Из мещан
Шрифт:
Прошедший вечер встал в ее воображении с рельефностью конкретного факта, но на Полину нашли, вместо сладостного восторга, который испытывают все влюбленные, горькое разочарование и раскаяние…
Боже мой, что сделалось с нею вчера?
Неужели, она, Полина фон Герштейн – и вдруг…
Молодая девушка побледнела и нервно хрустнула пальцами, тонкими и прозрачными. Сжимая себе виски, она старалась припомнить все подробности вчерашнего вечера, но так была морально расстроена, что это удавалось ей с больший трудом…
Все
И она, Полина, гордая девушка-аристократка выслушивала его… его, управляющего-мещанина!…
К ее горлу подступили слезы обиды и горечи, но она продолжала припоминать детали вчерашнего свидании, словно ей доставляло наслаждение бичевать самое себя.
Прекрасно, восхитительно, нечего сказать!… Встреча в саду, ночью, с молодым мужчиной… с мужчиной из… мещан!…
Молодая девушка, прежде всего, возмущалась своей вчерашней пассивностью!… Ей особенно тяжело было сознаться, что ей приятно было выносить его ласки…
Она была справедлива и сказала самой себе, что она покорялась и молчала, потому что была счастлива!…
Да, она была счастлива!…
Вот это-то сознание и мучило ее, не давая покоя.
Как она могла позволить себе увлечься человеком, гораздо ниже ее строящим на общественной лестнице?! К чему это поведет?
И снова ей тяжело было при мысли, что первый девственный расцвет и пробуждение ее сердца, первый поцелуй, этот цветок любви – все это взял человек и исковеркал прикосновением своих дерзких рук, не имея на это права!…
Но чуждая малейшей лжи, принципиальность молодой девушки тут же подняла свою голову в защиту Геллига.
Нет, он имел на нее неоспоримое нравственное право!… Разве не он был единственным возлюбленным гордого ее сердечка, которое он же сам разбудил, заставив впервые его усиленно биться?!
И Полине пришло на память, как она в тиши ночей пламенно мечтала о любимом, забывая о врожденной гордости, а с наступлением утра холодным взглядом окидывала того, к кому так рвалось ее сердце!
И опять правдивость Полины заставляла ее признать неоспоримый факт: да, она была счастлива вчера!…
Так почему же теперь она так мучается, ища выхода из лабиринта своих мучений?
Выход есть и самый простой – выйти замуж за Геллига!…
Но едва эта мысль пришла в голову Полины, как она вздрогнула и пошатнулась.
Быть женой мещанина?…
Ни за что!…
О, гораздо легче умереть тысячу раз от горя собственного сердца, чем от неизлечимой раны, которую нанесли бы, несомненно, изумление, „ахи и охи“ и насмешливые улыбки сожаления со стороны великосветской клики.
О, Полина прекрасно учитывала, что стали бы говорить о ней, позволившей себе сделать необдуманный шаг в сторону предосудительного „мезальянса“!
При одной мысли о том, что ее, светскую
Друзья ее отвернулись бы от нее, и в этом не было бы ничего удивительного!… Ведь, что там ни говори, каждый мог бы сказать, что она вышла замуж за своего управляющего!…
И это верно!…
Ведь только своеобразное замечание покойного Ридинга, что за услуги управляющего ничем заплатить нельзя – высвободило молодого человека из-под гнета зависимого положения.
Завещатель в определенном пункте документа поставил его выше слуг, заявив, что он требует у него услуги в виде последнего заверения в любви управляющего, которого он поставил распорядителем судьбы своей наследницы.
И вот, этот человек привык к новой обстановке и позабыл, чем был, и помнил только то, чем он стал!…
В этом факте Полина искала и нашла оправдание для Геллига, позволившего себе увлечься, не будучи в силах совладать со своим чувством.
Придя к такому заключению, Полина оделась и подошла к окну.
Геллиг в это время вышел из напротив лежащего флигеля, чтобы сесть на лошадь. Он приветствовал Полину почтительнейшим поклоном, и взор его, брошенный в ее сторону, засветился несказанным счастьем.
С Полиной произошло что-то странное.
Еле кивнув головой, она вся вспыхнула, закрасневшись, как маков цвет, потом смутилась и затем отскочила от окна, словно увидела нечто для нее в высшей степени оскорбительное!
Геллиг счел все это за девическую стыдливость, которая в глазах мужчины составляет наилучшее украшение женщины.
И он поскакал, дыша полной грудью и наслаждаясь полнотой своего счастья.
Дорога лежала его в поле.
Утро было свежее и прекрасное. Солнечные лучи, бросавшие какой-то особенный свет на его воспоминание о вчерашнем вечере, нисколько не отвлекали его от наслаждения его счастьем, гордым сознанием удовлетворенности и веры в будущее и в самого себя.
Напротив, эти лучи образовывали как бы лучезарный ореол вокруг головки его возлюбленной, придав ей выражение нежности, смирения и кротости в связи с самой искренней, исходящей прямиком от сердца, любовью.
А Полина в это время, находясь в крайнем волнении и не знавшая, что предпринять и что делать, закрыла свое личико руками и уткнулась в подушки дивана.
В таком положении она находилась довольно долгое время.
Очнулась она только тогда, когда каменные плиты, которыми было вымощено пространство перед ее окнами, зазвучали от топота копыт лошади Геллига.
3.
Полина вскочила с дивана и привела себя в порядок.
В это время раздался стук в дверь ее комнаты, и вошла горничная с письмом на серебряном подносе.