Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Рейфман Павел Семенович

История с Польшей всплывала несколько раз и позднее. В результате вступления в нее советских войск, на контролируемой ими территории, оказалось около четверти миллиона польских военнослужащих, офицеров, чиновников, гражданских лиц. Решением советского военного командования от 20 сентября 1939 г. все они объявлены лицами, задержанными «в ходе военных действий», по сути дела военнопленными. Более половины из них оказались в различных лагерях. В том числе большое количество офицеров запаса (врачи, инженеры, педагоги, всякого рода иная интеллигенция, т. е. умственная элита страны). Из 13 захваченных генералов и адмиралов более половины находилось в отставке. Т. е. речь шла не о кадровых военных, захваченных на поле боя, в ходе военных действий. Советский Союз официально подписал только один из двух пунктов Женевской конвенции от 27 июля 1929 г., тот, где шла речь о больных и раненных на поле боя. Второй пункт, о военнопленных, не был подписан до лета 1941 г., но более или менее соблюдался. Польские офицеры, оказавшиеся в лагерях, недовольные своим положением, протестовали, устраивали митинги. 11 ноября они шумно отмечали День независимости Польши. Не ясно, задумана ли заранее советскими властями массовая ликвидация их. Ведутся разговоры: о перемещении части поляков в разные тюрьмы, об освобождении другой части. Постановление Совнаркома о переселении 22 тыс. семей из Западной Украины и Бессарабии. В связи с планируемыми будущими военными операциями Сталин ждал потока пленных. Надо было готовить для них место. Сталин не любил поляков, не мог им простить польско-советской войны 1920 г., в которой Польша отстояла свою независимость. А тут еще польское правительство в изгнании собралось направить воинскую часть (бригаду) на помощь финнам, воюющим с СССР. Еще 7 сентября 1939 г., до выступления Советского Союза против Польши, в беседе с Генеральным секретарем Коминтерна Г. Димитровым, Сталин говорил об уничтожении польского государства, как о деле решенном: «уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население?» В результате всего этого произошли события, именуемые Катынской трагедией. Остановлюсь на них подробнее, так как они являются ярким примером не только зверств советских властей по отношению к военнопленным, но и той беспардонной лжи, которая должна была скрыть эти зверства от мирового общественного мнения, переадресовать их германскому командованию. 5 марта 1940 г. Народный Комиссар Внутренних Дел Берия сообщил Сталину, что советскими войсками захвачено большое количество бывших польских офицеров, работников полиции, разведывательных органов, шпионов и т. п.; «Все они являются заклятыми врагами советской власти»; «Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти», НКВД считает необходимым дела военнопленных (14700) и членов различных шпионских и диверсионных групп (11000) «рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела». Предусматривалось, что рассмотрение дел будет происходить без вызова обвиняемых и предъявления им обвинений. На основании информации Берия Политбюро ЦК ВКП (б) единогласно приняло решение о расстреле всех польских офицеров. На первом листе доклада Берия стоят подписи всех членов Политбюро, Сталина, Ворошилова, Молотова, Микояна, Калинина, Кагановича. Двух последних мелким шрифтом, остальных — крупным, размашисто. Все «за». Для рассмотрения дел (какое уж тут рассмотрение?!) создана тройка: заместители Берия Меркулов, Кобулов, Баштаков. Обреченных свозили в Катынь, местечко в 18 км. от Смоленска, и там расстреливали (в Катынском лесу и ранее расстреливали, в 20–30 гг.). «Тройка» в день подписывала 1100–1300 приговоров (одна минута на человека). Постановления о расстреле были заранее подготовлены. В лагере находилось около 15 тыс. человек. Осталось в живых по разным причинам около 400. Стреляли в голову, но не в затылок (советские власти во время Нюренбергского процесса приводили это как доказательство, что убивали эсэсовцы, а не сотрудники НКВД: хорошо различие!). Трупы укладывали штабелями в 10–15 слоев. Двадцать из выживших написали потом воспоминания о расстреле. Расстреливали не только в Катыне, но и в других лагерях. Сколько погибло людей точно неизвестно. Сперва говорили о 10–12 тыс. Потом оказалось значительно больше. 13 апреля 1943 г. немцы обнаружили захоронение и заявили об этом всему миру, как о страшном злодеянии советских властей. Но советское правительство свалило расстрел на эсэсовцев, которые якобы расстреляли поляков летом 1941 г. В обстановке войны с фашистскими захватчиками специальная комиссия, в которую входили и иностранные наблюдатели, расследующая события в Катыне, утвердила советскую версию. Не опровергли ее и во время Нюренбергского процесса, хотя адвокаты обвиняемых выдвигали события в Катыне как доказательство советских зверств. Доводы адвокатов судом не приняты. Вспоминать о Катыне не любили. Уже после окончания войны, 21 августа 45 г. Главлит приказал изъять из книготорговой сети и библиотек «Сообщение специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» (на русском и польском языке). Той самой комиссии, которая подтверждала советскую версию (Бох506). Но и это не завершило Катынскую историю. 3 марта 59 г. Председатель Комитета государственной Безопасности А. Шелепин («железный Шурик») сообщал Хрущеву, что в Комитете…хранятся материалы о расстреле в 40-м году 21857 поляков, из них в Катыне 4421, в Старобельском лагере (близь Харькова) 3820, в Осташковском лагере (Калининская обл.) 6311, в других лагерях и тюрьмах 7305. Эти материалы, по словам Шелепина, «не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности»; вряд ли они интересны и «для наших польских друзей». Шелепин предлагает эти материалы уничтожить, так как они случайно могут стать известными, что приведет к нежелательным для СССР последствиям, «Тем более, что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия <…> все ликвидированные там поляки считаются уничтоженными немецкими оккупантами». Только 13 апреля 1990 г. советское правительство признало ответственность НКВД за события в Катыне, а 14 октября 1992 г. сообщила о решении Политбюро от 5 марта 1940 г. (о расстреле польских офицеров). Прокуратура ведет расследование, весной 91 г. докладывает о нем Горбачеву. Польша настаивает на эксгумации трупов, на приглашении польских экспертов, представителей общественности. Прокуратура явно занижает количество убитых (14542). В 2005 г., в 65-летие Катыни, главный военный прокурор, назвав эту «невероятную цифру», заявил: «Нет и не было геноцида польского народа в тех действиях». После 14 лет расследования российские власти «окончательно перешли в режим саботажа». Даже

профессиональные историки «все более держат нос по ветру, дующему из Кремля» (см. статьи А. Меленберга и В. Калашникова, посвященные 65-лети Катыни: «Новая газета», 21.03. 2005 г. и «Грани». 09.03.2005). Чтобы завершить «польскую тему» надо напомнить, что в конце войны (лето-осень 1944 г.) советские войска на Варшавском направлении сознательно приостановили наступление (до 14 января 1945 г.), чтобы дать возможность германскому командованию подавить восстание в Варшаве (это считалось нужным, чтобы обеспечить установление просоветского режима в послевоенной Польше). В результате погибло 17 тыс. участников восстания и около 180 тыс. мирного населения (см. фильм А. Вайды «Канал»). Через много лет Вайда сделал фильм «Катынь». Весной 2008 г. он приезжал в Россию, давал интервью на радио «Эхо Москвы», говорил, что его фильм не антирусский, а антифашистский и антисталинский. Вайда рассказывал о своем отце, арестованном и, видимо, погибшем в плену в России. Он считался «пропавшим без вести». Мать долго не теряла надежды на его возвращение, что было особенно мучительно. В России фильм «Катынь» так и не вышел на широкий экран. После раздела Польши начались военные действия в Финляндии. Когда Сталин в своем докладе называл агрессивние и неагрессивные государства Финляндия ни в том, ни в другом списке не числилась. Советская печать ей особого внимания не уделяла. Правительство еще со средины 30-х гг. хотело присоединить часть финской территории (на Карельском перешейке, полуострове Ханко в Финском заливе). В течение 1939 г., по инициативе СССР, прошло три тура безрезультатных финско-советских переговоров. Советская сторона «нажимала», прибегала к шантажу, оказывала давление, но не очень активно. До тех пор, пока, согласно секретному приложению к пакту Молотова-Риббентропа, Финляндия, как и другие государства Прибалтики, не была отнесена к сфере интересов СССР. Разделавшись с Польшей, Советский Союз принялся за Финляндию. 