Из-под пяты веков
Шрифт:
– Сначала дайте соврать о Василии Ивановиче... Ты тут, Василий Иванович?.. Послушай,
друг: что навру, ты поправь. А начну с того, как ты мне обещал голову свернуть, как
куропатке. Было такое дело, Василий Иванович?
Ваня-Вась натянуто рассмеялся:
– Дальше что?
– Дальше вот что... Степана Ванукана не было тогда поблизости, и я сам поторопился
унести свою голову в сохранности. А отвернуть мою голову собирался ты за то, что я не
хотел идти к
– Хи-хи-хи... Дальше... – смеется Ваня-Вась, а сам посинел от злости.
– Дальше совру про соседа моего, про старого да знающего Апицына... Всего как два дня
тому, он, как и ты, Василий Иванович, хотел меня тоже приспособить, как песца на цепочку.
Утопил ты, говорит, дробовик свой. Я тебе новый дам. Не погибать же, говорит, человеку с
голоду. А за дробовик, говорит, ты зиму вместе со мной промышлять будешь. Было так?
– Было, было, – откликнулись ненцы, слышавшие эти слова.
– Хорошо вру? – осведомился Ледков.
Хохочут слушатели:
– Хорошо, хорошо! Дальше ври так-то!
Хохочет и сам оратор.
– А надоело уж врать-то мне. Вам, думаю, тоже каждому соврать хочется, так я на вашу
долю вранья оставлю. Ладно?
– Ха-ха... Хо-хо-хо... Ну, ну! Оставляй, как устал...
– Врать устал – к думам приступил. Думайте и вы со мной.
– Так, так. Ладно. Думать будем.
– Первая дума такая: малица на мне, сами видите, вся заплатками изукрашена, как
паница сукнами да мехами дорогими на богатой не1. Радости, особенно зимой, от такой
малицы мне совсем мало. Пользы и вовсе никакой. А вот Василий Иванович из моей
расшитой малицы хорошую выгоду сделать хотел. И так я думаю: сделал бы, как я бы
посговорчивее был. За сговорчивость мою дал бы мне Василий Иванович малицу новую и
новый совик. Хлебом даже обещал меня и моих ребят кормить. Такое житьё обещал – рыбе в
воде не лучше живется! А за всю его доброту да заботу я стал бы его оленей пасти да на него
промышлять. Рыбки бы ему бочек двадцать-тридцать за год выловил, песцов бы когда
десяток, когда пять десятков, а когда и сотню-другую в зиму опромыслил бы... Ну, сами
видите – прямой убыток может быть для Василия Ивановича от моей малицы.
Сквозь землю готов провалиться Василий Иванович. Никогда и никто не смел ещё
высмеивать его так зло и при таком количестве людей. При всём народе вывернул его Ледков
наизнанку. Не пройдёт это ему!.. Ой, не пройдёт!.. Тундра велика: человек в ней, как иголка,
затеряться может.
Ледков между тем принялся за Апицына:
– Теперь о друге Василия Ивановича, об Ашщыне... Опять так же.
Апицын из этого пользу себе хочет сделать. Дробовик мой в озере к богу воды ушел. А
польза от этого – Апицыну: на то он и знающий человек. Уж не ты ли есть сам бог воды? –
повернулся Ледков к Апицыну.
– Тьфу, тьфу, тьфу, какой поганый у человека язык, – плюется Апицын. – Я же ему добро
сделать хотел, помочь хотел, а он меня на смех! Тьфу, тьфу! Слушать не хочу ничего боле! Не
хочу пачкаться с такими худыми людьми!
А ненцы визжали от удовольствия. В одиночку больше, только со своими семьями
кочуют они по тундре, и острое слово для них такая же радость, как поимка голубого песца
или серебристой лисицы. Поэтому вместе с Ледковым начали они издеваться над Апицыным:
– Правда-то, видно, не песцовая шкурка – колется? А ты послушай: язык – не нож, не
убьет тебя до-смерти.
Но Апицын решительно двинулся ко входу в чум.
В расчёты Ледкова не входило это, и он крикнул:
– Подожди минуту! Я теперь буду говорить о суде над Степаном.
Осмеянный старик совсем забыл, что он сам собрал к своему чуму столько ненцев.
Ледков напомнил ему, что он, а не кто другой должен был руководить собранием. И он
остановился.
– О суде только и разговор может вестись сегодня, а ни о чём другом, – сказал он строго
Ледкову.
– О суде и буду.
– Говори, – разрешил Апицын.
– Про Степана – это дело важное. И надо без смеха об этом говорить... Старики
сказывают: был обычай такой, чтобы предавать смерти человека за то, что спасал другого
человека, да не до конца спас. Когда разговор шёл об этом в моём чуме два дня тому назад,
1 Не – так называют ненцы женщину.
после двух купаний мне самому показалось, что справедливый это обычай. И так бы, может,
я и остался при этой думе, как бы не приехал сегодня Василий Иванович да вот он ещё, –
показал Ледков на учителя. – Думал я до этого так: «От того, что Степана утопят, кому польза
будет? Мне?.. Нет мне никакой пользы, а парню – смерть». Только и Апицыну, думаю, тоже
пользы нет. Так это он без корысти, думаю, без всякой за старые порядки держаться хочет.
Так старики делали, так его учили, так и он делать хочет. Верит, думаю, старый человек в
силу старых обычаев крепко. А увидал я сегодня Василия Ивановича, который всегда там, где
выгода предвидится, – ни при чём, думаю, обычай тут. Не в обычае, думаю, дело – в выгоде.
Только в какой выгоде? А вот в каой: при старых порядках за Василия Ивановича всё другие