Из того ли то из города
Шрифт:
Гнать старался от себя мысли о родителях. Соскучился очень. Как-то они там, без него? Вот, кончится ученье, первым делом - домой отправлюсь. Сколько там еще до назначенного кузнецом сроку осталось? Потому как решил для себя: в тот день, что кузнецом назначен, поклонится Святогору до земли и распрощается. Не век же в учении да гостем, пора и честь знать. Дальше уж как-нибудь сам.
...Вот он и настал, наконец, день долгожданный. Совсем уж Илья мыслями измаялся. Не то, чтоб совсем уж оперился, а так, едва на крыло стал. Худо-бедно за себя постоять сумеет. И не только за себя.
Позавтракали, собрались, в путь подались. Святогор привычно по сторонам поглядывает, не нарушил ли кто владений его, а Илья все слова ищет правильные. Только не выходит никак. Больно уж неловко получается: чем таким может он отплатить за учение, за привет? То, что по хозяйству помогал, так это не в счет. Вот коли б битва какая приключилась, чтоб помочь, из беды выручить - это да. Так ведь, как назло, разогнал богатырь всех королей и иже с ними, если и идут куда походом, горы эти, небось, за сто верст стороной обходят.
Тут Святогор осадил коня, повернулся в сторону утеса голого, застыл. Илья тоже глянул, но ничего не увидел: скала себе, и скала, площадка ровненька, деревца чахлые за камень зацепились. Полно здесь таких. А только Святогору такое видится, что Илье разглядеть не под силу.
– Чего там?
– спросил.
– Не пойму, - отвечал Святогор.
– Странное что-то. Слухи были, водятся в горах силы какие-то грозные, неведомые, которым и названия нету. Никогда с такими не встречался. Не они ли пошаливают? А ну-ка, глянем...
Ближе и ближе подъезжают. Осторожничают. Больно близко тропа к обрыву вьется. Не то, чтоб узка, а коли что не так... Даже думать не хочется, что будет, коли не так... И видит Илья, что прежде от взора его пряталось - камень какой-то к скале на площадке притулился. Будь один - он и не заметил бы, а заметил - так и пускай себе лежит, есть-пить не просит. Не то - Святогор. Вот уж воистину - хозяин. Приметил непорядок.
Это уж когда на площадку выехали, понял Илья слова Святогоровы. То, что издали камнем простым виделось, домовиной оказалось. Старой на вид, но прочной, дубовой должно быть, от времени прочнее камня ставшей. Обычного размера. Крышкой прикрыта. А по крышке - вырезано что-то непонятное. Доводилось Илье видеть письмо - это когда по бересте, скажем, или по чему еще, значки выводят, буквами именуемые. И такой силой обладают эти самые значки, что кто владеет этой самой премудростью, тот про что хочешь кому хочешь за тридевять земель все расскажет, будто с глазу на глаз, - ехать не надобно. Достаточно бересту эту самую послать. Только те, что Илья видел, и те, что на крышке - не похожи вроде.
Спешились оба, осматриваются. Никаких следов. Домовина - и все. И так смотрели, и эдак - ничего не высмотрели.
– Ты, Илья, в сторону стань, - пробормотал Святогор.
– И держи меч, али булаву там, наготове. Я сейчас крышечку-то возьму, да подвину. Коли что оттуда выпорхнет, так ты не зевай - бей без промаху. Потом разберемся, что да как.
– Стоит ли, - усомнился Илья.
– Может, не живой там. Негоже беспокоить.
– Негоже бросать вот эдак-то, посреди
– А ну как пустая?
– спросил Илья.
– Да кому оно понадобилось, пустую домовину в гору затаскивать? Готов?.. Поглядывай!..
И прежде, чем Илья толком сумел приготовиться, толкнул крышку в сторону и отпрянул. На вид тяжелая, крышка подалась легко, ровно перышко, обнажив под собой пустое пространство. Святогор, отмахнувший сжатую в кулак руку за спину, готовясь разить, крякнул.
– Вот тебе и на, в самом деле пустая... Что за напасть!..
– Далась она тебе, - досадливо поморщился Илья.
– Лежит себе, и лежит. Как бы нам к кузнецу не опоздать...
– Не опоздаем...
Святогор еще раз оглядел домовину, хотел, видно, ногой пнуть, потом раздумал, к коню направился.
– Ладно, будь по-твоему...
Уже собрался было в седло, но замешкался. Расхохотался.
– А ну-ка, полезай в домовину.
– Это он Илье.
– Зачем еще?
– удивился тот.
– Полезай, полезай, не бойся. Я, ежели что, ее по щепочкам разнесу. Засаду устроим. Ты вовнутрях будешь, а я тут снаружи прилягу, будто неживой. Как кто явится, знак подам. Нельзя же вот так просто, взять, и уехать, не разобравшись.
– На обратном пути глянем, - пытался урезонить его Илья.
– А то, может, не тот явится, кого ждем... Ну, может, он не живой, хозяин домовины-то...
Но Святогора было не остановить.
– Нешто это видано, чтобы не живые по свету белому шастали? Это детишек неразумных пугают, да и те не очень-то боятся. Нет уж, коли умер, так умер. Полезай, говорю. С час покараулим. Не заявится никто, дальше подадимся. Как и говоришь, на обратном пути глянем.
Очень не хотелось Илье в домовину ложиться. Не то, чтобы боязно, а все ж таки не по себе. Вот ведь незадача, попала вожжа Святогору под эту самую... под кольчугу. Ладно, час полежать, это не на веки вечные.
Улегся Илья, Святогор крышкой накрыл, повозил, прилаживая.
– Ну что, удобно тебе?
– спрашивает.
– Дышится?
– Удобно, - буркнул Илья.
– Ты давай тоже, в засаду...
Снаружи громыхнуло; должно быть, Святогор, изображая неживого, грохнулся, как стоял. И затих.
Лежит Илья, прислушивается. Скучно. Не поймешь, сколько и времени прошло, скоро ли вылезать. Потихоньку лаять себя начал, что поддался Святогору. Ребячество учинили, ровно дети малые. Как вдруг...
Показалось Илье, будто разверзлось у него под спиной, будто проваливается куда-то. Захолонуло сердце, вскинул руки, чтобы крышку сбить, - ан не руки у него, крылья. И не в домовине он более, в небе синем. Высоко-высоко. Среди стаи птичьей. И сам он вроде не человек, а птица. Радостью переполнен, волей, свободою. Парит вместе с другими к горам дальним.
Только это всего лишь показалось, что дальние. Первая придвинулась - и не заметил как. Нет вершины у горы. Вместо нее - огонь живой полыхает, во все небо. Жар нестерпимый. Некоторые птицы, что впереди летели, вспыхнули коротко, - и нет их. Остальные же - не боятся и не сворачивают, летят в огонь, ровно и не огонь это вовсе. Илья, хоть и страшно ему стало, за ними держится.