3 ноября 1939 г. в «Правде» напечатана неожиданная статья, с резкими выпадами в адрес Финляндии: она-де не желает укреплять дружбу со своим великим соседом, упрямо отвергает миролюбивые предложения, идет на поводу всем известных «поджигателей войны». Оканчивалась статья словами совсен не дипломатического лексикона: «Мы отбросим к чорту всякую игру политических картежников и пойдем своей дорогой несмотря ни на что, ломая все и всяческие препятствия на пути к цели» (Сол8). В тот же день заявление Молотова делегации Финляндии: «Мы, гражданские лица, не достигли никакого прогресса. Сегодня получают слово солдаты» (325). Прямая угроза военного вмешательства. Не менее цинично и заявление Сталина Ю. К. Паасикиви (главе финской делегации) и Таннеру в конце переговоров. Сказав, что желание советской стороны заключается в том, «чтобы расстояние от Ленинграда до границы было 70 километров», Сталин добавил: «Ленинград мы отодвинуть не можем, а поэтому должна отодвинуться граница» (325). Затем начались военные действия. По советской версии дело обстояло так: 26 ноября 1939 г. финская артиллерия обстреляла советские войска в районе Ленинграда. Были убитые и раненые. Вечером в тот же день Финляндии вручена советская нота об обстреле (7 выстрелов, трое убитых, 7 раненых, в районе сeла Майнила). В ноте выражался решительный протест и говорилось о том, что «сосредоточение финляндских войск под Ленинградом не только создает угрозу Ленинграду, но и представляет на деле враждебный акт против СССР, уже приведший к нападению на советские войска и к жертвам». Советское правительство требовало от финского «незамедлительно отвести свои войска подальше от границы на Карельском перешейке на 20–25 километров, и тем предотвратить возможность повторных провокаций» (327). В ответной ноте 27 ноября финское правительство сообщало, что в срочном порядке провело расследование, которое установило, что выстрелы были произведены с советской стороны. Подробно проанализировав факты, правительство Финляндии отклонило ноту. Непонятно, кто врет. Но ряд соображений приводит к выводу, что не финны. Прежде всего, они совершенно не заинтересованы в войне против Советского Союза. Оперативный план войны с Финляндией был обсужден в присутствии Сталина еще летом 1939 г., до случая с обстрелом. Несколько свидетельств бывших участников советско-финской войны, очевидцев обстрела, говорят о том, что стреляли не финны. По всей вероятности, была произведена такая же провокация, как та, что использовали немцы в качестве предлога нападения на Польшу (гестаповцы, переодетые в польскую военную форму, инсценировали нападение на немецкую радиостанцию в Грейвице). Всё было заранее подготовлено. Ленинградский военный округ пополнен войсками. К моменту начала военных действий он имел в своем составе около 500 тыс. человек, около 1600 орудий, свыше 1500 танков, 2500 боевых и военно-транспортных самолетов. Один из генералов, сообщивших эти сведения, утверждал, что «Мы превосходили противника: в людях 3.3 раза, в самолетах — 10 раз, в танках — 26 раз, орудиях — 4 раза» (326). В конце октября Военный Совет Ленинградского Военного округ направил Народному комиссару обороны Ворошилову «План операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии» (326). 28 ноября советское правительство заявило финскому, что денонсирует договор о ненападении (он был заключен осенью 1920 г., а в1934 г. продлен на 10 лет). На следующий день оно отозвало из Финляндии своих политических и хозяйственных представителей и отдало распоряжение «немедленно пресекать возможные новые вылазки со стороны финской военщины; ввиду того, что вылазки на советскую территорию не прекращались, у Советского правительства оставался один путь к достижению безопасности северо-западной границы — отдать приказ войскам Ленинградского военного округа дать решительный отпор агрессивной финской военщине. Приказ последовал 30 ноября» (326). Военные действия продолжались до 13 марта 40 г. Очевидно, что Сталин, согласно договоренности с Германией, собирался советизировать Финляндию и присоединить её к СССР. Формировалось марионеточное правительство, которое планировали создать для Финляндии. В журнале посетителей кремлевского кабинета Сталина отмечено, что О. В. Куусинен, секретарь Исполкома Коминтерна, которого должны были поставить во главе этого правительства, в сентябре-октябре1939 г. принимался Сталиным около 20 раз, иногда по два раза в день. Один из видных правительственных работников, Е. Синицын, позднее вспоминал: в специальном вагоне, прицепленном к поезду «Красная стрела», по дороге в Ленинград к нему подошел Куусинен и сказал: «Хочу представить вам министров правительства Финляндии, сформированного мною в Москве из числа финских граждан и финских эмигрантов, проживающих в Советском Союзе. На днях в Москве будет объявлено о признании моего правительства Советским Союзом и через 2–3 дня последует сообщение о подписании с правительством Демократической Республики Финляндии, т. е. с моим правительством, договора о сотрудничестве и взаимопомощи» (330). Назывались имена министров марионеточного правительства: Маури Розенберг (заместитель председателя и министр финансов), Ансель Анттила (обороны), Тууре Лехен (внутренних дел), Армас Эйкия (земледелия), Инкери Лехтинен (просвещения), Пааво Прокконен (по делам Карелии). Пост министра иностранных дел по совместительству должен был занимать Куусинен. С 11 ноября 39 г. (опять таки до «финского обстрела») началось формирование первого корпуса «Финской народной армии». Он комплектовался из финнов и карелов, служивших в войсках Ленинградского военного округа, носил национальную военную форму, но так и не принял участия в боевых действиях (такие корпуса готовили и для Прибалтики, в частности — для Эстонии). Управление пропаганды и агитации подготовило проект инструкции «С чего начать политическую и организационную работу коммунистов (последнее слово зачеркнуто Ждановым) в районах, освобожденных от власти белых“ (Мельт.124). Словом, создан развернутый план советизации Финляндии. Но события развивались не так, как планировалось в Кремле. Война с Финляндией оказалась не быстрой и триумфальной, а в высшей степени тяжелой и кровопролитной. Красная армия несла огромные потери, и при штурме линии Маннергейма, и на других участках фронта. Кукушки» — автоматчики расстреливали наступающие советские части. И всё же те медленно продвигались вперед. Они заняли город-крепость Выборг, овладели рядом островов в Финском заливе. Нависла угроза над Хельсинки. Но до победы было далеко. Советские части потеряли около 127 тыс. Финны — около 26.5. Раненных финнов оказалось около 40 тыс. (по советским данным враг потерял 85 тыс. убитыми и 250 тыс. раненными; сведения явно преувеличенные). Попало в плен около 1000 финнов. Потери финнов (убитыми и раненными) составили около 25 % действующих войск. Потери советских войск — около 40 %. Да и международный протест против действий СССР усиливался. 14 декабря 1939 г. Совет Лиги Наций принял резолюцию об исключении СССР из ее членов, осудив его как агрессора. В итоге советское правительство предложило Финляндии начать переговоры о мире. Они завершились 12 марта 1940 г. Все военные действия прекращались в полдень 13 марта. Советский Союз получил фактически весь Карельский перешеек с городом Выборг, всё Ладожское озеро и прилегающие к нему территории, ряд островов и полуостровов в Финском заливе. В аренду на 30 лет отдавался ему полуостров Ханко, где находилась военная база. В договоре шла речь о взаимном ненападении. Но главная цель Советского Союза достигнута всё же не была. Финляндия не потеряла своей самостоятельности, не стала советской. PS. Война с Финляндией продолжалась. В нынешнем году вышла книга исследователя М. Солонина «25 июня. Глупость или агрессия?», посвященная советско- финской войне — подробное исследование, с большим количеством фактов, документального материала, по моему мнению, весьма убедительное. Солонин преимущественно останавливается на втором этапе войны, лета 41 года (с 25 июня до конца октября), а затем, менее подробно, на третьем этапе, 44-го года (с 10 июня до средины августа, который, по мнению Солонина, еще ждет своего исследователя. Дата 25 июня, когда советская авиация нанесла массрованный удар по финским объектам вошла в название книги, сама же книга, помимо ясного представления о ходе советско-финской войне во всех ее деталях, является свидетельством того, что и огромное преимущество в ресурсах, в живой силе и технике, нанесение первым удара, выбор места и времени не спасли Советский Союз от поражений и масштабных потерь. Это во многом опровергает утверждения В. Суворова и Мельтюхова, что главной причиной первоначальных поражений является внезапность нападения Германии на СССР: «25 июня 1941 года Красная Армия проверила „суворовскую“ теорию на практике! Что показала эта проверка? Что случилось бы, успей Сталин ударить по Германии первым?» Мысль, что ничего бы от этого коренным образом не изменилось, по-моему, очень верная мысль. Несмотря на огромное превосходсво в живой силе и технике, правителям Советского Союза не удалось осуществить свой план: присоединить Финляндию к СССР. Потери же составляли более 200 тыс. человек, по масштабу уровень большого сражения в Европы (войска союзников от высадки в Нормандии до выхода на Эльбу потеряли убитыми 156 тыс человек). К советским же потерям следует добавить почти миллион ленинградцев, погибших во время блокады.

