Из рода Караевых
Шрифт:
— Он был военный врач. Он умер. От сыпного тифа. А вы сами из какой губернии?
— Курский соловей! — мрачно усмехнулся заросший солдат. — И вон, гляди, куда залетел!
— Даст бог, вернетесь к себе на родину.
— Вряд ли, — вздохнул «курский соловей». — Кровищи на мне много!
— Игорь! — строго позвал кадет. — Подите сюда!
Игорь подошел.
— Зачем вы вступаете в разговоры с солдатней? Это все мобилизованная мужицкая сволочь! Спят и видят, как бы сбежать к большевикам. О чем вы с ним говорили?
— Ни о чем. Спросил, откуда он.
— Узнали? Ну и хватит!
Балкович бросил на землю окурок, сказал, обращаясь
— Хорошо было первопоходникам. Одни офицеры вокруг. А сейчас? Сколько хамья в армии. Ужас!
— Но ведь когда был всемирный потоп, — с серьезной миной, подмигнув Игорю, сказал Гриша Чистов, — старик Ной взял в свой ковчег не только Сима и Иафета, но и Хама. Отсюда, Юрочка, я делаю вывод: без хама не обойтись!
Во двор с улицы, широко и твердо шагая, вошел молодой стройный офицер в новой английской шинели. Одна рука его была на черной перевязи.
— Поручик Губенко! — окрикнул его Гриша. — Это вы или ваша тень?
Румяное, свежее лицо офицера расплылось в широкой улыбке. Он подошел к Грише, подал ему здоровую руку, сказал весело:
— Опять у нас? Прелестно!
— Господин поручик, значит, слухи о вашей героической смерти под Иловайской несколько преувеличены?
— Как видите! Немножко руку задело. Но все уже в общем подсохло. Як на собаци, как хохлы говорят.
— Как вам удалось выдраться из той каши?
Поручик юмористически подмигнул Грише.
— Где шажком, где ползком, а где и на карачках. Я в полушубке, без погон был, а фуражку потерял на бегу. Это меня и спасло… Один налетел. Конь рыжий, у всадника морда тоже веснушчатая, рыжая. И тулуп на нем овчинный, рыжий. И небо мне с овчинку показалось, — значит, тоже рыжее. Ну, думаю, конец. Отгулял поручик Губенко! И вдруг слышу: «Не бойсь, парень. Мы только ахвицерье рубаем!» Гикнул, матюкнулся и дунул дальше карьером!
Гриша и Игорь рассмеялись. Кадет, покривился.
— Во многих драпах участвовал, такого не запомню! — продолжал восторженно говорить веселый поручик. — Ай да Буденный! Ай да чертов сын! Вахмистр, а лупит господ генералов в хвост и в гриву, как хочет!
— Вы не находите, господин поручик, что в таком тоне говорить о руководителях армии по меньшей мере неприлично? — сказал Балкович. — И что это вы так восхищаетесь этим Буденным?!
— А что это вы мне делаете замечания, вольноопределяющийся? — сразу взорвался поручик. — Встать смирно!.. Носочки, носочки врозь!.. Каждый мальчишка берется учить боевого офицера!
Он долго распекал мрачно молчавшего кадета. Наконец утихомирился.
— Вы идете с нами, господин поручик? — спросил Гриша Чистов.
— Нет, поездом! — буркнул поручик Губенко и, не попрощавшись, ушел.
…Выступили только в два часа дня. Жидкая цепочка марковских подвод и небольшая группа пеших затерялись среди сотен таких же подвод, бричек, санок, всадников и идущих вразброд, как попало, шатающихся от усталости солдат и офицеров. Горожан на улицах не было видно. Зная добровольческие нравы, ростовчане благоразумно прятались в домах.
Теперь и слепому было видно, что белая армия оставляет Ростов, город, сыгравший большую роль в ее судьбе. Ведь именно здесь обосновались бежавшие в 1917 году из Быхова мятежные контрреволюционные генералы во главе с Корниловым. Здесь был сформирован трехтысячный офицерский отряд добровольцев — костяк будущей армии. Отсюда увели офицеров Корнилов, Алексеев и Деникин в кубанские степи — поднимать казачество на борьбу с большевиками. Потом Ростов стал
Боковыми улицами по крутому спуску сошли на замерзший Дон. Вольноперы и Игорь бодро шагали следом за подводой со своими вещами. Сначала Игорю мешали идти его шпоры. Они сползали с каблуков, цепляясь за все, за что могли зацепиться. Приходилось поминутно их поправлять, подтягивая ремешки. Наконец одна из шпор, слава богу, потерялась. Обнаружив пропажу, Игорь с удовольствием отцепил и выбросил оставшуюся шпорину. Идти по морозцу без этих рыцарских украшений на ногах стало куда легче. Небо поголубело. В спину дул слабый северный ветерок, торопил: скорей уходите, а то как задую!..
Гриша Чистов шел, мурлыкая под нос песенку про маленькую Люлю, которая «была бы в музыке каприччио, в скульптуре — статуэтка ренессанс». Кадет молчал. Думал о своем.
— Вы любите стихи? — спросил его Игорь, желая из вежливости завязать разговор.
— Нет! — жестко ответил Балкович. Пройдя несколько шагов, он сказал: — У Гумилева попадается кое-что неплохое. — И продекламировал с мрачным пафосом:
Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня, Мы четыре дня наступаем, Мы не ели четыре дня!Впереди показался всадник. Он ехал со стороны Батайска, навстречу потоку подвод и людей, вышедших из Ростова. Когда он приблизился, Игорь увидел золотые погоны на его плечах.
— Полковник Коркин! — приглядевшись, сказал Гриша Чистов. — Командир первого пулеметного…
У Игоря екнуло сердце. Первый пулеметный! О нем как раз говорил Дима.
— Господин полковник! — крикнул Чистов поравнявшемуся с подводами марковцев всаднику. — Сергей Петрович! На минуточку!
Полковник — грузный, усатый — осадил тяжело храпящего серого жеребца. Узнав подбежавшего к нему Гришу, он улыбнулся и, склонившись с седла, поздоровался с Чистовым запросто.
— Драпаем, Гришенька? — сказал он ласково хорошо поставленным басом.
— Драпаем, Сергей Петрович! Позвоните папе, скажите, что вы меня видели.
— Позвоню.
— А как чувствует себя доблестный первый пулеметный полк — надежда Ростова?
Полковник приложил руку к козырьку фуражки, отчеканил по-солдатски, дураковато выпучив глаза:
— Первый доблестный непромокаемый пулеметный полк готов… — полковник сделал паузу, — разбежаться при первом выстреле противника!.. Всего хорошего, Гришенька! Папе обязательно позвоню! — Он взглянул на наручные часы. — Ох, надо ехать!.. — Невесело усмехнулся: — Ехать так ехать, как сказал попугай, когда кошка тащила его за хвост.