Из одного котелка
Шрифт:
По этой земле войска 1, 2, 3 и 4-го Украинских фронтов победоносно продвигались вперед. Через обширную территорию Правобережной Украины вел их на запад боевой путь.
И вот мы в предместьях Киева. Наши войска с боями оттесняли врага на запад. Сразу же после выгрузки батарею направили на фронт.
Фашистское рабство и фронтовые бои изменили вид украинской земли. Вишневые сады, белые стены домов, высокие соломенные крыши, стройные березы и развесистые ивы, так прекрасно описанные в думах Шевченко, выглядели сейчас как после землетрясения. Руины, развалины, пепелища. Бомбами, артиллерийскими снарядами,
С радостью встречали нас женщины, дети, старики… По их исхудалым лицам текли слезы.
— Вернулись, миленькие, вернулись, наши соколы!..
— Ждали мы, все время ждали вашего возвращения!..
Незабываемые это были дни.
Я принимал участие во встречах на этой земле, растоптанной войной. Однако мысли мои постоянно возвращались к далекой польской деревеньке, где огромные липы и белые березы заслоняли покосившуюся, крытую соломой избу…
«Когда-нибудь и туда дойдем», — думал я.
Друзья понимали мое состояние.
— Подожди, друг, подожди, и из твоей страны прогоним врага, — утешали они меня. Это были простые, очень сердечные люди. Во время боев, постоянно находясь на волоске от смерти, никто из них не думал только о себе. Там, в Кавказских горах, делились мы щепоткой горького жмыха и печеными на огне каштанами. Солдатская дружба крепла с каждым пройденным километром фронтовых дорог, которые вели нашу батарею через растоптанные и разоренные степи Кубани, таманские плавни, по берегам Азовского и Черного морей, а затем среди этих широких полей Украины… Каждый клочок освобожденной родной земли радовал моих боевых товарищей, но они не забывали, что их ждут и в других странах.
— Дойдем обязательно… Уже недалеко.
Прекрасной была эта солдатская дружба. Печаль и радость были общим достоянием. Победа — единодушным желанием.
— Придем, Станислав, в Польшу, конечно, придем. Прогоним врага, посмотрим на девчат в твоей стране… Красавицы, наверное… — часто говорил Миша Сорокин, угощая махоркой из своего потертого кожаного кисета.
— А пригласишь нас? Угостишь польской горькой и яичницей с колбасой? — часто шутили старшина Андрей Назимов, повар Ваня Малашкевич и многие другие, чьи фамилии я просто не смог запомнить и прошу простить меня за это.
— Ну что, комсорг, недалеко уже до границы… Скоро увидим польскую землю! — Командир батареи но привычке похлопал меня по плечу. — Не забыл ли ты того разговора во время нашей первой встречи там, под Ростовом?
— Разве возможно забыть?.. Ведь я знал, верил, что сбудутся ваши слова, товарищ майор. Они ведь отвечали моему заветному желанию…
— Не только твоему желанию, не только твоему, Сташек, — добавил по-польски майор Сапёрский каким-то сердечным, тихим голосом.
Я был благодарен моему командиру и друзьям-артиллеристам за их внимание ко мне. Я тоже никогда не забуду тот вечер, один из последних дней июля 1942 года, когда около могилы Казика Червиньского командир и политрук утешали меня, говорили, что я среди них не останусь одиноким, найду здесь семью, прежде чем возвращусь в родную… Так и произошло.
За теплоту и сердечность я полюбил этих людей, которые хотели увидеть польские деревни
Однако долго, очень долго тянется фронтовое время, и самые горячие желания не в состоянии сократить его. Враг предчувствовал свою гибель и боялся расплаты за содеянные преступления. За каждый метр земли шли ожесточенные бои. Медленно продвигались мы по фронтовым дорогам на запад… в Польшу.
В предместьях Киева нас встретила настоящая украинская зима. Большие снежные завалы затрудняли движение автомашин, которые тащили наши орудия. Иногда их приходилось переносить чуть ли не на руках. Земля промерзла, затвердела. Часто мы ночевали в «землянках», вырытых в снегу. Одежда наша тоже порядком поизносилась: уже потертые шинели и фуфайки и далеко не новые сапоги…
Однажды, когда мы ехали с несколькими артиллеристами на грузовике, нам повстречался военный эшелон со снаряжением, который бомбили фашистские самолеты. Горели вагоны, а в них полушубки, валенки, ватные брюки… Не обращая внимания на осколки от бомб и огонь, мы бросились спасать ценное имущество. Ребята мигом справились, и мы нагрузили полную машину. Фашистский летчик, сбросивший две бомбы, к счастью, промахнулся…
Командир батареи, узнав, каким образом мы раздобыли имущество, похвалил нас. С этого дня почти половина личного состава батареи щеголяла в валенках и теплых полушубках.
…Однажды утром батарея заняла позиции на западном краю леса напротив хутора Вишнивка. Пехота была остановлена среди заснеженных полей сильным огнем фашистов.
Подавить пункты сопротивления, проложить проход для пехоты — получила задачу батарея.
Фашисты, скрывшись в бункерах и за стенами домов, отчаянно оборонялись.
Командир батареи быстро нащупал пулеметные гнезда врага.
— Цель — дома, станковые пулеметы в окнах… Осколочным!.. — раздавались команды старшего лейтенанта Пономаренко.
Позиции пашей батареи, несмотря на то что мы неплохо замаскировались, очевидно, были обнаружены врагом. Вначале нас обстреливали пулеметы, а вскоре мы оказались в кольце разрывов вражеских мин. Свист и грохот все усиливался, но не было времени обращать на это внимание. Исполняя тогда обязанности химинструктора батареи, я во время боев всегда помогал орудийному расчету, заменял раненых или больных. Сейчас я находился при втором орудийном расчете. Его командир старший сержант Сорокин до сих пор почти беспрерывно рассматривал в бинокль пылающий перед нами хутор. После приказа командира батареи открыть огонь он опустил бинокль и схватился руками за голову.
— Мишка, что с тобой? — крикнул наводчик Коля Усиленно.
Я подскочил к командиру орудийного расчета, тронул его за плечо.
— Тебя ранило? — спросил я с тревогой.
— Ничего, ничего. — Мишка выпрямился. Он был очень бледный, губы его дрожали. Подбежал к орудию.
— А ну, Коля, разреши… Я за наводчика…
Наводчик Коля Усиченко с удивлением посмотрел на своего командира, потом на меня, но, ничего не сказав, отступил назад, чтобы передавать дальнейшие команды.
— Четыре снаряда… — слышались голоса среди воя и разрывов вражеских снарядов. По команде «Огонь» Мишка снял ушанку и отбросил ее в сторону. Потянул за шнур. Нас окутал запах сожженного пороха.