Летом 1940 г. дошла очередь до Прибалтики. Мы остановимся на событиях в Эстонии. В других странах Прибалтики происходило примерно то же самое. Воспользовавшись отдельными фактами (бегство 18 сентября интернированной польской подводной лодки), Советское правительство, возложив всю вину на Эстонию, потребовало (19 и 24 сентября) заключения военного союза или договора о взаимной помощи, с правом для СССР иметь военные базы для флота и авиации. Эстония по сути была блокирована. Ей предъявили ультиматум: «Если вы не пожелаете заключить с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется искать для гарантирования своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, может быть, более сложные». И далее: «Не принуждайте Советский Союз применять силу для того, чтобы достичь своих целей». Молотов посоветовал представителю Эстонии не надеяться ни на помощь Англии, ни на поддержку Германии. Действительно, Германия порекомендовала принять советские требования. После некоторого перерыва Эстонии был вручен заранее подготовленный текст проекта договора о взаимопомощи. Между тем на границах Эстонии сосредотачивались советские войска. Перед ними поставлена задача: «нанести мощный и решительный удар по эстонским войскам». Разработан детальный план военной операции (Мель146-7). Эстонии пришлось подчиниться обстоятельствам. 28 сентября 39-го г. договор о взаимопомощи между Эстонией и СССР был подписан. Он входил в силу с 4 октября и предусматривал ввод 25- тысячного. контингента советских войск. Сталин благодушно поздравил эстонского представителя: «Могу Вам сказать. что правительство Эстонии действовало мудро и на пользу эстонскому народу, заключив соглашение с Советским Союзом. С Вами могло бы случиться как с Польшей» (Мель149). Дальше всё пошло как по маслу. С опорой на присутствие советских вооруженных сил, сотрудников разведки, отдельных просоветски настроенных слоев населения в Латвии, Литве и Эстонии произведен синхронно государственный переворот и установлен советский режим. Французский писатеь Жан Катала, бывший в то время в Эстонии, рассказывает об этом присоединении в мемуарах «Ни ружья, ни цветка» в разделе «О добровольном присоединении». Летом 1940 г. эстонское правительство Барбаруса-Вареса, как и главы латышского и литовского правительств, объявило выборы, участвовать в которых имели право все политические партии, в том числе коммунисты, запрет с деятельности которых был снят. В итоге как-то оказалось, что за три недели из предвыборной кампании все партии как парламентского большинства, так и оппозиции были исключены из списков для голосования. Кроме одной, вновь образованной — «Союза трудового народа» (в Латвии это называлось «Блок», в Литве — «Демократический союз»). Никогда явка на выборы не была столь высокой. «Союз трудового народа» набрал 92.8 % голосов избирателей (В Латвии -97 %, в Литве — 99 %). Избрали на безальтернативной основе тех, «кого нужно». Состоялись организованные демонстрации. Ораторы с трибун требовали присоединения к СССР. Причина этого, по мнению автора, «какой-то парализующий волю страх перед лицом хладнокровного монстра, подчинившего себе сознание и поведение людей». Результаты выборов показывали, «что сделал с душами людей всего один месяц оккупации, даже и не слишком жестокой, без налаженной пропагандистской машины: просто месяц присутствия, правда, ужасного, ибо это было присутствие другого — так раньше называли дьявола» (137). Не исключена и фальсификация выборов. Во всяком случае волю народа они не отражали. Затем в столицах собрались новоизбранные парламенты, единодушно проголосовали за восстановление советской власти и приняли текст ходатайства к Верховному Совету СССР о вступлении в Советский Союз. Барбарус провозглашен президентом. 2–6 августа 1940 г. УП сессия Верховного Совета СССР приняла в состав СССР эти страны в качестве «равноправных союзных республик». Сами дескать захотели: присоединение совершенно добровольное. Далее Жан Катала рассказывает о становлении в Прибалтике советских порядков (раздел «Советизация»). Не могу останавливаться на этом подробно, но чтение весьма назидательное (См. журнал «Звезда», 2004, № 5). Вскоре начинаются и расправы. 14 июня 1941 г. в Эстонии происходит первая депортация. Арестовано и выслано более 10 тыс. человек. Национальная элита: ученые, врачи, государственные политики, офицеры. Подобные же депортации происходят в других странах Прибалтики. Я изложил взгляд современника. Думаю, он в основном отражает действительность. Хотя некоторые утверждают, что во времена давнего прошлого взгляды Катала были гораздо более просоветскими. Затем настала очередь Бессарабии и Северной Буковины. 28 июня 1940 г. советские войска под командованием Жукова перешли Днестр и вступили на их территорию. 2 августа, на основании закона, принятого сессией Верховного Совета СССР, образована Молдавская ССР. Территория Северной Буковины, а также ряд уездов Бессарабии вошли в состав Украинской СССР. Таким образом к концу лета 1940 г. «дружественные страны», СССР и Германия, с лихвой выполнили секретный дополнительный протокол к договору от 23 августа 1939 г. «С лихвой» оттого, что Северная Буковина в нем не значилась. Присоединение ее могло обеспокоить Гитлера, так как оно позволяло контролировать поток нефти из Плоешти. Кроме того, события финской войны, впечатление Гудериана о встрече с советскими войсками в Брест-Литовске (очень незавидное) могли создавать впечатление о слабости Красной армии. Это впечатление имело веские основания, но в целом не вполне соответствовало действительности (331). Все эти события в средствах массовой информации СССР были покрыты густой пеленой лжи, так что у советских людей, даже не официально мыслящих, да и не только у советских, на многие десятилетия сложились совершенно превратные понятия о происходившем. На самом деле Гитлер и Сталин 23 августа 39 г. приняли решение начать вторую мировую войну: Гитлер на Западе, Сталин на Востоке Европы. Конечно, этому решению предшествовало многое другое. Можно говорить о примирительном отношении европейских держав к агрессии гитлеровской Германии, о Чехословакии, Испании, Абиссинии. Можно вспомнить о Мюнхене и о многом другом. Но все таки началом второй мировой войны стали не они. Решение о ней принято именно в августе 1939 г., когда два агрессора, фашистская Германия и Советский Союз, утвердили план раздела Европы и начали военными силами его осуществлять. К концу 1940 г. и даже ранее вчерашние партнеры по перекраиванью границ европейских государств и захвату чужих земель превращаются из союзников в конкурентов в борьбе за мировое господство. К этому времени Германия осуществила свою часть «приобретений», предусмотренных советско-германским пактом. 9 апреля немецкие войска вторглись в Данию, которая сразу капитулировала, приняв решение не оказывать сопротивления. В тот же день началось вторжение в Норвегию. Быстро сломив норвежское сопротивление, Германия заставила к 10 июня Норвегию капитулировать. К концу мая захвачены, практически без сопротивления, Голландия, Бельгия, Люксембург. Затем настала очередь Франции. 14 июня немецкие войска вошли в Париж, а 22 июня в Компьенском лесу Франция подписала соглашение о перемирии с Германией, по сути капитуляцию (Мел324). В июле 40 г. развернулись интенсивные приготовления к операции «Морской лев — к вторжению в Англию, оказавшуюся изолированной. В августе усиливаются воздушные и морские нападения на Англию. 15 августа над Англией произошло крупное военно-воздушное сражение. Всё же Германия не решилась попытаться высадить десант в Англии. Тем более, что начинает созревать мысль о нападении на СССР. 6 апреля 41 г. нападение Германии на Грецию и Югославию. Через 24 дня эти страны признали свое поражение. К началу мая 41 г. гитлеровская Германия захватила 11 государств. Площадь, которую она контролировала, по сравнению с довоенной, увеличилась в 6 раз. Ее нефтяные ресурсы за счет союзников и оккупированных территорий увеличились в 20 раз. Она подчинила себе почти весь военно-промышленный комплекс Европы (332). Прогнозы Сталина, высказанные на заседании Политбюро 19 августа 1939 г. об изнурительной для Германии войне, не оправдались. С каждым захватом она усиливалась и начинала представлять для России, как и Россия для Германии, всё большую опасность (334). Взгляды Гитлера всё в большей степени обращались на Восток. Возможно, был и другой план: „бросок на юг“ (не случайно большая группа советских войск в 1940 г. дислоцировалось на Кавказе и солдатам говорили о необходимости отразить угрозу с юга, исходящую из Турции и Ирана. О Германии как бы забыли. Об этом вспоминал позднее Ю. М. Лотман, которого призвали в 1940 г. из университета в армию и отправили на Кавказ. Своеобразный вариант более позднего плана Жериновского. Во всяком случае, какие-то слухи „носились в воздухе“. Так, Жуков писал, сославшись на свидетельство Молотова, побывавшего с визитом в Берлине в ноябре 1940 г., что „когда Гитлер вознамерился предложить Советскому Союзу вместе подумать над идеей раздела мира на сферы влияния, то встретил резкий и недвусмысленный отказ с советской стороны“ (356). В этом рассказе многое вызывает сомнения. Он передан через вторые руки. Неизвестно, правдив ли был Молотов, говоря о решительном отказе Советского Союза, предлагал ли Гитлер вообще такое соглашение. Можно предположить лишь одно: возможно, какие-то планы дальнейших совместных действий в уме прикидывались и о них, возможно, даже разговаривали на дипломатическом уровне. Но они по каким-то причинам не осуществились. Гитлер и Сталин решили пойти на решающую схватку. Они стали готовить ускоренными темпами свои страны и вооруженные силы ко второму этапу мировой войны. Вопрос стоял жестко: кто кого? (351). В начале июля 1940 г. начальник Генштаба сухопутных сил Германии генерал Ф. Гальдер, уже после поражения Франции, так сформулировал в дневнике проблему, которую собирался решать Гитлер: „Основное содержание последней: способ нанесения решительного удара России, чтобы принудить ее признать господствующую роль Германии в Европе“. На совещании руководящего состава вооруженных сил Германии 31 июля 1940 г. Гитлер заявил: „Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года“ (353). 