Из пережитого. Том 2

Гиляров-Платонов Никита Петрович

Досказать ли о Лаврове? Дьяконского места в Москве он не успел получить. Просидев в Риторике шесть лет, он равно шесть лет просидел и в Философии. Я уже поступил в Академию, а он все еще сидел на ученической скамье Среднего отделения. Я уже потерял его из вида совсем, года три почти не встречался, как получаю в Академии письмо с просьбой написать сочинение. Бедный, что с ним сталось?

Глава XLII

СВЕТСКИЙ ПОСЛУШНИК

Прерываю течение рассказа, чтобы познакомить читателя с одним замечательным человеком, упомянутым в предшествовавшей главе. Он не имел отношения ни к Семинарии, ни ко мне в частности, но заслуживает памяти как сам по себе, так и потому, что судьба его и положение дают дополнение к нравственному облику знаменитого всероссийского иерарха, Филарета.

Я упомянул, что Николай Лавров, мой спутник и клиент, мог мечтать о получении дьяконского места в Москве со временем, при помощи «всесильного

Александра Петровича», своего родственника. Кто этот всесильный родственник? Это был Александр Петрович Святославский, домашний секретарь митрополита Филарета. Его считали всесильным, потому что он успевал устраивать своих родных на епархиальные места помимо более достойных кандидатов. Да и вообще проситель, обнадеженный помощью «Александра Петровича», под этим именем известного всей епархии, мог быть уверен в успехе. Его протекция для того, кто успевал ее приобрести, была вернее протекции всякого сановника; но на деле он был отнюдь не всесилен и не брался за то, что ему прямо не подлежало. Читатель ошибется, если в образе Святославского представит себе архиерейского секретаря, подобного тому секретарю Орловского епископа, которому вместе с его патроном сочинен был в пятидесятых годах сатирический акафист, разошедшийся в рукописи по духовенству всей России. Ничего похожего, потому что и сам Филарет был не Смарагд.

По поступлении на Московскую епархию Филарет потребовал от консистории, чтоб она прислала ему писца для домашней его канцелярии. Консистория прислала Святославского [11] ; он и был писец, не более, хотя получил семинарское образование; писцом он и остался до смерти, последовавшей чрез тридцать с лишком лет его службы. Во все это время Святославский был неизменною тенью митрополита, повсюду его сопровождавшею, ни на сутки, почти ни на час от него не отлучавшеюся, не потому, однако, и не затем, почему и зачем неотлучно состоят секретари иногда при других архиереях и правители дел вообще у сановников, затрудняющихся иногда ступить шаг без «правой руки». Митрополит не поручал никаких дел секретарю; каждое дело обсуживал сам и сам составлял каждую бумагу. Он не возлагал на секретаря никаких и докладов, а тем менее позволял ему подавать какие-нибудь мнения. Докладывали викарные, секретари консистории, ректоры, благочинные, каждый по кругу своих обязанностей; просители каждый лично объяснял, когда помимо письменной просьбы требовалось личное объяснение. Домашнему секретарю оставалось докладывать не о делах, а только о лицах, являющихся с докладами или просьбами, и то в ограниченных случаях. Первою его обязанностью была регистратура официальной переписки митрополита. Затем он был переписчик и чтец. Читал он митрополиту иногда входящие бумаги (когда они бывали очень обширны), а чаще книги, и притом светские, когда любопытствовал владыка о их содержании; переписывал бумаги, исходящие от митрополита. Писец и чтец только, писец и чтец неотступный в течение тридцати с лишком лет, писец и чтец, составлявший всю канцелярию сановника, управлявшего не только епархиальными делами, но целым духовно-учебным округом, участвовавшего во всех синодальных делах сколько-нибудь важных, входившего в постоянное должностное соприкосновение с генерал-губернатором и с министрами. Александр Петрович был показателем, между прочим, всей умственной мощи, всей невероятно обширной личной деятельности знаменитого иерарха. Заурядная личность не должна бы выдержать и своего скромного значения тени; дюжинных человеческих сил не должно бы хватить и на то, чтобы быть планетой столь большого светила. Но Святославский выдержал и в течение тридцати лет не отходил от владыки, не искал повышений или лишнего вознаграждения, кроме помощника себе, такого же писца. Он носил миниатюрный портрет митрополита вместе с крестом на шее, вынимал его иногда и нелицемерно целовал наравне с крестом, как икону. Александр Петрович был не только писец и чтец, но был подвижник, послушник, только одетый в длиннополый сюртук вместо подрясника; подвиг иноческого послушания он нес исправнее и ревностнее любого монаха. Он не был женат и никуда, за исключением чрезвычайных случаев, не выходил из своих двух комнат, которыми пользовался в митрополичьих покоях. Единственными прихотями его были хороший чай и трубка с табаком. Хотя куренье табаку не одобрялось митрополитом, но он не насиловал в этом своего секретаря.

11

Святославский был сын известного по истории протоиерея Сорокосвятской церкви Вениаминова, убитого в 1812 году французами на паперти за отказ отдать им ключи от церкви. У троих сыновей убиенного протоиерея были три разные фамилии: Вениаминов, Святославский и Григорович. В духовенстве была не редкостью такая прихотливость: родные братья, а фамилии разные.

