у тебя есть верные друзья!».
Неожиданный визит Видкуна на время вывел меня из состояния застоя. Но все же Мара сделала все, чтобы присутствовать при этом, очевидно, зная, что он вернулся в Париж. Было также ясно, что он пришел исключительно по делу. Он явно чувствовал себя неудобно в нашей скромной маленькой комнатке, казавшейся еще меньше из-за его высокого роста.
Во время этого короткого визита он разговаривал в основном только со мной, уверяя меня, что был очень занят, заканчивая свою работу на Балканах. А сейчас он пришел поговорить о моих просьбах. Он понимал мое нетерпение вернуться к нормальной активной жизни, но объяснил, что, к сожалению, не в силах что-либо сделать до того, как юридические сложности с нашим браком будут урегулированы и он сможет вернуться в Норвегию с Марой. Он надеялся, что я не забыла о его попытке разрешить эту проблему, неофициально беседуя с чиновниками в миссии, когда мы втроем ходили туда в январе. И не его вина, что эти попытки не принесли желанных результатов.
Также он сказал, что мы еще можем избежать публичного скандала из-за развода, если я напишу официальное заявление, что не возражаю против раздельного проживания. Такое заявление каждому из нас дало бы возможность жить своей жизнью, и в будущем оформить брак с другим человеком. Мара сказала, что Никитин согласился дать мне свое имя за соответствующее вознаграждение, к тому же Никитин казался подходящим и достаточно порядочным человеком. Ведь это была наша последняя надежда.
Я потеряла интерес к этому разговору, и мне все стало безразлично. Я уже слышала слишком много нотаций Видкуна и запутанных планов выхода из этой сложной ситуации, и теперь я была так расстроена, что едва понимала, о чем он говорит. Но его последнее заявление все же задело меня за живое, и, прерывая его, я воскликнула:
— Постой! Постой! Какое ты или Мара имеете право решать за меня и обсуждать мои личные дела с незнакомыми людьми? И почему ты не можешь понять, что наш брак уже ничего не значит для меня, и я никогда, слышишь, никогда не выйду снова замуж фиктивно или по-настоящему! Ты можешь делать все, что захочешь! Женись на Маре или на ком-то еще. Я не могу тебе помешать, и вообще мне все равно! И не обвиняй меня в своих проблемах, ты их создал сам. Я никакого отношения к ним не имею!
Когда я остановилась, чтобы перевести дух, я заметила, как Видкун и Мара обменялись тревожными и удивленными взглядами, как заговорщики, пойманные на месте преступления. Мара хотела что-то сказать, но я еще не закончила свою тираду.