5 декабря 1940 г. на совещании в Ставке, в присутствии Гитлера, начальник Генерального штаба сухопутных войск доложил о планируемых действиях, направленных против СССР. 18 декабря Гитлер утвердил план „Барбаросса“ (войны против Советского Союза) (361). 2-го марта 1941 г. отдан приказ германского военного командывания о развертывании широкомасштабных приготовлений для нанесения удара на Восток. Но и Советский Союз готовил вторжение в Германию, и та знала об этом. В первую очередь речь идет о заседании Политбюро от 19 августа1939 г., о котором шла речь выше. Ведь на нем Сталин говорил, как о стратегической задаче, о превращении гитлеровской Германии в советскую. Гитлер знал об этом заседании, о выступлении на нем Сталина. Вряд ли его убедило опровержение в „Правде“ сообщения агентства „Гавас“. Знал он и о выступлении Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г. И о „плане Жукова“ („Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками“) от 15 мая 1941 г. В последнем, в частности, прямо шла речь об упреждающем ударе: «учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск» (339,354-55. Подчеркивания разработчиков приведенного документа). Ряд авторов писал, что Сталин не одобрил «плана Жукова», резко отреагировал на него. Но их доказательства взяты из вторых рук, вполне могут не соответствовать реальности. А вот то, что Генштаб разрабатывал план предупредительного нападения на Германию, сомнения не вызывает (351). Его начали готовить задолго до утверждения гитлеровского плана «Барбаросса». Маршал А. М. Василевский, принявший активное участие в составлении «плана Жукова» писал: «В середине апреля 1940 года я включился в ответственную работу Генерального штаба — работу над планом по отражению возможной агрессии». И далее: «Работали мы дружно и напряженно. Оперплан занимал в те месяцы все наши мысли. Наиболее вероятным и главным противником в ней („в нем“? — ПР) называлась гитлеровская Германия» (355-56). Василевский не приводит никаких фактов. Почему решили, что главный враг — Германия и нападение ее нужно «отражать»? Такие факты, конечно, были. О некоторых из них мы говорили выше. Это было до «плана Жукова», но год спустя после выступления Сталина на Политбюро 19 августа 1939 г. Я не собираюсь утверждать, что какая-то одна сторона, СССР или Германия, были инициаторами агрессии. Они двигались к ней параллельно. И оба противника в свои расчеты включали предварительное нападение. Гитлер его осуществил. Он оказался мобильнее Сталина, опередил его на пол-шага. Но сущность дела это мало меняет. Тем не менее, до сих пор спорят о том, кто начал войну между Гитлеровской Германией и Советским Союзом. Об официальной версии ответа на него мы говорили в начале главы. Она является общепринятой, вплоть до настоящего времени. Следует только отметить, что настаивая на ней, говоря о том, что внезапное вероломное нападение Гитлера — причина советских поражений в первые годы войны, власти не любили упоминать, что Советский Союз оказался к ней плохо подготовленным. Об этом писать не разрешали, что показала, в частности, история с книгой доктора исторических наук А. М. Некрича «1941, 22 июня». Эта история происходила осенью 1965 г. Книга писалась явно во время хрущевской «оттепели», ориентирована на доклад Хрущева о культе Сталина. Но печаталась она в издательстве «Наука» уже в начале периода Брежнева, когда общественная атмосфера начала меняться. Последнее, вероятно, определило оценку книги генерал-майором В. Ф. Белоконевым, рецензентом КГБ, которому она была дана на отзыв. Рецензент отозвался о книге резко отрицательно, заявив, что ее «в теперешней редакции издавать нецелесообразно». Суть его замечаний сводилась к тому, что Некрич говорит о неподготовленности СССР к войне, о политических и стратегических просчетах Сталина накануне её, об его серьезнейших ошибках. Отвечая на обвинения, Некрич привел убедительные и обстоятельные возражения. При этом он ссылался на то, что военная цензура «дала свою официальную санкцию на ее опубликование», а книга полностью соответствует «точке зрения нашей партии, выраженной неоднократно в ее решениях, в частности в резолюции XX и XXП съездов, в постановлении ЦК КПСС „О культе личности“». Вопреки ожиданиям, благодаря поддержке руководства издательства и одного из сотрудников Отдела науки ЦК КПСС, книга вышла в свет. Однако руководитель Главлита выразил недовольство по этому поводу. После выхода книги развернулась дискуссия, вернее травля Некрича, инспирированная, видимо, определенными силами в политическом руководстве страны. ЦК КПСС затребовал «материалы расследования „дела Некрича“». Главлит отослал их летом 1967 г. К. Н. Гришину, в комиссию партийного контроля при ЦК. По решению последней, приказом Главлита книга была «изъята из общего пользования и книготорговой сети» (Бох555, 633). В 1990-е годы появилась другая версия о начале Отечественной войны. Ее выдвинул Виктор Суворов (Владимир Николаевич Резун, бывший капитан Главного Разведывательного Управления — ГРУ — Генштаба Министерства обороны СССР, оставшийся на Западе). В книге «Ледокол. Кто начал вторую мировую войну?», изданную в Штутгарте, вышедшую в Москве в 1993 г., Суворов утверждал, что Сталин готовил «упреждающий удар» по Германии, но Гитлер его опередил (339). Эту версию положительно восприняли прежде всего немецкие исследователи, что и понятно. Она в какой-то степени оправдывала действия фашистской Германии. Один из таких исследователей писал: «Красная Армия заняла наступательные позиции на западной границе. Военное и политические приготовления Красной Армии к нападению на Германию достигли кульминации весной 1941 г. Гитлер не имел ясного представления о том, что действительно готовилось с советской стороны. Если принимать во внимание эти приготовления, то становится ясно, что он своим нападением 22 июня 1941 г. предвосхитил нападение Сталина» (340). Приготовления советской стороны действительно имели место, но ведь и приготовления Германии были не меньшими, а план «Барбаросса» подписан значительно ранее весны 1941 г. В «Литературной газете», по поводу книги Суворова, выступил и Булат Окуджава: «Мне трудно усомнится в том, что мы тоже готовились к захватническому маршу, просто нас опередили и мы вынуждены были встать на защиту страны» (341). Некоторые даже оправдывали нанесение такого упреждающего удара, находили такой удар закономерным (он спас бы миллионы жизней) и считали одним из основных просчетов Сталина то, что он не был нанесен (Мел341). Сторонники такого взгляда не замечали, что в таком случае Сталин ничем не отличался бы от Гитлера и не известно, каковы были бы жертвы при таком варианте. Другие исследователи, прежде всего российские (это тоже понятно), решительно отвергают версию Суворова, утверждая в один голос, что Германия совершила прямую агрессию против Советского Союза, грубо нарушив советско-германский договор о ненападении (Арут340). Один из противников Суворова, генерал армии, доктор исторических наук, президент Академии военных наук М. А. Гареев в статье «Правда и ложь о войне» утверждает, что версию о предварительном ударе по Германии Советским Союзом придумали Гитлер и Геббельс и ее пересказывает Суворов и его сторонники: «Ни один историк, исследовавший события 1941 г., ни одного доказательства, подтверждающего гитлеровскую версию, не привел и не может привести» (346-7). Гареев прав в одном: действительно термин «превентивная война» был «озвучен» Гитлером в день нападения Германии на Советский Союз. Через полтора часа после вторжения немецких войск на советскую территорию германский посол в Москве передал советскому правительству ноту, в которой, в частности, говорилось, что они «вынуждены встать на путь превентивной войны против СССР, поскольку он не выполнил своих обязательств по советско-германскому договору и готовился к нападению на Германию, нанесению удара ей с тыла» (336). Эта гитлеровская версия стала как бы оправданием нападения Германии на Советский Союз и широко использовалась ведомством Геббельса, не встречая поддержки у правительств мира, если не считать государств, входящих в гитлеровскую коалицию. Фашистские политики. дипломаты и военные прибегали к термину «превентивная война» и после поражения гитлеровской Германии. Один из подсудимых гитлеровских преступников, генерал-фельмаршал В. Кейтель, во время допроса летом 1945 г. заявил: «Я утверждаю, что все подготовительные мероприятия, проводившиеся нами до весны 1941 г., носили характер оборонительных приготовлений на случай возможного нападения Красной Армии. Таким образом, всю войну на Востоке в известной мере можно назвать превентивной. Конечно, при подготовке этих мероприятий мы решили избрать более эффективный способ, а именно предупредить нападение Советской России и неожиданным ударом разгромить ее вооруженные силы <…> Наше нападение явилось непосредственным следствием этой угрозы» (236-37). Естественно, такие заявления порождены