Из моего прошлого 1903-1919 г.г.
Шрифт:
На этой моей шестилетней деятельности я и сблизился, главным образом, со всем персоналом Министерства Финансов, который потом, за десятилетие моего управления финансами в должности Министра, оказал мне такую исключительную помощь, которая дала мне возможность преодолеть всю сложность выпавшей на мою долю работы.
В свою очередь, я отдал все мои силы на то, чтобы облегчать положение моего Министра и дать ему возможность отойти от всей текущей работы, в той части, которая была поручена мне.
Наступил апрель 1902 года. Министр Внутренних Дел Сипягин был убит, и его
Великий Князь Михаил Николаевич был заграницею. Ею место временно заступал Гр. Сольский. Он тотчас же после назначения Плеве Министром Внутренних Дел позвал меня к себе и спросил, будет ли мне приятно, если он, извещая Председателя Государственного Совета, напишет ему от себя о желательности поставить меня во главе Государственной Канцелярии, которой я отдал почти семь лет моей службы. Я ответил ему, конечно, утвердительно, не скрыв от него, что шестилетняя упорная работа, по Министерству Финансов изрядно утомила меня.
О происшедшем моем разговоре я тотчас же передал моему Министру и встретил в нем полную готовность оказать мне, всю доступную ему, помощь, и на следующий же день он имел подробную беседу с Гр. Сольским, предложивши ему упомянуть в письме к Великому Князю и его просьбу о предоставлении мне должности Государственного Секретаря, как справедливое вознаграждение за понесенный мною огромный труд по Министерству Финансов в течение шести лет.
Злые языки говорили потом в Петербурге, что я изрядно надоел С. Ю. Витте, и он был рад отделаться от меня, тем более, что на смену мне уже достаточно созрел близкий ему человек, князь Алексей Дмитриевич Оболенский, впоследствии Обер-Прокурор Св. Синода, в кабинете Гр. Витте 1905-1906 г.
О наших близких отношениях с Гр. Витте с минуты моего назначения спустя два года Министром Финансов я подробно говорю в своем месте. Говорю я также и о нашей первой размолвке осенью 1905-го года, также, как и о всем времени моего вторичного назначения Министром Финансов.
Таким образом казалось, что все наши былые отношения, кроме столкновений в октябре 1905 года, сложились так, что между Гр. Витте и мною должна была создаться прочная связь и установиться солидарность во взглядах. Нас соединяли годы продолжительной совместной работы. Гр. Витте не мог обвинить меня в каком-либо враждебном или некорректном, по отношению к нему, действии, и я никогда и ни при каких условиях не выступал против его государственной и финансовой политики.
Напротив того, в некоторых случаях я являлся прямым продолжателем в особенности его финансовой деятельности, как например в области денежного обращения и винной монополии и, с полною откровенностью и без всяких оговорок, открыто говорил с трибуны, что я считаю одною из первых моих обязанностей охранять, развивать и продолжать то, что было создано моими предшественниками.
Я искренно желал, в области нашей внутренней политики, работать в рамках Манифеста 17-го октября 1905 года, в проведении которого Гр. Витте, принял решающее участие. В области внешней политики вас связывали также общие взгляды на необходимость
Таким образом, основой создавшихся или вернее созданных С. Ю. Витте между нами отношений не были разногласия по каким-либо принципиальным вопросам государственной жизни.
Объяснение резких выступлений против меня со стороны Гр. Витте следует искать исключительно в его натуре, и проблема этой вражды есть проблема чисто психологического порядка.
В первое время после своего удаления Гр. Витте внешне сравнительно спокойно переносил свое устранение от активной деятельности, и не было еще с 1905-го до половины 1906-го года каких-либо резких проявлений его неудовольствия, несмотря на то, что он был в прямой немилости.
Государь относился к нему явно отрицательно. Императрица еще того более не скрывая, называя его в кругу своих близких не иначе, как «этот вредный человек». Все, что жило около Двора, подделывалось под этот тон неблагоприятного к нему настроения, почти к нему не ездило и только немногие, постоянно окружавшие его, когда он был у власти и пользовавшиеся его особым вниманием, соблюдали приличие и время от времени навещали его, не то из чувства благодарности, не то в предвидении, что, неровен час, Витте опять выйдет из забвения и еще им пригодится, не то от скуки и однообразия петербургской жизни и от жажды сенсационных новостей и закулисных пересуд, всегда обильно почерпаемых в антураже этого большого человека.
Не взирая на это, влияние Витте было значительно. Он был всегда прекрасно осведомлен обо всем, что говорилось наверху, думал только об этом и учитывал каждый доходящий оттуда слух и с поразительным искусством пользовался им.
В это время он не только дружил со мной и, казалось, поддерживал меня, вводил меня в круг его личных забот, просил даже моей помощи. Он говорил громко всегда одну и ту же фразу: «пока, Коковцов у власти, мы можем быть спокойны, он не допустит никакого безрассудства». И это он делал не в частных беседах, а в совершенно открытых выступлениях в Государственном Совете. Приведу некоторые из них.
В заседании 8 июня 1909 года, по росписи на этот год, он выразился так: «Вы меня спросили за кого или против кого я говорю. Я говорю ни за кого, ни против кого. Но раз я стал здесь на эту кафедру, то я очень счастлив, что могу заявить – В. Н. Коковцов был Министром Финансов в очень трудное время, и я должен преклониться перед его заслугами, а именно, благодаря твердости его характера, он, если ничего особенного не создал, то, во всяком случае, сохранил то, что получил. Это «громаднейшая его заслуга».
В апреле того же года, по смете системы кредита и в виду нападок Государственной Думы на невыгодность заключенного мною во Франции 4 1/2 % займа, он сказал: «В заключение я позволю себе с полным убеждением высказать уверенность, что при тех условиях, которыми последний займ был обставлен, и в то время, когда он был совершен, более благоприятных условий, сравнительно с теми, которых достиг Министр Финансов, достигнуть было совершенно невозможно. Я уверен, что это убеждение мое разделяют и другие члены Комитета Финансов».