В течение тридцати лет авва-митрополит ни разу не посадил своего писца-послушника в своем присутствии; только в последние годы или даже в один, предсмертный год, когда Александр

Петрович, изнуренный, уже носил в себе роковой исход, митрополит указывал ему на стул с позволением сидя продолжать чтение, тянувшееся несколько часов. Обращение владыки не переходило никогда в подобие близости. «Если святитель призовет и скажет ласковым, почти просительным тоном: вот поторопись, перепиши, пожалуйста, — я уж понимаю. Это значит, какая-нибудь длинная записка, за которою надобно сидеть и день и ночь напролет, да и не одну. Без того отдаст молча или прикажет сухо: перепиши». Суровость обращения, впрочем, вообще смягчилась после того, как за три года до смерти [12] со Святославским последовал удар. Начали делаться припадки, и когда доводимо было о них до сведения владыки, он входил к больному, благословлял его; как родные уверяют, Александр Петрович немедленно под действием благословения приходил в себя, раскрывал глаза и улыбался.

12

Умер Святославский в 1856 году, как говорили, от размягчения мозга.

Александр Петрович был почтен вниманием и уважением не только епархиального духовенства, но всех, кому приходилось иметь постоянные дела с митрополитом. Старосты и храмоздатели осыпали его подарками и не предпринимали ничего без его совета, а дерзавшие раскаивались после в своей самонадеянности.

Митрополит не брал денег за освящение храмов; он признавал совершение этого обряда обязанностию своего пастырского служения. Александр Петрович предупредил об этом одного Тита Титыча, который удостоился того, что сам владыка освятил созданный им храм.

— Ну, да мы знаем. Небось, не посрамлюсь.

Ввалился Тит Титыч ко владыке благодарить за посещение, которого удостоилось сооружение. Принят. Благодарит.

— Вот, владыка, примите от моего усердия, — кланяется храмоздатель и предлагает митрополиту пачку.

Благословил митрополит и говорит:

— Я не принимаю платы за освящение храмов.

— Да ваше высокопреосвященство, вы пересчитайте, ведь тут тысяча рублей, — с необыкновенным самодовольством настаивает Тит Титыч.

— Вон ступай! — воскликнул раздраженный митрополит.

— Я вас предупреждал, — замечает потом Святославский ошпаренному ктитору, который уже предвкушал на своей груди медаль. — Ох, то-то вот и есть; не обещаюсь, но попытаюсь умолить владыку, — продолжал Александр Петрович. — Вы только не показывайтесь на глаза, пока я вас не уведомлю.

Выбирает случай и докладывает владыке Святославский, что староста сокрушается, просит прощения и не смеет явиться.

— Да представь себе, он мне предлагал деньги!

— Он не умел объясниться, владыка. Он деньги приносил не вам, а на Горихвостовское заведение для бедных духовного звания. Хочет ознаменовать освящение храма пожертвованием на бедных.

— Это дело другое, — сказал митрополит, смягчившись. — Пусть внесет.

— Но он просит вашего благословения.

— Пусть явится.

От совещания с Александром Петровичем не уклонялись и более значительные лица, имевшие нужду в митрополите, светские особы и духовные, даже архиереи. Попасть в час, угодить вкусу, оберечься от бестактности, — кто же мог наставить в этом вернее неизменной тени митрополита, его неизменного слуги?

— Просил я не раз Александра Петровича к себе, — передавал мне один из московских настоятелей, поддерживавший добрые сношения со столь необходимым лицом, как секретарь владыки.

— Вы знаете мое время, когда же мне выбрать час? А вот разве: владыка будет освящать церковь в Вишняках; после того он, наверное, заедет к Семену Логиновичу (Лепешкину, старосте) на чашку чая. Тогда часочек урву и приеду, пожалуй, к вам.

Наступил условленный день; владыка проехал; следом за ним Александр Петрович и на перепутье завертывает к приятелю-батюшке.

— Сели мы за чай с ромком. Я запасся самым лучшим, тем и другим. Припас и сигар самых дорогих, какие мог найти. Но только что мы было расселись, — продолжал рассказывать иерей, — как послышался звон в одной церкви, и в другой, и в третьей. Освящение кончилось, и владыка возвращается. Стало быть, он не заехал к старосте, может быть, почувствовал нездоровье. Проскакала мимо окон шестерня. Александр Петрович поспешно оставил недопитый стакан и бросился в коляску, в которой приехал. Тщетно старался он перегнать митрополичий экипаж. Только следом за ним могла поспеть наемная коляска на подворье.

Когда митрополит возвращался откуда-нибудь, его большею частию дожидались уже нуждающиеся во вспоможении, и Святославский был обыкновенным раздаятелем милостыни. И он знал, кому сколько дать. Хотя митрополит никогда не назначал цифры, но достаточно было тона и выражения.

— Святославский, — скажет митрополит, — подай нищим.

Это значило, что обыкновенных нищих, толпящихся на крыльце, нужно оделить по гривенничку, по пятиалтынничку.

— Святославский, бедные дожидаются.

Это значит, что в передней стоят просители и просительницы, не принадлежащие к уличным нищим, которым нужно помочь рубликом или тремя.