попытками оправдать агрессию гитлеровской Германии и не соответствуют действительности. Но и о том, что Советский Союз был миролюбивой державой и не готовил нападения на Германию, они не свидетельствуют. Думается, Суворов прав, утверждая, что в этой войне обе стороны являлись агрессорами. Но он придает слишком большое значение фактору внезапности нападения Германии, фактору очень важному, но не определяющему целиком поражения Советского Союза в первый период войны. У Суворова мало говорится о том, что СССР плохо подготовился к войне, о просчетах и ошибках Сталина (о чем писал Некрич). В этом автор «Ледокола» в чем-то близок официальной точке зрения. Вызывают сомнения утверждения Суворова, что Гитлер опередил Сталина на самый короткий отрезок времени, буквально на несколько дней. Не всегда убедительны доводы Суворова в подтверждение своей концепции (например, о складах обуви, как доказательстве ориентировки на близкое нападение и т. п.). Думаю, правильной является оценка книги Суворова, даваемая Арутюновым (о нем пойдет речь ниже): «В книге автор ставит множество вопросов и по своему разумению отвечает на них. В ней приведено большое количество фактов и сведений, извлеченных в основном из опубликованных в СССР работ. В работе, изобилующей большим количеством сведений политического и военно-экономического характера, автор делает попытку дать им свою оценку. Вместе с тем в книге содержится ряд домыслов и искажений исторических фактов» (339). Действительно, большинство фактов взято Суворовым из вторых рук, выводы его весьма категоричны, а ориентация на сенсацию кого-то привлекает, а у кого-то вызывает общее недоверие к книге. Тем не менее заслугой Суворова является то, что он поставил вопрос об агрессивности СССР перед войной и в ее начале, об ответственности Сталина, как и Гитлера, за ее разжигание. Недостатком, по нашему мнению, можно считать преувеличение роли незапности нападения, определившей, по Суворовы, чуть ли не все советские поражения первого периода войны. Другая версия начала войны дается в книге А. Арутюнова «Досье без ретуши. Ленин…» (т. П). С точки зрения автора, стратегический план Сталина заключался в том, чтобы, подготовившись к войне, ее не начинать, а провоцировать Гитлера начать её первым, заставив его выступить в роли агрессора: это будет способствовать созданию мощной антигитлеровской коалиции, способной «не только противостоять германскому блоку, но и разгромить его» (373-74). План Сталина, по словам Арутюнова, оправдался. Без осуществления его СССР не смог бы победить Гитлера. Сталин

понимал это: «Он классически перехитрил Гитлера. „Тайно“ сосредотачивая на советско-германской границе стратегические наступательные вооружения, большое количество войск, Сталин тем самым инспирировал подготовку советских вооруженных сил к нападению на Германию, чтобы толкнуть ее на более скорое осуществления привентивного удара по Советскому Союзу» (375) Нападение Германии, по Арутюнову, для Сталина вовсе не было неожиданным. Он сознательно шел на огромные потери, которые должна была понести страна в начальный период войны (в «мешках» оказались войска Киевского и Одесского военных округов, в первые три месяца погибло 2 млн. человек и более 2 млн. попало в плен). 17 ноября 1941 г. Гитлер заявил, что «война в целом выиграна». А вскоре последовал разгром немцев под Москвой. Наступление советских войск на Ленинградском и Волховском фронте. Но потом было лето 42 г., когда фашистские войска дошли до Сталинграда. «Однако, несмотря на колоссальные людские и материальные потери СССР, разработанная Сталиным кровавая военно-политическая стратегия безотказно сработала“ (376). Не думаю, чтобы все происшедшее события заранее планировалось Сталином, но объективно они во многом помогли Советскому Союзу в создании коалиции антигитлеровских государств. Уже в день нападения на СССР, 22 июня, премьер-министр Великобритании, У. Черчиль по радио обратился к английскому народу: “Никто не был более активным противником коммунизма, чем я, в течение последних 25 лет. Я не возьму назад ни одного из сказанного мною слова, но сейчас всё это отступает на второй план перед лицом разворачивающихся событий. Опасность, угрожающая сегодня России, — это опасность, угрожающая нам и Соединенным Штатам» (374). В аналогичном духе высказался и президент США Т. Рузвельт. 12 июля 1941 г. в Москве подписано советско-английское соглашение о совместных действиях против Германии. 1–2 января в Вашингтоне 26 государств подписали «Декларацию объединенных наций», явившуюся официальным оформлением военного сотрудничества в целях борьбы против агрессивного фашистского блока. Позднее в антигитлеровскую коалицию входили новые государства. К концу войны она насчитывала более 50 стран. С момента подписания Декларации судьба гитлеровской Германии и ее союзников была предрешена (274). До этого произошли важные события. Оформилась «ось» фашистских государств Берлин — Рим — Токио. США вступили в войну. Япония уже давно воевала с Китаем. Она осенью 1931 г. оккупировала Манжурию, создав марионеточное государство Маньчжоу-Го, захватила всю территорию Северного и значительную часть Центрального Китая, в том числе Пекин. В то же время она воздержалась от нападения на Советский Союз. 13 апреля 1941 г. был заключен пакт о нейтралитете между Японией и СССР. А 26 ноября 1941 г., уже после нападения Германии на Советский Союз, США потребовали у Японии вывода её войск из Французского Индокитая и Китая. 7 ноября 1941 г. Япония нанесла внезапный удар по главной американской военно-морской базе на Тихом океане, Пeрл Харбор (Жемчужная Гавань, Гавайские острова, остров Оаху). По сути был уничтожен весь американский военно-морской флот тихоокеанского региона (потоплено 5 из 8 линкоров, другие корабли, потеряно 200 самолетов, погибло две с половиной тысячи человек). Япония нанесла 10 скоординированных ударов по американским и британским силам на Тихом океане. 8 декабря 1941 г. США и Англия объявили Японии войну. А Советский Союз стал одним из главных участников антигитлеровской коалиции, превратился из агрессора в антифашистское государство, в жертву вероломного нападения, ведущую Великую Отечественную войну. О прошлом предпочитали не вспоминать. Такое искажение произошло, в частности, во время Нюренбергского процесса. Несколько слов о версии Арутюнова. В ней, как и у Суворова, громадные потери Советского Союза в начале войны, объясняются тем, что Германия напала первой. Но у Суворова значение этого фактора, хотя и преувеличивается, но вытекает из сущности версии: Германия опередила Советский Союз, напала первая, всё же внезапно; отсюда и огромные потери. У Арутюнова такое объяснение не укладывается, мне кажется, в рамки его версии. Если Сталин провоцировал германское нападение, знал о нем, только симулировал намерение первым начать войну, то зачем было реально размещать на самой границе решающие стратегические силы, почему не были созданы в глубине обороны мощные очаги сопротивления, которые могли бы противостоять нанесшему первый удар противнику. Еще одну версию высказывает Леонид Млечин — историк и журналист, в интернетной полемике с В. Суворовым. По мнению Млечина, Сталин собирался воевать не против Германии, а вместе с ней, продолжая подчинять тоталитарному режиму страну за страной. Для определенного момента развития отношений между Германией и СССР и такое, вероятно, имело место Подводя некоторые итоги, можно сказать следующее. Обе стороны опасались превентивного удара противника, имея основания для таких опасений. Обе старались опередить друг друга. Обе планировали агрессивное нападение, независимо от таких опасений (последние играли довольно важную роль, но не определяли сущности взаимного столкновения). Германия сумела напасть первой, оказалась лучше подготовленной к войне. Но, по существу, обе стороны — агрессоры. В этом сходятся большинство неофициальных современных исследователей. И, судя по всему, они правы. Вопросу о начале войны посвящена и книга Марка Солонина «22 июня, или Kогда началась Великая Отечественная война» (М., 2006). По моему мнению, кое-что в этой книге тоже вызывает сомнение. Слишком большое влияние автор придает роли танков. Он подробно останавливается именно на них. Говорит о бессмысленном, бесполезном, огромном количестве советских танков, так и не вступивших в сражение, потерянных в начале войны. Так уж получается, что одни авторы делают упор на потерях авиации. Другие на танках. Можно говорить и об артиллерии — Боге войны. Но все же, в первую очередь, войну выиграла пехота, заплатившая за победу наибольшим количеством своей крови. Но Солонин, по-моему, совершенно прав, когда он связывает поражения начального периода войны с коренными пороками советской системы. В это понятие входит многое: диктатура, тирания, самодержавная власть вождя, раскулачиванье, голодомор на Украине, негармоничное развитие экономики, массовые репрессии, в том числе в среде военного командования, опыт тридцать седьмого года и многое-многое другое. По мнению Солонина, народ повиновался властям, но активно не поддерживал их. Не высок был моральный дух армии, нередко отсутствовала вера в победу и готовность отдать за нее жизнь. Война не стала с самого начала народной, Отечественной. Она превратилась в Отечественную лишь постепенно, по мере того, как всё яснее вырисовывались порядки, которые принесли с собой оккупанты, их злодеяния. Самое главное, о чем идет речь в книге: начальные поражения — результат советской системы. С этим трудно не согласиться. Эта же мысль присутствует в книгах В. В. Бешанова (см. список литературы). Одна