Из сборника "Рассказы о путешествиях"
Шрифт:
— Ну, хорошо, — примирительно сказала Тирса, входящая в костяк нашей труппы. — Так что мы делаем сегодня вечером?
Д-р Финкельштейн горячо выступал за ночной клуб "Он и он", но его поддержало только 42 присутствующих. Официант из Тель-Авива порекомендовал зоопарк, где жил попугай, могущий говорить "хабиби", а г-жа Шпильман предложила посетить статую Свободы.
— Без меня, — раздалось со всех сторон. — Там все просто кишит израильтянами!
С нас было довольно. Я знаками объяснился с женой, и мы незаметно протиснулись к выходу, так, чтобы не столкнуться глазами с как раз входящим Феликсом Зелигом. Снаружи, на улице, нам удалось избавиться от одного киббуцника, спросившего нас, какие у нас планы на сегодняшний вечер, — это уже было невыносимо.
— Вон отсюда! — шипел я. — Домой!
Спокойствие
Должен
Вероятно, благодаря именно этим многочисленным встречам с израильтянами, нас сильно потянуло домой. Вероятно, благодаря этим потрясающим ландшафтам, — высоким горным пикам Европы и необозримым американским прериям, — разгоралась в нас тоска по нашему, расположенному на краю Азии миниатюрному государству, в котором мы жили не столь прекрасно, сколько удивительно. Мы тосковали по узкой, извилистой дороге через всю страну из Тель-Авива в Иерусалим со стоящими по обе ее стороны голосующими попутчиками, мы тосковали по их высоко поднятым над головами табличкам, на одной стороне которых стояло название конечного пункта, а на другой — но это можно было увидеть, только проехав мимо, — милое пожелание "Чтоб ты сдох!". Мы тосковали по пляжу в Нагарии, где с конца августа, в самый пик жары, люди уже не купались, потому что на их родине, в Польше, в это время было уже холодно. Мы тосковали по кинотеатрам Тель-Авива, где можно одному-одинешеньку стоять перед кассой и внезапно совершенно незнакомый человек доброжелательно-покровительственно хлопнет тебя по плечу: "Не купите мне билетик? В очереди стоять неохота".
Короче, мы тосковали по нашей родине.
Иногда нам казались ужасно чужими все эти чужие страны с их первоклассной организацией, с их великолепно обеспеченной жизнью, с экспресс-почтой, которая и на самом деле доставлялась быстрее обычной разноски, с вокзальными часами, показывающими точное время, с пассажирскими лифтами, доходящими до самого верхнего этажа, с зажигалками, которые и в самом деле производили огонь. Мы хотели, наконец, снова начать сомневаться, является ли время, показываемое общественными часами, точным или нет, хотели снова начать проклинать почтальона, не приносящего вовремя до зарезу важные письма, поскольку ему не открыли дверь по первому звонку, хотели снова чиркать влажными спичками по сырому коробку, снова, наконец, оказаться в стране, имеющей, с одной стороны, атомный реактор, а с другой — пассажирские лифты, сразу поставляемые с табличкой "Не работает". Мы снова хотели стоять на вершине горы Кармель и, созерцая пьянящие виды гавани Хайфы, внезапно почувствовать болезненный пинок сзади и, стремительно обернувшись, увидеть бородатого незнакомца, тоже немного удивленного, который, однако, нисколько не смутившись, говорит:
— Извините, я вас принял за другого.
— Ну? И что же? Позвольте спросить: почему вы этого другого приветствуете пинком сзади?
— Не позволю. Это вас вообще не касается.
О родина, родина…
Надо смотреть правде в лицо. Дядя Гарри отвел меня в сторону и сказал в утешение:
— Я знаю, что вы считаете дни до отъезда. И это вас нервирует. Мы, американцы, имеем большой опыт в части борьбы с этим вечным проклятием — нервозностью. Мы знаем решение этой проблемы. "Спокойствие" — так звучит лозунг. Ничего хорошего в том, что вас съедает нервозность. И зачем так нервничать? Успокойтесь! Улыбнитесь! Почувствуйте себя счастливыми!
