Из хроники кладбища «Шмерли»
Шрифт:
«Ее, должно быть, хоронили в таком же саване. И это лучше. — Начиная расследование, он не мог не думать обо всем. — Голова трупа была страшно изуродована. Тоскливое дело — хоронить человека одинокого, вдобавок умершего не своей смертью…»
Отпевание было недолгим. Мертвое тело погрузили на повозку. Дождь кончился. Траурная процессия двинулась по главной аллее — всего несколько человек, остальные с ходу направились к автобусной остановке.
«Интересно, кто приходил на ее могилу? — подумал Денисов. Луковица тюльпана, которую он держал
1
Дом был расположен на пригорке — невзрачный, рубленый, со множеством пристроенных впоследствии террасок, веранд и крытых шифером тамбуров. Вокруг не было ни одного деревца. Их просто не сажали, боясь повредить фундамент. Участочки под окнами выглядели крошечными — одна-две клумбы, несколько грядок. От дороги дом отделяло другое строение — такое же архитектурно несостоятельное.
Денисов свернул в проулок. Несмотря на жару, не все здешние обитатели предпочли укрыться внутри. Худой длиннорукий старик еврей, при галстуке, в выгоревшем пиджаке, в заправленных в сапоги вельветовых брюках, в тени сарая смолил крепкую, без фильтра, кубинскую сигарету.
Денисов подошел, поднес руку к верхнему карману сорочки, где лежало удостоверение.
— Из милиции… Здравствуйте. Это дом шесть?
Старик приоткрыл рот, выражение его лица в первый момент показалось Денисову глуповатым.
— У нас два дома под одним номером.
— Маргулис Сусанна ведь здесь жила…
— Вон что! — Лицо стало вновь осмысленным. — Это надо туда пройти… — он показал дальше в прогон. — Выходит, следствие не кончилось?
— Нет.
— Сколько следователей сменилось. Вы — восьмой или девятый…
— Я — розыскник.
— Все едино. — Старик пригладил острый короткий седой бобрик на голове. — Так ведь и не нашли, кто сделал. А они вроде действовали не так уж хитро. Вошли, дали старухе топором по голове. И — привет горячий!
— Там сейчас живут?
— А как же? Племянница или кто она. Десятая вода на киселе… — Старик не сделал попытки двинуться, чтобы показать Денисову апартаменты покойной. — Сусанне-то ее хоромы теперь все равно ни к чему…
— Давно здесь живете? — поинтересовался Денисов.
— Сколько этот дом стоит! С «до войны»… — Он поскреб прореженную сединой щетину на подбородке. — Тогда ничего тут не было. Поле, роща. Да пруд… Да этот дом! Знаете, как его называли?
Денисов поднял глаза.
— Штэтл — местечко… И ни магазинов вокруг, ничего… Не то что теперь! — Старик махнул рукой на кирпичные дома за сараем, ему не хотелось показываться на солнцепеке.
Вплотную к «частному сектору» там высились девятиэтажки. Первые этажи в них занимали предприятия соцкультбыта, магазины.
— Правда, в универсамах этих теперь хоть шаром
— Вы на пенсии?
— Конечно… — Он крепко притушил окурок о забор, сунул в пачку. — Я кладовщиком работал. Хохлов меня лично знал. Бывало, заедет к шефу. Увидит — и сразу: «Так держать, Михаил Львович!» Складик, правда, у меня маленький был. Железки, винты-шпунты…
— А фамилия ваша?
— Нейбургер Михаил Львович. По паспорту Мойше-Герш Лейбович. Но для вас это трудней!
— Маргулис не ваша родственница?
— Сусанна? Нет.
— Она тоже въехала давно?
— До войны. С мужем. Муж — больной был человек… -Нейбургер достал платок, высморкался. Глаза его глядели по-стариковски белесо, пусто. — Умер уже десять лет назад… Хороший мужчина. Механик на кирпичном заводе.
— А она?
— Сусанна всю жизнь не работала нигде.
— Ничего не делала?
— Что значит не делала! — старик возмутился. Она же портниха! Сидела под замком и шила. Что вам надо — то и сошьет. Видите этот пиджак? И брюки, — старик провел руками вдоль бедер и таза. — Это она мне сшила. И, представьте, недорого.
— Вот как…
Интонация подсказывала: настоящее богатство ушло от этого поколения, втиснувшегося уже в зрелом возрасте в подмосковные рубленые домики и так до старости не сумевшего из них выбраться.
Старик помолчал.
В прогоне, на фоне дощатых сараев, показался рыжеватый, украшенный нестриженными патлами малыш с трехколесным велосипедом, который он безуспешно пытался оседлать.
Ребенок с велосипедом. Убитая пожилая женщина. Свидетель, которому за восемьдесят. Дело с самого начала располагалось по временной вертикали.
— Здесь все родственники, кроме меня с женой. Сусанна, две ее сестры, два брата. Один брат и одна сестра — не про нас сказано — умерли… Другие двое живут. Там — Лида-Зельда, а в той половине… — Нейбургер махнул рукой, Денисов понял, что он имеет в виду дальний угол по другую сторону дома, — Иосиф, Ёся, как мы называем… Генерал Вайнтрауб. Он, можно сказать, здесь и не бывает…
— И в самом деле генерал?
Старик носком сапога почесал щиколотку.
— Государственный советник юстиции. Был большим человеком, перед войной. Потом его взяли. А выпустили, извиняюсь, мешок поломанных костей. Я уже лет пять его не вижу — все по санаториям. Жена, правда, приезжает. Это вторая его жена. Первая умерла, пока он сидел.
Денисов спросил на всякий случай:
— Детей нет?
— Нет. Она много моложе его, но и ей уже к семидесяти… Тут у нее садик…
— А здесь? — Денисов показал на ближайшую — угловую часть дома.
— Это их покойного брата — Богораза. Крепко пил. Однажды лег и не встал. А через полгода жена — Ноэми — легла и не проснулась… Дети у них еще раньше умерли. Все пошло внукам…
— Они тоже здесь?
— Два брата. Оба женились на внучках их третьей сестры, что умерла. Но это уже после, как Сусанну убили.