из них, «Кадры решают всё… “, по-моему, несколько эмоционально-односторонняя: всё описываемое дано в подчеркнуто-черном цвете, краски иногда сгущены (и в описании “ вождей», «полководцев», и в подготовке «командиров и бойцов»). Но общая концепция о порочности системы, которая определяла конкретные недостатки при подготовке к войне (да и в других случаях), мне представляетя верной. По мнению Бешанова, Советский Союз оказался плохо подготовленным к войне. Готовился во всю, вкладывал огромные средства, выпускалось неисчислимое количество вооружения, вся страна ориентирована на военное столкновение, которое решит спор между капитализмом и коммунизмом, конечно, в пользу последнего. В песнях призывали: «будь сегодня к походу готов». Всего настроили больше: и танков, и самолетов, и орудий. а оказались не готовыми. Прав оказался Некрич, первым высказавший в печати подобную мысль. Система работала плохо, с начала ее создания, с октябрьской революции. Бешанов рассматривает это, начиная с характеристики вождей, не талантливых, бездарных, мало образованных, без широкого кругозра, профессионального опыта, понимания нужд страны, народа. Но зато идеологически выдержанных, овладевших марксистско-ленинским учением, самым передовым и прогрессивным в мире. Ориентация на диктатуру (не пролетариата, а своекорыстную и беспощадную), на систему принуждения («принудительная организация всего населения»), на необходимость «железной руки». Фраза тех лет: «мне не нужно, чтобы меня любили, нужно, чтобы боялись». Как ни странно, оказалось, что и любили, но боялись непременно. От самого верха до низов. И еще фраза, приписываемая Сталину: «Не знаешь — покажем, не умеешь — научим, не хочешь — заставим» (я слышал ее в нескольких вариантах, но слово заставим присутствовало везде). Безусловное подчинение и страх. Ориентация не на специалистов, профессионалов, а на анкетные данные, партийный стаж, на первых порах на револиционное прошлое. Уверенность, что «каждая кухарка сможет управлять государством» (и управляли, другое дело: как?). Часто малограмотные, невежественные, беспринипные и безнравственные карьеристы, объвляющие мораль буржуазным пережитком (нравственно все то, что на пользу революции, на самом деле — их самих). Преступники и злодеи, готовые на любое кровопролитие. Карьеристы, пожирающие друг друга («пауки в банке»). Бешанов приводит список членов и кандидатов Политбюро начала 34 г. (Кадры71-2). Ни одного человека с высшим образование… Самоучки и недоучки. Я не ставлю перед собой задачи дать исчерпывающую характеристику их качеств (это довольно подробно, на конкретном материале делает Бешанов, да и мне приходится обращаться к такому материалу и в предыдущих и в последующих главах). Здесь же мне важно лишь объснить, почему война началась со столь масштабных поражений, длившихся полтора года. В обычных, мирных условиях режим кое-как держался, хотя система работала в целом плохо (была даже видимость успехов). В чрезвычайной ситуации войны пороки обнаружились с полной ясностью. Сказанное относится и к военному руководству (см. «Кадры решают», часть «Полководцы»). Весьма существенную роль играли репрессии, проводившиеся против верхушки Красной армии в тридцатые годы. Существенную, но не определяющую, так как полководцы не отличались качественно от вождей. В частности следует отметить, что и они не были профессионалами, в отличие от большинства германских генералов вермахта. И плохо подготовленные солдаты, не заинтересованные в войне. В основном — крестьяне. За плечами у них опыт тридцатых годов, коллективизация, голод, участие в беспощадно подавленных восстаниях. Лишенные инициативы, боящиеся наказаний, жертвы шаблонной тактики, действий бездарного командования. Темные, плохо обученные, не приспособленные к условиям войны (призывники азиатских республик в первую, морозную, с заносами, зиму войны). Огромное количество пленных, самострелов, допрашиваемых особистами и беспощадно расстреливаемых (позднее отправляемых в штрафные роты). Лишь в октябре 42 г. Сталин издал приказ об изменении ряда устаревших пунктов боевых уставов, которые ведут к «исключительно большим, ничем не оправданным потерям» (Кадры всё 345). «Красные генералы, сталинские выдвиженцы, в полной мере продемонстрировали свою бездарность и полное отсутствие профессионализма, что пытались компенсировать большевистской твердостью в достижении поставленных задач, то есть, безжалостностью к собственным войскам. „И только один способ войны известен им — давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно, кадровые немецкие дивизии тают. Но хорошо, если полковник попытается продумать и подготовить атаку, проверить, все ли возможное сделано. Часто он просто бездарен, ленив, часто пьян. Часто ему не хочется покидать теплое укрытие и лезть под пули <…> Путаница, неразбериха, недоделки, очковтирательство, невыполнение долга, так своественное нам в мирной жизни, здесь, на войне, проявляется ярче, чем когда-либо. И за всё одна плата — кровь. Иваны идут в атаку и гибнут. а сидящий в укрытии всё гонит и гонит их“» (Кадры 348-9). По данным, приводимым Бешановым, уже в декабре 41 года кадровая Красная Армия практически перестала существовать: от нее осталось около 8 % личного состава. К лету 42 г. и они были уничтожены. за год боевых действий практически потеряны все танки, самолеты, артиллерийские орудия, имевшиеся 22 июня 41 г. Но подходили резервисты. Поступало оружие по ленд-лизу от союзников. С 43 г. начались массовые поставки отечественного оружия. Войска приобретали боевой опыт. 42 г. Бешанов называет — «учебным». В нем тоже много бестолкового, бездарного, непрофессионального. Учеба давалась дорогой ценой, а платили той же кровью. После зимнего наступления советских войск конца 41 — начала 42 гг. последовал ряд поражений. Немецкие войска дошли до Сталинграда, до Кавказа. Бешанов приводит статистические данные о советских потерях в 42 г. Разные цифры. Одни называют 3258216 человек безвозвратных потерь, другие — 5888235, третие — более 7000000. За этот год немецкая армия на Восточном фронте потеряла около 519 000: «То есть, повышая свое военное образование, наши полководцы за одного убитого немецкого солдата укладывали 13 советских. В следующем, 1943 году, — „всего“ 10! Заметный прогресс!» (Бешан «1942».608) Тем не менее с начала 43 г. на смену поражениям пришли победы. Можно говорить о ряде причин такого изменения, которые привели к конечной победе: просто привыкли к войне, научились воевать, использовали обширность своей территории (была возможность долго и многократно отступать), смогли ввести в дело огромные резервы, помогла и большая помощь союзников, использовали промахи противников (на оккупированных территориях народ убедился, что немецкая власть не лучше советской). И та же «железная диктатура» (штрафбаты, пулеметы позади наступающих). Немалую роль сыграл и «генерал Мороз» — суровые русские зимы (дело не только в том, что «фрицы» к ним не привыкли, но и в том, что искусственый бензин в мороз нельзя было использовать). На затяжную войну гитлеровская Германия не ориентировалась. И сама затяжка обрекала ее на поражение. Вопрос о помощи, которую оказали союзники СССР. Уже к концу войны, а особенно после её окончания, в Советском Союзе стали утверждать, что помощь союзников была не решающей, что они недопустимо долго оттягивали открытие второго фронта, что отделывались гнилой тушенкой, в то время как русские кровь свою проливали. Получалось, что участники коалиции равны, но Советский Союз ровнее, играет особенную роль и именно ему принадлежит главная заслуга в разгроме германского фашизма. Насчет пролитой крови такие утверждения неопровержимы. В битвах войны никто не пролил больше крови, чем советские солдаты. Это необходимо помнить и ценить, но не во всех случаях этим нужно гордиться. Можно вспомнить о приказах взять тот или иной пункт к какой-либо памятной дате. С такими датами связан целый ряд провалившихся наступлений. Утром на фронте появляется свежая дивизия, а то и несколько. А к вечеру от них ничего не остается. В какой-то степени это связано и с итоговым наступлением на Берлин. Его решено взять к майским праздникам. В наступление брошено три фронта: Первый Белорусский, наносивший основной удар (командующий Жуков), Второй Белорусский (Рокоссовский) и Первый Украинский (Конев). Задействовано 2 млн.500 000 советских военнослужащих (обороняли Берлин около1 млн. немецких солдат и офицеров). В советских частях 41000 минометов (у немцев 10400), 6250 танков и самоходных орудий (у немцев 1500), 7500 самолетов (у немцев 330) и т. п. Более 460 тыс. солдат и офицеров Первого Белорусского фронта16 апреля начали наступление на Зееловские высоты на подступах к Берлину. 