Из книги «Тайна стоимости Карла Маркса» (журнальный вариант)
Шрифт:
Кто таков? Карл Маркс? Фридрих Энгельс? Нет, ни тот, ни другой в крепости не сидели. Слова эти написал сам Карл Маркс в письме к самому Фридриху Энгельсу.
Это о Генрихе Бюргерсе. Верный друг и сторонник Маркса в 1848–1849 гг., член Союза коммунистов, член редколлегии «Новой Рейнской газеты», в 1850 г. — новоявленный (неожиданно для себя) руководитель новообразованного кёльнского ЦК Союза коммунистов. На Кёльнском процессе коммунистов в 1852 г. был приговорён к 6 годам заключения в крепости и отбыл этот срок. Марксу не пришлось присутствовать на процессе (он как-то ещё раньше уехал в Лондон), в связи с чем
[Правда, Г. Бюргерс после освобождения отошёл от Маркса и высказывался иногда, что Маркс завлёк его на ложный путь коммунизма (31:417). В связи с этим Маркс называл его ренегатом. А про ренегатов, как известно, можно говорить всё, что считаешь нужным, не заботясь о фактах.]
Другой пример отношения Маркса к болезням:
«Пипер, который был выписан из больницы здоровым, теперь из Богнора снова попал в немецкую больницу. На этот раз его лечат голодом. Так ему и надо!» (29:319)
Вильгельм Гlипер состоял в Союзе коммунистов, после раскола — в группе Маркса, затем жил у него в доме, исполняя функции секретаря, но в середине 50-х не вынес такой жизни и ушёл, найдя себе место учителя. Стало быть, ещё один «ренегат», поэтому — злорадство. Как можно судить по словам Маркса, с его точки зрения, лечение голодом было тяжким наказанием.
Другое дело, верный друг и соратник, финансист-содержатель, стратегический единомышленник, короче — Фридрих Энгельс. Ведь могло же и с Энгельсом что-то случиться! Что это у нас всё Маркс да Маркс?
Как это ни удивительно, мы должны признать, что Энгельс почти не болел — почти ничем и почти никогда. По крайней мере, если судить по его письмам к Марксу. Ему и не следовало болеть. Не его функция. Пожаловался он как-то раз другу:
«В воскресенье во время еды у меня лопнул маленький кровеносный сосуд в соединительной оболочке левого глаза, и с тех пор глаз очень чувствителен, так что я теперь совершенно не могу писать при искусственном свете; думаю, однако, что скоро всё пройдёт» (32:99).
Письмо это всего в 10 строк, причём «в первых строках» сообщается о посылке двух пятифунтовых банкнот. Маркс вовсе не отреагировал, даже получение денег не подтвердил, вменив это тринадцатилетней дочери. Через неделю Фред снова пишет, направляя другу ещё 25 фунтов, чтобы девочки Маркс могли поехать на море (32:99). На сей раз Мавр отвечает сам,
«Как вы переносите такую жару? Я теряю при этом всякую способность думать…» (32:101)
Ну спроси же про глаз, спроси про зеницу ока, ведь друг занемог! Нет, даже не вспомнит. Фред тоже ответит. Обмен новостями и мнениями. А в конце деликатно напомнит:
«Когда я работаю ночью, мой глаз всё-таки ещё быстро утомляется и болит потом целый день» (32:102)
Тогда уж и Мавр расчухается и напишет:
«Дорогой Фред!
Надеюсь, что история с твоим глазом не носит серьёзного характера. Разрывы небольших кровеносных сосудиков — довольно распространённое явление, которое не вызывает никаких особых последствий» (32:103).
Во всяком случае карбункулы тебе не грозят. Маркс весьма интересовался медициной и на все болезни у него была своя научная точка зрения, самостоятельно вычитанная из книг, какие ему больше нравились.
Поскольку на сей раз пропал Фред, Мавр пишет через неделю:
«Дорогой Фред!
Как твой глаз?
Брошюру Эйххофа…» (32:105)
и т. д. Фред отвечает:
«Дорогой Мавр!
Что я делаю в такую жару? Томлюсь и пью» (32:107)
Стало быть, с глазом всё обошлось без особых последствий. Мавр был прав!
Бывали и у Энгельса свои «карбункулы» — на лице. Притом тоже в затяжном виде — до 2 месяцев (29:108, 115). Вначале Мавр сообщил другу — ему «в утешение» (29:115), — что и у него сейчас болит печень. Затем, когда дело затянулось, стал давать полезные советы:
«Надеюсь, что тебе уже больше не делают горячих припарок — это совсем устарелый и почти отвергнутый метод лечения. Если же ты принимаешь лекарства только внутрь, — что является рациональным и современным, — то я не понимаю, почему ты так долго должен сидеть взаперти» (29:115)
Через некоторое время, когда Энгельс отправился к морю выздоравливать окончательно, старший друг написал ему вполне «по-докторски»:
«Само море, разумеется, является главным целебным средством. Но всё же нужны и некоторые лекарства внутрь — отчасти для предупреждения болезни, отчасти же для непосредственного лечения, чтобы привнести в кровь недостающие ей вещества. Поэтому, опираясь на всю новейшую французскую, английскую и немецкую литературу, которую я теперь прочитал по поводу твоей болезни, я противопоставляю утверждениям, содержащимся в твоём письме к моей жене, следующие выводы, которые ты можешь проверить у любого консилиума врачей или химиков…» (29:126)
Ей-Богу, так и написано. И про «всю новейшую литературу» трёх стран, и про «любой консилиум врачей или химиков», у которого Энгельс (который находился, между прочим, в деревушке у моря) должен был проверить медицинские и биохимические выводы Маркса. А что!
Справедливости ради нужно заметить, что всё это происходило ещё в 1857 г., когда ничто не предвещало «эпопею» карбункулов у Маркса. Можно представить теперь, почему Маркс норовил лечить себя сам и какие обоснования в пользу своих методов самолечения приводил он своей жене.