С этими словами дядя Гарри растянулся на диване и закрыл глаза:
— Я успокаиваюсь… Я уже спокоен… Я полностью спокоен… Я забываю все заботы… Я качаюсь на волнах спокойствия… Черт возьми! Уже пол-двенадцатого! Меня же ждет адвокат…
Он вскочил и вылетел в раскаленный летний день. Я занял его место и попытался последовать его совету. Я попробовал расслабиться, не нервничать, забыть свои заботы, почувствовать себя свободным и беззаботным, ни о чем не думать, ни о нашем отъезде, ни о новом чемодане, от которого потерялся ключ…
Я отчаянно скорчился на диване и затрясся всем телом, жалкий комок нервов, настоящая развалина. Мысль о том, что любой американец может где угодно расслабиться, а я, несмотря на все усилия, — нет, буквально доводила меня до сумасшествия. Тетя Труда, которая, как раз, зашла в комнату, это сразу заметила, истерически разрыдалась и немедленно вызвала врача. Я объяснил ему, что за эти последние дни со мной много, что произошло. Мои нервы больше не выдерживали.
— Вы типичный представитель этого нового поколения невротиков, — поучал меня искушенный медик. — Вы нервны и судорожны. Потому и не можете расслабиться. Но я вам расскажу об одном психологическом постулате, который мы, американцы, недавно открыли: ничего хорошего в том, что вас съедает нервозность. Прислушайтесь к этому и начните, наконец, жить! Забудьте про свои заботы! Забудьте о том, что вы не можете успокоиться — и вы немедленно успокоитесь. Расслабьтесь! Почувствуйте себя свободным! Улыбнитесь! Будьте счастливы! Успокойтесь!
Он судорожно проглотил две успокоительных пилюли и удалился.
Я отнесся к его словам со всем вниманием, собрался и заговорил сам с собой:
— Ну, что ты за жалкое создание, что не можешь сам себя успокоить! Стыдно! Успокойся же, наконец, идиот, успокойся…
Вечером меня отвезли в больницу. Профессор, обследовавший меня, установил, что я нервозен и судорожен. И дал мне совет:
— Вы должны успокоиться, — сказал он. — Забудьте про свои заботы. Расслабьтесь, почувствуйте себя свободным и счастливым, успокойтесь! Почувствовав себя беззаботным, вы автоматически прекратите чувствовать себя напряженным и несчастливым. У нас есть опыт в этом вопросе. Мы знаем решение этой проблемы. "Спокойствие" — так звучит лозунг…
К несчастью, к этому времени я уже испытывал сильную, обоюдную аллергию к слову "спокойствие". Как только я его слышал, на меня нападали конвульсии, и я ощущал непреодолимое желание громко плакать. Профессор принял это за признак отказа от сотрудничества, прекратил свое отвратительное лечение, впал в нервный припадок и попытался меня задушить, но в последнее мгновение ему помешали двое быстро прибежавших санитаров, вкатившие ему укол морфия. Сам я в полночь, когда, наконец остался один, принял завышенную дозу снотворного, которая подействовала мгновенно. В глазах почернело… Я проснулся. Вокруг меня высились зубчатые скалы, объятые языками пламени. Ко мне приблизилась рогатая фигура с огромными вилами.
— Извините, — сказал я. — Где это я?
— В аду, — сказал Мефистофель. — Расслабься!
Англия
Английский прогноз погоды
Географически Англия — часть Европы. На самом деле она просто часть самой себя и ничего иного. Это мы поняли с первого же взгляда после прибытия туда.
Вероятно вам еще памятна широко освещаемая в прессе информация о той грозовой буре, которая обрушилась на Ла-Манш и в одно мгновение приняла размеры, которые не могли припомнить даже самые старые морские волки. Судьбе было угодно, чтобы мы с женой пересекали канал как раз в этот необычный день. Огромные, свирепо пенящиеся валы швыряли наш корабль из стороны в сторону, как знаменитую ореховую скорлупу, которую всегда используют для сравнений в таких случаях, хотя лично я еще ни разу не видел на свирепо пенящихся валах ореховую скорлупу, за исключением, разве что, нашего корабля.
Эпические описания природных катастроф, встречающиеся в современной литературе, не дают полноценной картины происходящего, и я ограничусь лишь сообщением о священной клятве, которую я принес уже через полчаса после начала шторма: я до конца дней своих, так клялся я, уйду в киббуц и посвящу себя полной перестройке Стены плача в Иерусалиме, если только смогу спасти свою жалкую жизнь.
Поскольку эта клятва не дала результатов, в последующие полчаса я сменил ее на следующую:
— О, Господь, я отказываюсь от своей жалкой жизни, только не дай мне умереть…