Из тьмы
Шрифт:
“Я слушаю”. Хаджжадж изо всех сил старался выглядеть вежливо внимательным. Конечно же, министр Ункерлантер суетился и злился из-за многочисленных недостатков Наджрана. Когда он закончил, Хаджадж склонил голову и ответил: “Мне очень жаль, ваше превосходительство, но я предупреждал вас о состоянии наших портов. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы сотрудничать с вашими капитанами, но мы можем сделать только то, что в наших силах, если вы понимаете, что я имею в виду ”.
“Кто бы мог подумать, что ты когда-либо говорил так много правды?” Ансовальд зарычал.
Оставаться
Но Ансовальд сказал: “Да, есть”.
“Я слушаю”, - снова сказал Хаджадж, гадая, что будет дальше.
“Министр Искакис сказал мне, что у вас его жена - Тасси, кажется, зовут эту сучку - в вашем доме на холмах”.
“Тасси не стерва”, - сказал Хаджадж более или менее правдиво. “И она не жена Искакиса: она получила развод здесь, в Зувайзе”.
“Он хочет ее вернуть”, - сказал Ансовальд. “Янина сейчас союзница Ункерланта, как и Зувейза. Если я прикажу тебе вернуть ее, ты, черт возьми, так и сделаешь”.
“Нет”, - сказал Хаджадж и насладился выражением изумления, которое это слово вызвало на лице Ункерлантца. Ему также нравилось усиливать это: “Если бы Искакис вернул ее, он использовал бы ее так, как он использует мальчиков, если бы он вообще использовал ее. Он предпочитает мальчиков. Она предпочитает, чтобы ее так не использовали. Ункерлант действительно союзник Зувайзы, даже ее начальник. Я признаю это. Но, ваше превосходительство, это не делает вас моим учителем ни на каком индивидуальном уровне. Итак, хорошего дня. Тасси остается ”. Больше всего ему нравилось поворачиваться спиной и уходить от Ансовальда.
Время от времени - на самом деле, чаще, чем время от времени - Иштван чувствовал вину за то, что остался в живых. Дело было не столько в том, что он оставался пленником куусамана на острове Обуда. Жители Дьендьоси считали себя расой воинов и знали, что плен может постигнуть воина. Но остаться в живых после того, как его соотечественники пожертвовали собой, чтобы навредить Куусамо ... Это было что-то другое, что труднее перенести с чистой совестью.
“Мы знали”, - сказал он капралу Куну, когда они вдвоем рубили дрова под пронизывающим дождем. “Мы знали, и мы ничего не сделали”.
“Сержант, мы сделали то, что нужно было сделать”, - ответил Кун. Его следующий удар погрузил острие топора в землю, а не в кусок сосны перед ним. Может быть, его совесть тоже беспокоила его, несмотря на его смелые слова. Или, может быть, он просто не видел, что делал: он носил очки, и дождь не мог принести им никакой пользы. Действительно, он пробормотал: “Ни черта не вижу”, прежде чем продолжить: “Нам тоже не перерезали глотки, и это выводит нас вперед в игре. Или ты скажешь мне, что я неправ?”
“Нет”, - сказал Иштван, хотя его голос звучал не совсем убежденно. Он объяснил почему: “Половина меня чувствует, что мы должны были рассказать куусаманцам о том, что надвигается, чтобы наши товарищи были все еще живы. Другая половина... ” Он пожал плечами. “Я продолжаю задаваться вопросом, не откажутся ли звезды
“Сколько раз мы это обсуждали?” Терпеливо спросил Кун, как будто у него был более высокий ранг, а у Иштвана более низкий. “Капитан Фригис действительно причинил вред куусаманцам?" Ни черта особенного. Вы можете сказать, посмотрев ... ну, вы могли бы, если бы не шел дождь ”. Его точность была намеком на то, что он был учеником мага в Дьерваре, столице, прежде чем его призвали в армию Экрекека Арпада.
Иштван вздохнул. Кунхедьес, его родная деревня, лежала в горной долине далеко по расстоянию и еще дальше в мыслях от Дьервара. Он изо всех сил цеплялся за старые обычаи Дьендьеша, не в последнюю очередь потому, что почти не знал других. Это был крупный, широкоплечий мужчина с гривой рыжевато-желтых волос и густой, кустистой бородой чуть темнее. Как и многие его соотечественники, он выглядел львиносветло. Кун тоже, но он выглядел явно костлявым львом, даже когда не носил очков. Хотя он казался карликом среди охранников Куусамана, по дьендьосским стандартам он не был ни высоким, ни широким, а его борода всегда была и, вероятно, всегда будет клочковатой.
Еще раз вздохнув, Иштван сказал: “Будь оно проклято. Давай просто работать. Когда я колю дрова, мне не нужно думать. С тех пор, как все произошло, мне не очень хочется думать ”.
“Да, я верю в это”, - ответил Кун. В другом тоне эти слова прозвучали бы сочувственно. Вместо этого, как обычно, в голосе Куна звучала только сардоника.
“Ах, иди трахни козла”, - сказал Иштван, но его сердце не было в проклятии. Кун был таким, каким он был, каким его создали звезды, и теперь никто не мог его изменить.
“Вы, два паршивых Гонга, вы слишком много болтаете”, - крикнул охранник из Куусамана на плохом дьендьоси. Обычно охранники не давали своим пленникам такой свободы действий, как Иштван и Кун; шум дождя и завеса падающих капель, должно быть, какое-то время не давали им заметить, что происходит. “Работать усерднее!” - добавил невысокий, темноволосый, раскосоглазый мужчина. У него была палка, что означало, что дьендьосцы должны были обращать на него внимание или, по крайней мере, делать вид, что обращают.
Через некоторое время смена по рубке дров закончилась. Куусаманцы собрали топоры из части и тщательно пересчитали их, прежде чем отпустить пленников. Они старались не рисковать - но они позволили дьендьосцам пустить в ход колдовство, которое разрушило большие участки Обуды, все из-за того, что не уделяли достаточно внимания тому, чем занимались их пленники. Кун сказал: “У тебя хватает наглости, сержант, говорить со мной о козах”.
Иштван нервно огляделся, прежде чем ответить: “О, заткнись”. Его голос был грубым и полным отвращения. Козы были запрещенными животными для жителей Дьендьоси, возможно, из-за их похотливости и привычки есть все, что угодно. Какова бы ни была причина, они были запрещены; возможно, это был самый сильный запрет, который знали жители Дьендьоса. Бандитские группировки и извращенцы иногда ели козлятину, чтобы выделиться среди обычных, порядочных людей - и когда их ловили на этом, чаще всего их хоронили заживо.