Из рода Караевых
Шрифт:
Юрий Балкович мрачно позвякивал ложечкой в стакане с остывшим кофе. Лишь Дима отвечал остротами на Гришины остроты, поддерживая разговор.
Когда поднялись из-за стола, Гриша Чистов скептически оглядел Игоря с головы до ног и спросил, картавя:
— Игорек! Вы в таком виде собираетесь идти с нами в поход?
— А что?
— Вы же с марковцами идете, черт побери, а не на прогулку с классным наставником! Сейчас мы вас обмундируем. Тащите сюда вашу фуражку и шинель.
— Не надо! — запротестовал Дима. — Дойдет и так. Ему же только до Каяла с вами…
— Димочка,
— Гриша прав, — вмешался Андрей Каспарович. — Время опасное, лучше быть в военном… Гришенька, потом зайди ко мне.
Тяжело ступая, он ушел к себе. Игорь принес из прихожей свою фуражку и шинель.
Гриша отцепил гимназический герб с фуражки, потом перочинным ножиком осторожно срезал синие форменные петлицы с воротника шинели.
— Юра, у вас, кажется, была кокарда? — спросил он кадета.
Балкович достал из кармана галифе новенькую солдатскую кокарду, подал Грише. Тот ловко прикрепил ее к фуражке и надел картуз на голову Игоря.
— Хорош! Доброволец хоть куда!.. Так и быть, я пожертвую вам свои старые погоны. Они, правда, солдатские, но, как говорил Наполеон, каждый солдат носит в своем походном ранце жезл маршала. Не унывайте, Игорек! У вас все впереди! Глаша! — приказал он вошедшей горничной. — Идемте со мной, пришьете погоны Игорю Сергеевичу.
Он вышел из столовой вместе с горничной, и сейчас же из коридора донесся взвизг и умоляющий Глашин голос:
— Опять вы за свое, Григорий Андреевич!.. Не пойду, если будете приставать! Честное слово, не пойду!..
И вот Игорь «обмундирован». На голове — гимназическая старая фуражка с новенькой солдатской кокардой. Шинель с черными марковскими погонами до невозможности перетянута в талии офицерским отцовским ремнем, который пожертвовал Игорю Дима. Сбоку на ремне висит тоже отцовская тупая — докторская! — шашка. На сапоги нацеплены большие неудобные шпоры. В руке — плетка.
На шашке и шпорах настоял Гриша Чистов, плетку дал Игорю Юрий Балкович. «Бедные вольноперы» уверяли его, что теперь он абсолютно похож на лихого конного разведчика. Наряжая, его, они переглядывались и кусали губы, чтобы не расхохотаться, но Игорь всего этого не замечал. К тому же он очень понравился себе в погонах. Ох эти погоны — черно-красные корниловские, малиновые дроздовские, черные марковские, голубые алексеевские! Какой дьявол вас придумал? Сколько горячих, безрассудных мальчишеских голов вы погубили!
9. БАТАЙСК
Пожилые обозные солдаты в рваных шинелях и облезлых полушубках — кто в черных погонах по форме, а кто и вовсе без погон — суетились в глубине большого городского двора.
Они запрягали в крестьянские телеги шелудивых измученных лошаденок, реквизированных еще в курских и орловских деревнях и дотопавших до Ростова, таскали и укладывали ящики, чемоданы, какие-то узлы.
Тоскливое ржанье, крик, обязательная в таких случаях надсадная матерная брань.
— Авдюхин! Куда смотришь, кривая харя!
— Виноват! Отойдите, ваше высокородие, как бы не зашибить! На себя бери, на себя!.. Стой!..
— Чижолый, сволочь! Что в ём такое?
— Дерьмо!
— А может, золото?
— Хоть бы и так! Все равно тебе не достанется. Не рассчитывай!
— Я рассчитываю, где бы мне сальца добыть пожрать!
— У Буденного попроси, он тебе даст сальца, снохачу вшивому!
Всей этой какофонией дирижировал пожилой подполковник Курсовский, командир марковского обоза. Он был невелик ростом, с жидкой бороденкой на морщинистом, растерянном лице.
Подполковник пыжился, выставляя грудь колесом, и всячески старался казаться бравым отцом-командиром: то кричал на обозников плачущим фальцетом, матерясь изобретательно и длинно, то вдруг, срываясь, придерживая рукой шашку, бежал, мелко семеня, в другой угол двора, чтобы и там визгливо распечь кого-то. Однако ничего бравого, командирского в подполковнике не было, походил он больше на деревенского дьячка, надевшего офицерскую форму.
— Наш Берендей в своем репертуаре, — сказал Гриша Чистов Балковичу.
Кадет усмехнулся:
— Двужильный старикан! Идемте, однако, господа, доложимся.
Вольноперы и Игорь подошли к подполковнику, вытянулись, отдали честь.
— Здравия желаю, господин подполковник! — обаятельно улыбаясь, молодецки выкрикнул Гриша. — Прибыли в ваше распоряжение!
— Очень рад, господа, очень рад! — ответно козырнув, сказал подполковник Курсовский и пожал каждому руку. Юрию Балковичу — почтительно. Его красноватые, стариковски незлобивые глаза с короткими белыми ресничками слезились от ветра. На кончике озябшего носа висела мутная капля. — А вы, молодой человек, откуда? — спросил он Игоря, с удивлением оглядывая его с ног до головы.
Удивляться было чему: гимназическая фуражка на голове, а за поясом кавалерийская плетка, на сапогах — огромные, вроде как бы рыцарские шпоры, а в руке вполне современный клетчатый саквояж.
Гриша Чистов поспешил прийти на помощь смущенному Игорю:
— А разве Александр Николаевич вам ничего не говорил, господин подполковник? Это Игорь Ступин, сын доктора Ступина. Он с нами до Каяла.
— Да, да, да! — спохватился подполковник. — Милости прошу!.. Однако как вы… это самое… расфуфырились, молодой человек!.. Вещички ваши, господа, можете сложить вон на ту подводу. Белый меринок — видите?.. Пока вы свободны. Но отлучаться со двора не рекомендую. Анохин! — заорал он вдруг своим плачущим бабьим фальцетом. — Не туда патроны грузишь! Вот я тебе сейчас набью морду, беспамятная твоя башка! — И, подхватив шашку, засеменил в глубину двора.
Солдат-обозник с заросшим угрюмым лицом молча взял у Чистова и Балковича их чемоданы и уложил на подводу.
Вольноперы отошли в сторону, закурили.
— И мой возьмите, пожалуйста! — Игорь подал обознику свой клетчатый саквояж.
Тот подержал саквояж на весу, сказал одобрительно:
— Хорошая вещь! Много можно сюда добра напхать. Где покупали?
— Это еще папа купил. В Петрограде. В Гвардейском экономическом обществе. Был такой магазин до революции.
— А кто ваш папаша?