21 апреля начались бои в городе. Войска трех фронтов окружили его. Огромные потери. За две недели боев потери достигли более 350 000 тыс. человек. Подбито треть танков и самоходных орудий; суточные потри 15 000 человек, 87 танков и самоходных орудий, 40 самолетов. Кстати о танках. Они широко использовались в уличных боях, где у них не было простора для маневра: танки становились удобной мишенью для немецкой артиллерии, что вело к высоким потерям. Подобной напряженности боев не было на всей протяженности войны, за исключением сражения на Курской дуге. Но там такая напряженность была навязана противником, а под Берлином определялась приказом закончить штурм к определенному сроку, не жалея крови. Играло немаловажную роль и соперничество между Коневым и Жуковым: каждый хотел в наибольшей степени отличиться — свидетельство, что коренного изменения с полководцами не произошло: они и к концу войны не жалели крови солдат. В ночь с 30-го апреля на 1-е мая Гитлер покончил с собой (потом возникли другие версии). К утру 2 мая остатки немецкого гарнизона капитулировали. Приказ выполнен, но какой ценой. Она объяснялась и тем, что советское руководство опасалось, как бы его не опередили западные союзники, не взяли первыми Берлин. Такие соображения могли быть и у них, но все же кровь своих солдат они берегли и в последние дни войны, что заслуживает похвалы, а не порицания. Заслуга СССР в разгроме фашистской Германии огромна, о ней нельзя забывать, но нельзя считать при этом, что только советский народ выиграл войну, сделав несравненно больше, чем остальные союзники. Не надо забывать и о тех ожесточенных боях, которые вели союзники, сперва в Африке против Роммеля, затем в Италии. Да и второй фронт они открыли за год до окончания войны, весной 44 г. (до этого была неудачная попытка в 42 г. высадиться во Франции, в районе Дьепа: погибла и попала в плен большая группа канадских солдат; спаслось лишь около 2 тыс. человек). На Дальнем Востоке Америке была на пользу угроза нападения Советского Союза на Японию: последней пришлось сохранять определенные резервы на случай советского вторжения. Примерно та же ситуация сложилась и в Европе. Второй фронт до весны 44 г. союзники не открывали, но угроза его открытия все время существовала. Резервы для ее отражения необходимо было сохранять, что отвлекало часть германской армии с советского фронта. Советский Союз хотел большего и был во многом прав. Но и до открытия Второго фронта, только потенциальная угроза, шла ему на пользу. Кровопролитные сражения на Востоке, видимо, спасли Советский Союз от нападения Японии, от необходимости вести войну на два фронта. И никто не требовал, чтобы СССР объявил войну Японии, создав на Востоке Второй фронт против общего врага (Советский Союз объявил Японии войну летом 1945 г., когда она была по существу разгромлена и приближался момент «дележки пирога»). На Дальнем Востоке СССР и США косвенно помогали друг другу: военные действия Америки удерживали Японию от нападения на Советский Союз; угроза нападения СССР на Японию заставляла ее сохранять резервы на советских границах, не давая использовать их против США. Не знаем, насколько верно утверждение, что количество германских военнослужащих на советском и различных союзных фронтах в сумме было примерно одинаковым, но, во всяком случае, союзники связывали весьма значительное количество немецких войск Нельзя забывать и о морских конвоях, доставлявших с большой опасностью для жизни их участников военные грузы и продовольствие! И о помощи по ленд-лизу! Уже 12 декабря 1941 г. Рузвельт выступал перед конгрессом с докладом о нем: «Слишком многое поставлено на карту в этой величайшей из войн, чтобы позволить себе пренебречь интересами народов, на которые напал или может напасть общий враг» (366). «В целом германский военно-политический блок был гораздо сильнее СССР». С ним одному Советскому Союзу вряд ли удалось бы справиться (366). К. М. Симонов вспоминал, как Жуков в 1965–1966 г. говорил: «нельзя замалчивать и такой факт, как последующая помощь со стороны союзников. Прежде всего, конечно, со стороны американцев <…> Мы были бы в тяжелом положении без американских порохов, мы не могли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо. Без американских „студебекеров“ нам не на чем было бы таскать нашу артиллерию. Да, они в значительной мере вообще обеспечивали наш фронтовой транспорт. Выпуск специальных сталей, необходимых для самых важных нужд войны, был тоже связан с рядом американских поставок. Мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой страной, по сравнению с Германией». Оказывается, с 1942 г. советские летчики на транспортных самолетах летали в Тегеран и пригоняли оттуда американские самолеты «Аэрокобра» (американские службы доставляли их морем в Персидский залив; там их сгружали на берег и прикрепляли крылья; оттуда до Тегерана самолеты перегоняли американские летчики; в Баку находился центр переподготовки советских летчиков, которых обучали управлению американскими самолетами; в этом центре учился Трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин и его однополчане; оказывается, Покрышкин до конца войны громил врага на американской «Аэрокобре»). Сохранились архивные записи прослушивания квартиры Жукова органами госбезопасности: «Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали! Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью? А сейчас представляют дело так, что у нас всё это было свое в изобилии». Любопытно, что всё это тайком записывалось органами госбезопасности, как материал, свидетельствующий о неблагонадежности маршала. То же рассказывал Арутюнову в 70-е гг. и генерал В. Н. Разуваев: «…В моей армии наших автомашин почти не было. Армия обеспечивалась в основном американскими автомашинами. Это были „студебекеры“, „форды“, „доджи“ и штабные „виллисы“. Всю нашу артиллерию с боеприпасами таскали „студебекеры“. На них были установлены почти все наши грозные „Катюши“» (366-72). Да и мясная тушенка, — это знают все, кто побывал в эти годы на войне, была не такая уж гнилая. Не хуже других консервов. На ней осовывалось почти все мясное довольствие действующей армии. Арутюнов приводит справку о поставках США Советскому Союзу в 1941–1945 гг. Приведем некоторые извлечения из нее: самолеты — 15481, танки и самоходные установки — 12537, зенитная артиллерия — 7944, паровозы — 1900 (в Советском Союзе за это время выпущено 800 паровозов), 6 электровозов, 1 тепловоз, дизель-электровозы — 66, грузовые вагоны — 11075, автомашины разные — 409500, мотоциклы -32200, автомобильные покрышки 3606000 (плюс один завод автопокрышек), автоматов «Томсон-45» -150 000 (до 44 г.), авиабензин — 628,4 тыс. тонн, автобензин — 242,8 тыс. тонн, взрывчатые вещества — 295, 6 тыс. тонн, броневая сталь — 912000 коротких тонн (короткая тонна немного меньше обычной), каучук натуральный — 10, 5 тыс. тонн, железнодорожные рельсы — 685, 7 тыс. тонн, радиостанции -35 тыс., приемники — 5899, медь первичная — 387, 7 тыс. тонн, алюминий — 256, 4 тыс. тонн, полевые телефоны — 189 тыс., кабель полевой телефонный — 956,7 тыс. миль, армейские сапоги -1,5 млн. пар, зерно (пшеница) — 2 млн. коротких тонн, сахар — 672,4 тыс. коротких тонн (до 1942 г.), консервированное мясо — 732 595 тыс. коротких тонн, мясо — 180 тыс. тонн, свиное сало — 144 тыс. тонн, растительное масло — 120 тыс. тонн и др. При этом следует учесть, что сведения о многих поставках вооружений, оборудования, продовольственных товаров и пр. не входит в приводимое перечисление: боеприпасы (снаряды, патроны, мины), авиационное и автомобильное оборудование, медицинское оборудование и медикаменты, перевязочный материал, палатки, одежда и обувь для населения, мука и мучные изделия, колбаса в банках, рыбные консервы, сгущенное и сухое молоко, яичный порошок, шоколад, сыр, концентраты, кофе, рис, гречиха, чечевица, геркулес, горох и пр., и пр. (369-72). Тем не менее помощь союзников в официальных советских изданиях, появившихся после окончания войны, всячески преуменьшалась. Например, в книге «Великая Отечественная война. Вопросы и ответы» (авторский коллектив под руководством П. Н. Бобылева) отмечалось, что «поставки по ленд-лизу вооружения и различных военных материалов сыграли известную, но незначительную роль в обеспечении Вооруженных сил СССР оружием, боевой техникой и некоторыми видами довольствия, как и в достижении победы над противником» (368).

Но вернемся к началу войны. Поражения первых полутора лет. Потеря Украины, Белоруссии, значительной части Кавказа. Гитлеровские войска доходят почти до Москвы. Правительство готовится к перебазированию в Куйбышев. Германские войска блокируют Ленинград. Бои идут на его окраинах. СССР на грани поражения. Контрнаступление советской армии зимой конца 1941- начала 1942 гг. Непосредственная угроза Москве отпала. Победы под Ленинградом. Взят обратно Харьков. Но летом 1942 г. новое стремительное наступление немецкой армии. Она доходит до Волги. Идут бои под Сталинградом и в Сталинграде. Приказ Сталина от 28 июня 42 за номером 227 — «Ни шагу назад». В нем довольно откровенно говорилось о потерях и поражениях. Вина за них возлагалась на «трусов и дезертиров». Приказывалось создавать заградотряды (в основном из сотрудников НКВД), которые должны располагаться позади воинских частей и расстреливать их из пулеметов при отступлении без приказа. Такие отряды существовали и ранее, с первых дней войны. Но приказ превращал их в массовое явление. Создавались штрафные части — нововведение. Отход с позиций без приказа приравнивалось к измене. За него судил военный трибунал. Он, как правило, к расстрелу не приговаривал. Обычный приговор — 10 лет и отправление в штрафные роты или штрафбаты. Штрафным подразделениям давались самые опасные задания, порою невыполнимые. Отправление в них было практически равнозначно расстрелу. «Меры жестокие, но необходимые», — говорили в то время. Позднее об этом вообще старались не упоминать. Не упоминали и о том, что поражения первых лет войны определялись в значительной степени репрессиями тридцатых годов, подрывавшими экономику, в частности военную промышленность. Многие из ее руководителей, крупных изобретателей были арестованы, расстреляны, погибли в лагерях. Репрессированы были заместитель министра оборонной промышленности, видные военные специалисты Туполев, Королев, другие В лучшем случае, они работали в разного рода «шарагах» (см. в «Круге первом» Солженицина, «Туполевская шарага» Геллера).

