Из книги «Тайна стоимости Карла Маркса» (журнальный вариант)
Шрифт:
Конечно, приятного мало, но бывало ведь и хуже. Главное, книга продвигается. Энгельс удовлетворён. Он даёт рекомендации, как лечить ревматизм, а затем признаётся:
«Меня очень радует, что дело с книгой быстро продвигается вперёд, ибо некоторые выражения в твоём прошлом письме действительно вызвали у меня подозрение…»
О, подозрение! Возможно, не в первый раз уже инвестор что-то подозревает, только признаётся впервые. В чём же подозрение?
«… не оказался ли ты неожиданно снова перед каким-то поворотным пунктом, который мог бы затянуть всё на неопределённое
Дипломатично. Не скажешь ведь попросту: подозрение, что дело опять откладывается.
Это нынче нам с вами, дорогие читатели, представляется, что, коль скоро вышел «Капитал» в 1867 г., стало быть, так и надо было. А Энгельсу казалось в 1865 г., что «книга» уже давно должна была выйти. И причин столь долгого промедления он, по-честному говоря, не мог взять в толк. И терпение его иссякало. В этом же письме, в следующей строке, подтверждает он наше подозрение:
«В тот день, когда рукопись будет отослана, я напьюсь самым немилосердным образом, отложу это только в том случае, если ты приедешь сюда на следующий день, и мы сможем это проделать вместе» (31:117).
Но Маркс верен себе. 9 августа:
«Я уже несколько дней как принимаю лекарство и совсем никуда не годен, совершенно неработоспособен… Это опять связано с желчью и является результатом «изнурительной» умственной работы в жару» (31:119).
Тем не менее много всякой всячины о ВГРС, о домашних происшествиях, о шалостях детей и их забавных высказываниях. Дом в Лондоне живёт нормальной жизнью, не испытывая никакого аврала. Идёт своим ходом и работа над книгой. Например, 19 августа:
«Я всё ещё болен, хотя Аллен устранил боль в печени. Но тут появилось нечто вроде инфлюэнцы, избавление от которой он обещает мне через пять-шесть дней, а в действительности из всех заболеваний это наиболее мучительное, поскольку речь идёт об умственной деятельности».
Ещё: не совсем здорова Лаурочка. Зато Женни и Тусси совершенно здоровы. Жена «вырвала себе» два зуба, а вставила четыре. Поскольку при инфлюэнце умственная работа мучительна:
««Пользуясь случаем», я, между прочим, опять немного «подзанялся» астрономией…» (31:122)
и т. д. Где «Капитал»???
22 августа:
«Моя инфлюэнца так ударила меня в нос, что он стал… Она сопровождается отчаянным чиханием и таким туманом в голове…» (31:126)
Ну что ж, и это — событие.
С 20 октября по 7 ноября Маркс гостил у Энгельса в Манчестере. Вернувшись, он сообщает о новостях, а потом:
«Все эти приятные обстоятельства сказались некоторым образом на моём состоянии, так что я должен был здесь немедленно заказать себе лекарство Гумперта»(31:130).
На сей раз без подробностей.
Ноябрь—декабрь прошли благополучно. В новогоднем письме Маркс объясняет Энгельсу «дифференциальное исчисление» (на самом деле — довольно путаная попытка изложить идею предельного перехода приращения касательной к параболе). В остальном — текучка (интриги, интриги, интриги…). То же продолжается и в январе нового, 1866 г. Как вдруг…
10 февраля:
«Дорогой
На этот раз дело шло о жизни. Семья не знала, насколько серьёзным был этот случай. Если эта история повторится в той же форме ещё три-четыре раза, то я обречён на смерть. Я отчаянно похудел и всё ещё дьявольски слаб, правда, ослабли не голова, а бёдра и ноги. Врачи совершенно правы: главная причина этого рецидива — чрезмерная ночная работа…»
Вот так — как снег на голову. И всё из-за «Капитала»!
«…Самой неприятной была для меня необходимость прервать мою работу, которая с 1 января, когда исчезли боли в печени, великолепно продвигалась вперёд. О «сидении», конечно, не могло быть о речи… Но лёжа, я всё же продолжал усердно работать, хотя только урывками в дневное время. Собственно теоретическую часть я не мог продвигать. Для этого мозг работал слишком слабо…» (31:146)
Для Энгельса это должно было прозвучать чуть ли не похоронным звоном по его надеждам. Правда, с 15 января из Лондона не было писем. Энгельс не знал, что госпожа Женни ещё 29 января писала старому доброму И. Ф. Беккеру в Женеву:
«Вот уже неделя, как мой муж снова слёг от прежней опасной и крайне мучительной болезни…» (31:492)
И Зигфриду Мейеру в Берлин (начало февраля):
«Мой муж вот уже неделю лежит в постели из-за своей опасной и мучительной болезни…» (31:494)
И Людвигу Кугельману в Ганновер (26 февраля):
«Вот уже месяц, как мой бедный муж снова слёг из-за своей старой, очень мучительной и опасной болезни, и мне незачем говорить Вам, сколько тяжких, неотступных тревог пришлось нам всем пережить в эти дни…» (31:495).
Верим. Гораздо охотнее верим, чем тому, что «дело шло о жизни, но семья не знала». Скорее всего, в доме Марксов снова была всеобщая мобилизация. Это столь же вероятно, как и то, что данный рецидив, видимо, тяжёлый и мучительный сам по себе, был не опаснее того, что уже перенесли в этом доме прежде, — иначе семья бы знала. Эта семья не могла не знать, даже если бы хотела… Да и сам стоик, обратим внимание, даёт себе ещё три-четыре шанса…
Но Фрица пробрало.
«…Ты, действительно, должен предпринять, наконец, что-нибудь разумное, чтобы избавиться от этой карбункульной пакости, даже если бы из-за этого пришлось затянуть окончание книги ещё на три месяца…»
Год с небольшим, Фридрих. Год и два месяца. Карл отлично знал, что к весне он никак не успевает. Он только начал «переписывать» (то есть готовить для печати по черновой рукописи) I том «книги». Казалось бы, все теоретические проблемы уже должны быть решены, ан снова выходит, будто надо «продвигать вперёд теоретическую часть». Не сходятся у Мавра концы с концами, явно не сходятся. Но Фридрих этого не замечает, да и не до этого сейчас:
«…Дело, действительно, становится чересчур серьёзным, и если, как ты сам говоришь, твой мозг не на высоте для теоретических работ, так дай же ему немного отдохнуть от высокой теории. Брось на время работать по ночам и веди несколько размеренный образ жизни…»