Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
Иногда подходили поговорить «соседи». Постоянных собеседников было трое — Паша, автор песен Высоцкого, Капитан — тихий шизофреник, когда-то служивший в офицерах на подводной лодке, и Аркадий Самсонович, бывший школьный учитель истории.
Аркадий Самсонович был интереснее прочих — он представлялся единственным законным наследником российского престола и в подтверждение своей правоты,рассказывал довольно увлекательные исторические байки, в которых правда переплеталась с вымыслом. Да как рассказывал — заслушаешься. В его рассказах присутствовали варяги, приплывшие править Русью на крейсере «Аврора»,
Капитан говорил куда меньше — боялся подслушивающих устройств, не только рассованных повсюду, но и вживленных в тела. Капитан изобрел уникальную подводную лодку, которая могла не только плавать на воде и под водой, но и летать не хуже сверхзвукового истребителя.
— Главное — правильно рассчитать углы, — шептал он Данилову. — Тогда можно обойтись без хвостового оперения.
Чудо-лодка-самолет была особо ценна тем, что работала на энергии магнитного поля Земли. Подробностей Капитан Данилову не сообщал, потому что у того не было допуска к работе с секретной информацией.
Увы — тяжела участь изобретателей. Ценнейшее изобретение было бессовестно присвоено командиром подводной лодки, искусно маскировавшимся под обычного повара.
— Дураки считали официального командира настоящим, — говорил Капитан, — умные подозревали, что лодкой командует особист, но только я знал правду…
Разумеется, у командира-повара нашлись высокие покровители. Капитана списали в запас и объявили сумасшедшим.
— Я уже привык, — признавался Капитан. — Десять лет прошло как-никак, мне за державу обидно. Все не могут без меня запустить мою лодку в серийное производство…
Он намеренно представлялся Капитаном, чтобы держать в секрете свое настоящее имя.
— Здесь они меня не найдут, — говорил он о своих врагах, совершенно упуская из внимания то, что фамилия, имя и отчество были написаны на истории болезни.
Данилов понимающе кивал — врачебная профессия учит внимательно слушать, время от времени вставлял реплики и вообще наслаждался этим жалким подобием «светской» жизни, чем дальше, тем больше убеждаясь в том, что его психически нездоровые собеседники в некотором смысле гораздо вменяемее местных врачей. Больные хоть слушали то, что им говорилось.
Саботаж лечения проходил успешно. Медсестры, все как одна не блещущие умом, выполняли распоряжения врачей буквально. Сказано дать таблетки и убедиться, что они не остались во рту больного, — так и сделаем. А дальше уже не наше дело.
Данилову даже не приходилось симулировать сонливость — ее и без таблеток навевала атмосфера, царящая в отделении. Только однажды, около полудня, из третьей палаты раздались громкие крики (что именно кричали, Данилов не разобрал). Туда сразу же со шприцем наперевес и в сопровождении санитара ринулась медсестра. Крики смолкли еще до их выхода из палаты. Данилов понял, что случай был несложный, не требующий изоляции. Иначе бы крикуна уже отволокли бы в надзорную.
Очень необычной была первая палата, единственная, в которой была
А стоит только выйти из первой палаты, как наткнешься на «коридорную» койку. Наглядная иллюстрация того, что от богатства до бедности, от великих привилегий до их полного отсутствия всего один шаг. Как говорится — рукой подать.
Мысли снова вернулись к профессорскому обходу. А что, если сказать: «Я прошу разобраться…» Нет, не годится, никто не будет ни в чем разбираться. Как же не хочется выходить отсюда шизофреником!
«Думай, Вольдемар, думай, — сказал себе Данилов. — Изыскивай варианты». На худой конец можно просто спросить: «Какой вам смысл заведомо искажать диагноз, зная, что я здоров?» Причем спросить спокойно, ровным, даже чуть снисходительным тоном. И ни в коем случае не скандалить! Пройдут мимо — черт с ними! Тогда сразу же узнавать о дате выписки, и если она еще не определена, то звонить Елене и просить забрать под расписку…
Данилов думал свою думу, а Елена — свою. Она сидела в кабинете и делала вид, что проверяет карты вызова (старший врач продолжал болеть). Телефонный звонок вывел ее из оцепенения.
— Новицкая слушает, — сказала она в трубку.
— Елена Сергеевна! — Тон Калинина был на удивление сух и даже, как показалось Елене, недружелюбен. Вдобавок отсутствовало традиционное: «Здравствуйте! Как ваши дела?» — У меня к вам разговор!
— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич! — вежливо ответила Елена. — Слушаю вас внимательно.
— За последние сутки на вашей подстанции зафиксировано два случая задержки. Вы в курсе?
— Конечно, Анатолий Сергеевич, мы уже подробно разобрали их, и я могу объяснить…
— Пожалуйста, сделайте это в письменном виде! — потребовал Калинин. — На мое имя. Пишите поподробнее и приложите объяснительные от врачей и диспетчеров.
— Хорошо, — немного удивившись, ответила Елена. — Напишу.
Обычно Калинин вначале выслушивал устные объяснения, а уже потом принимал решение — стоит требовать письменных или же не стоит.
— И вот еще — там у вас есть необоснованный перерасход кое-каких препаратов, я вам сейчас отправлю перечень. Будьте любезны и по этому случаю дать мне объяснения.
— Тоже письменные, Анатолий Сергеевич?
— Да, тоже в письменной форме. Всех благ!
Калинин еще ни разу не был с ней столь официален.
И потом — это его требование двух письменных объясни тельных. Они обычно бывают нужны только тогда, когда от человека надо избавиться. Две объяснительные — это нечто вроде предупреждения или даже ультиматума. «Уходи по-хорошему» — вот как это называется.