В годы «большого террора» «органы» основательно «почистили» командный состав Красной армии. В период с мая 37 по сентябрь 38 гг. репрессировано около половины командиров полков, почти все командиры бригад, всекомандиры корпусов, командующие военных округов, члены Военных Советов и начальники политических управлений округов, большинство политработников корпусов, дивизий и бригад, около трети комиссаров полков, многие преподаватели военных учебных заведений (Геллер Концент. мир 223). Уничтожено из 5 маршалов 3 (в том числе М. Н. Тухачевский, казненный в 1937 г.), из 15 командармов 13, из 85 командиров корпусов 57, из 195 комдивов 110, из 406 комбригов 220. Все перечисленные — генеральские должности. Некоторых из тех, кого не успели расстрелять, в начале войны или немного ранее освободили, и они стали известными военачальниками: Мерецков, Рокоссовский и др. В Энциклопедиях о таких эпизодах их жизни не упоминается. Сами они, как правило, предпочитали об этом тоже не говорить. Так, К. К. Рокоссовский в воспоминаниях пишет: весной 40-го года я с семьей побывал в Сочи; но он не уточняет, что в Сочи он направился после тюрьмы. Всех обвиняли в участии в заговоре, во главе которого якобы был Тухачевский. Пытали, вымогали признания. И большинство, не вынеся пыток, «признавались». Позднее, при просмотре протоколов обвинения в измене, оказалось, что лишь 12 из тысячи генералов и офицеров отказались подписать их и признать свою «вину» (Геллер226). Один из них, командир дивизии А. В. Горбатов, через много лет, после смерти Сталина, рассказал в своих воспоминаниях «Годы и войны» о лагерях, пытках, истязаниях, которым подвергались политические заключенные. Воспоминания были в 64 г. напечатаны в «Новом мире», а в 65 г. вышли отдельным изданием, с купюрами. Второе издание их, без купюр, опубликовано лишь в 92 г. К концу войны он стал Героем Советского Союза (45 г.). Был комендантом Берлина. Позднее он — генерал армии (55), командующий Прибалтийским военным округом (54–58).

Во второй половине 30-х гг. Горбатова арестовали, за «измену родине». Лефортово. Следствие. Тщетные попытки любыми способами добиться от него признания вины. В 39 г. он оказался на Колыме, на прииске «Мальдяк». За несколько месяцев работы на нем крепкий и здоровый человек превратился в «доходягу», в инвалида, находящегося на грани смерти. Его спас фельдшер лагерного пункта, отправив в тюремный госпиталь под Магаданом. Но и после госпиталя продолжалась изнурительная работа в «Снежной Долине“, на лесоповале, где заключенные волоком, на себе тащили с горы бревна. Горбатов заболел цингой. Все зубы у него шатались. Потом он устроился уборщиком, перебирал овощи. Ему повезло. В августе 40 г. его затребовали в Москву, на пересмотр дела, а в марте 41 г., в числе немногих военных, освободили, разрешили продолжать военную службу. В 42 г. он встретился в штабе Донецкого фронта с Маленковым, секретарем ЦК партии. Тот спросил: что думает Горбатов о причинах неудач, об отступлениях советских армий. Вопрос, заданный бывшему зеку, мог оказаться провокационным. Но Горбатов честно ответил на него: по его мнению, причина в недостатке квалифицированных командных кадров. Он предложил поехать на Колыму, освободить несколько знакомых ему лично командиров дивизий. Составил для Маленкова список из 8 человек. Когда он снова, в 43 г., встретил Маленкова в Москве и спросил о судьбе своего списка, тот ответил, что все они давно мертвы. “''Потому Ваша просьба <…> мною не выполнена'', — с жесткой интонацией сказал Маленков» (см. «Годы и войны» Горбатова и в интернете статью Д. Райзмана «Университеты комдива Горбатова»).

В результате всей этой политики во главе армии остались старые, весьма заслуженные маршалы и генералы, отличившиеся в Гражданскую войну, но совершенно не подготовленные к современной (Ворошилов, Буденый, Тимошенко и др.). Им Сталин доверял. Да и командиры более низкого звеня оказались не подготовленными к ведению современной войны, совершали множество грубых ошибок, ведущих к проигрышу одного сражения за другим. Это хорошо показано в книге В. Бешанова «Ленинградская оборона» (Минск, 2006) на материале битвы за Ленинград. От имени ветеранов Ленинградского и Волховского фронтов «бывший солдат — пехотинец и артиллерист, инвалид войны, ныне заведующий кафедры истории искусства института <…> имени Репина» Н. Н. Никулин в краткой рецензии на книгу Бешанова противопоставляет ее «причесанной» и «отлакированной» литературе о войне, сочинявшейся генералами и политработниками. В предисловии автора, тоже кратком, говорится о том, что слово «оборона» весьма условно может применяться к событиям под Ленинградом: «Под Ленинградом все было наоборот: советские войска не стояли на месте, инициативу противнику не уступали и обладали силами, гораздо более крупными, чем враг. ''Война за Ленинград'' — это уникальное в своем роде сражение, это одно сплошное наступление, немыслимо кровавое, безуспешное, зачастую бессмысленное <…> Советские армии месяцами атаковали на одних и тех же направлениях. Численно они всегда превосходили противника». Как наступающие, они несли более серьезные потери. «Но эти потери увеличивались десятикратно за счет необученности красноармейцев, слабой профессиональной подготовки их командиров и полного пренебрежения высшего командования к жизни соотечественников. ''Старшие начальники'' очень хотели побыстрее добиться победы, посему битва продолжалась три года и обошлась в три миллиона убитых, пропавших без вести, получивших ранения военнослужащих. Более миллиона гражданских лиц погибло за это время в самом городе» (5–6).

К этому добавлялось желание начальствавыслужиться, привычка беспрекословно подчинятся приказаниям вышестоящих инстанций, страх перед ними и всегдашний бардак, характерный для русской жизни. А потом, после войны, красные полководцы создавали свои мемуары, на основе их «советские ''историки в погонах'' писали свои сочинения <…> из которых можно почерпнуть байки о героизме красноармейцев, вырубивших топорами (!) немецкие танки вместе с экипажами или под ураганным огнем искавших на нейтральной полосе потерянный партийный билет, но порой трудно понять, с кем данный генерал воевал» (6).

Немного о страхе. На нем и ранее во многом держалось советское общество. Во время войны роль его существенно возросла Высшее руководство считало, что именно он станет действенным средством укрепления дисциплины в армии. Один из бывших рядовых пехоты, позднее научный работник, профессор, с сарказмом писал: «Карательные органы работали у нас прекрасно. От Малюты Скуратова до Берии в их рядах всегда были профессионалы, и всегда находилось много желающих посвятить себя этому благородному и необходимому во всяком государстве делу <…> Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении амфорную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем <…> выстраивали дивизию буквой ''П'' и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая работа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами, больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед» (113).

17 сентября 41 г. Жуков, сменивший на посту командующего Ленинградским фронтом Ворошилова, от имени Военного Совета фронта, издал приказ N 0064. В нем шла речь о том, что защита рубежа, занимаемого советскими войсками, жизненно важна для судьбы Ленинграда. Поэтому приказано «объявить всему командному, политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу». В конце месяца Жуков подписал шифрограмму N 4976: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны». В атаку бойцов нередко гнали, стреляя им в спину из пулеметов: «Мы бугор взяли, но немцы открыли такой огонь, что оставшимся в живых пришлось скатиться обратно в овраг, к шоссе. А за шоссе — наш заградотряд с пулеметами ''максим''. Стреляют и немцы, и наши. Ребята прижались перед бугром — деться некуда» (112).

Моральное единство, «уверенность в своих силах и возможностях» такие меры вряд ли рождали. Росло количество дезертиров, самострелов. В каждом медсанбате представитель Особого отдела допрашивал подозрительныхраненных, нередко избивая их. Усиливались пораженческие настроения, были случаи перехода на сторону врага, братанья с немцами. Большое число сдавшихся в плен. Но цель командования была достигнута: бойцы шли в атаку.

В своих воспоминаниях Жуков рассказывает, что немцы использовали в качестве «живого щита» женщин, стариков, детей. Он пишет, как сложно приходилось принимать решение в таких случаях. На самом деле совсем не сложно. Подобные ситуации были предусмотрены указаниями Сталина: «Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают впереди своих войск делегатов от занятых ими районов — стариков, старух, женщин и детей <…> говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применять оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожать в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой ответ: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников <…> Бейте вовсю по немцам и по их делегатам <…> Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были» (104). T.e. не задумываясь стреляйте в стариков, женщин и детей. Инструкция вполне определенная, и Жуков ее выполнял, видимо, без особых угрызений совести.