Из развода с любовью
Шрифт:
– Брось.
– Нет, это ты брось. Я с самого начала очертил свое видение наших отношений.
– Но мы ведь не до чего не договорились! – зашипела я.
– Так именно об этом я и сказал твоему сыну! Что нам нужно все обсудить.
У меня чуть голова не лопнула от возмущения! Он не притворялся! Игнатов действительно не понимал, что сделал не так! И потому я заговорила коротко, пытаясь в телеграфном стиле донести до В.Г. самую суть.
– Не втягивай сюда Мальчика. Миша ребенок. Он маленький.
– Он не ребенок, а человек, и должен понимать, что происходит, - парировал
– Каким друзьям?
– не поняла я, но потом вспомнила тот первый раз в квартире. Тогда нас застала Анфиса и я, сама не понимая, что творю, как-то по-глупому выставила Виталика за дверь. Проводила и забыла, а он видимо все помнил.
Мне не понравилось, в какое русло зашел наш разговор. Выходило, что не права я, хотя начинали мы совсем по-другому. И чтобы как-то вернуть мяч на свою сторону поля, я сказала:
– Я берегу своих детей и никогда не даю им тех обещаний, которые не могу выполнить.
– Так и я не даю, - отрезал Игнатов.
Мы оба замолчали и несколько секунд смотрели друг на друга. Сейчас особенно остро виделось, до чего мы разные. Помешанная мамашка с детьми в уютной флисовой пижаме и чопорный бизнесмен в сшитом на заказ костюме. Это противостояние было хлеще, чем война между янки и югом Америки. И до капитуляции ой как далеко.
Полный симп-димпл вырисовывается…
Виталик встал с кресла и подошел ко мне. Он провел рукой по спине, двигаясь снизу вверх, и остановился на затылке, слегка зафиксировав его большим пальцем. Так, чтобы я смотрела прямо ему в глаза.
– Яна, - голос Игнатова звучал тихо, но уверенно, - скажи, о чем ты думаешь, когда ложишься спать?
– Эм…о будильнике, о рубашке наглаженной, о рассаде, о том куда потрачу миллион если выиграю в лотерею.
– Похвально, - уголки его губ дрогнули в полуулыбке, - но мы с тобой очень разные. И когда я ложусь спать ночью в понедельник, то планирую, что закажу на ужин в пятницу.
– Почему в пятницу? – пискнула я, глядя в его хищные, до дрожи пугающие глаза. Как кролик, загипнотизированный удавом.
– Потому что все остальные дни к тому моменту уже расписаны. Я все планирую наперед и никогда, послушай еще раз, никогда не даю обещаний, которые не могу исполнить. Поняла?
Я заторможено кивнула.
– Отлично. Но и я твою позицию тоже услышал. А теперь мне нужно идти.
Он отпустил руку, и я пошатнулась, как шарнирная кукла, вдруг лишившаяся опоры. Я прислонилась к стене и отстраненно наблюдала за тем, как Виталик надевает черное пальто и туфли в тон. Он же не обращал на меня внимания. И только застегнув последнюю пуговицу, крикнул в сторону детской:
– Миша, до встречи!
Прощального поцелуя в тот день не было.
Глава 15
– Ну, в целом хорошо, - промямлил Саша, по правую руку от меня, - не великолепно, но если вот в видеоредакторе пошаманить, музычку наложить, то вот даже хорошо. Хорошо же?
– Дерьмово, - пробасил Серпантин, сидя слева, - не слушай его Сладуся. Говно оно всегда дурно пахнет, сколько
Я нашла взглядом Виталика и вопросительно подняла брови, надеясь получить ответ. Но по плотно сжатым губам поняла, что и ему фильм не понравился. Никому, включая меня, он не понравился. На самом деле мы смонтировали только скелет, на который было необходимо накидать мяса из эффектного саундтрека, переходов и закадрового голоса, пронзительного и чуткого. Очень похожего на Хабенского, но с гораздо меньшим бюджетом. И все, мысленно я уже держала в руках Оскар за лучшую документальную работу, обогнав конкурентов из США, Китая и прочих стран.
Однако реальность больно встряхивала за плечи, заставляя очнуться от фантазий. Фильм вышел ужасно…правильным. Вылизанным, пресным, скучным. Я с трудом отсмотрела снятый материал, и это после того как бравый монтажер сократил отснятое в пять раз. А ведь это был мой фильм, моя идея! Что говорить о посторонних, которые будут вынуждены лицезреть эту тягомотину. Возможно, нам удастся продать ленту в Северную Корею, и там будут крутить мою документалку нон-стоп перед пойманными шпионами, чтобы те скорее разболтали все правительственные секреты.
Я обреченно огляделась по сторонам. В кабинете было несколько человек, но все они выражали единую мысль, озвученную Серпантином:
Конфетки из говна не вышло.
И можно долго обсуждать, почему у нас не получилось, вот только времени на разговоры больше не осталось. На днях возвращался генеральный, и я должна продемонстрировать ему идеальный остро-социальный фильм, а не эту отрыжку арт-хауса.
Я снова посмотрела на Виталика, надеясь найти в его взгляде хоть какую-то поддержку, но судя по потемневшей радужке глаз, он сердился не меньше моего.
– Нормально, - наконец произнес Игнатов.
– Думаешь? – с надеждой отозвалась я.
– Думаю, что нормально, но…ты можешь лучше, правда.
Правда…видимо бабушка воспитала из Игнатова очень хорошего мальчика, который никогда не обманывал. Вот и сейчас, отбросив в сторону милосердие, он надавил на больное. Я знала, что могу лучше, могу великолепно и даже охренительно круто, но почему-то не сделала. Значит все-таки не могу…
Я опустила голову на сложенные ладони, и уткнулась носом в стол, лишь бы не видеть обескураженные лица своих коллег. Нужно что-то сделать, чтобы спасти фильм, компанию и себе. Думай, голова, думай, я тебе шапку куплю!
Через несколько минут в рябой темноте стала мелькать какая-то идея, мысль, свет внутри бесконечно длинного туннеля. И только я постаралась ухватить ее за хвост, как раздался пронзительный голос:
– Приветик, молодежь, папочка вернулся!
Подняв лицо к двери, я увидела загоревшего, помолодевшего, все еще упитанного Генерального! Не успела я выругаться матом или заплакать, как события закрутились с невероятной скоростью. Артурович умел перетянуть все внимание, ловко жонглируя словами, он окружал свою упитанную персону обожателями. Вот и сейчас генеральный начал рассказывать анекдоты и байки островной жизни, пока я держалась в стороне, с ужасом наблюдая за тем, как все тянутся к нему как у гуру эпохи Просвещения.