Из того ли то из города
Шрифт:
– Калики какие-то, - пробормотал.
– Что за богатыри? Про Горыню - ведомо, про Дубыню, Усыню там... Дон, Дунай... Этот, как его, ратай...
Настал черед Илье подивиться.
– А это кто такие?
– спрашивает.
– Сколько на свете живу, никто словом не обмолвился...
– Так много ль ты на свете-то живешь?
– усмехнулся Святогор.
– Я - и то с трудом припоминаю. Братья родные. Горыня - тот горы сворачивал; где дорогу торил, а где загораживал. Дубыня - дубьё верстал; который дуб высок - тот в землю пихал, а который низок - из земли тянул. Чтоб ровные были. Усыня же, говаривали, положит ус поперек реки, и по усу тому, словно по мосту, что пешие, что конные, что телеги переправляются... Пришел я к ним, вот как ты ко мне, посмеялись они надо мной, однако ж не погнали. Научили кое-чему...
– А нонче они где?
Темная тучка пробежала по лицу Святогора.
– Про то сами ведают... Сгинули, должно
Помолчали.
– А ратай?
– спросил Илья.
– Что - ратай?.. Ах, этот... Попадись он мне, поквитались бы. Один только раз его и встретил, а уж на всю жизнь запомнил, хоть и давно это было. Я еще тогда с гор своих в иные места наведывался. Так вот. Еду себе путем-дорогою, гляжу, впереди меня идет кто-то. Не скажу, по какой надобности я тогда отлучился, не упомню, а тут, думаю, оно, хоть и пеший, а все ж таки товарищем будет, коли в одну сторону направляемся. Это мне сейчас до людишек дела нету, а тогда молод был, что где знать желал. Еду-еду, а он все впереди, и вроде даже - как было до него, так и осталось. Ну, подхлестнул я коня; прежде он рысцой трясся, а тут порезвее припустил. И опять - без толку. Ясное дело, прихватила меня досада. Конь-то мой, из первых первый, нет ему равных на всем белом свете. В полдня я с гор своих до Киева дорыскивал, по молодости да по надобности. А тут - ровно заговорили коня моего. Уж, кажется, во всю прыть летит, да только странник этот где был, там и остался. Не стерпел я, кричу: "Ай же ты, прохожий человек, приостановись не сомножечко, не могу тебя догнать на добром коне". Он и приостановился, сумочку с плеча уронил. Подъехал я, стал спрашивать: как так получается, что я его догнать не смог? Уж не кудесник ли он какой? "Нет, отвечает, просто ходить мне, оно не в диковинку. Сколько себя помню, всю жизнь на ногах". "Так ты что же, спрашиваю, послом каким будешь?", а сам посматриваю - одежа у него простенькая, лапотки старенькие, не годится такой в посыльные. По стати своей - богатырского рода. Дай-ка, думаю, предложу ему силой померяться. "От земли я, отвечает, за сохой всю жизнь, вот и приобык, к ходьбе-то". Нет, думаю, меня не проведешь. Вон они, плечи какие; такому быка положи, он и не заметит. "Сдается мне, подсмеиваешься ты надо мною, говорю. В сумочке-то что у тебя, в пыль ведь обронил?" "А вот подыми с земли, так увидишь". Ладно, думаю, будь по-твоему. Зацепил это сумочку концом копья, а она ни с места. Поднажал - копье согнулось, затрещало. Соскочил с коня, ухватился одной рукой, потом двумя - никогда прежде такого не случалось, чтобы малость малую да понять не сумел. Потянул со всей мочи, чувствую, в землю уходить начал. Кажется, будто не пот - кровь со лба побежала. Бросил тянуть, выбрался кое-как, не знаю, что и подумать: кого встретил. "Что ж там у тебя такое?" Нагнулся он, поднял сумочку, распахнул. Нет в ней ничего, только хлеба кусок. "Тяжко, отвечает, людям хлеб достается, сколько труда да силушки в него вложено, не каждому богатырю по плечу. Это тебе не мечом махать". Пойди его, пойми... "Звать-то тебя как?" "Микулушкой кличут, Селяниновичем". Вскинул себе сумочку на плечо, повернулся, и дальше направился. Какой он тебе ратай? Ясно, кудесник. "А скажи-ка ты мне, Микулушка, - вслед ему кричу, - может, ты судьбу мою ведаешь?" Остановился он, обернулся. "Я свою-то судьбу не ведаю, куда уж мне твою знать? Только, говорят, есть на белом свете такие горы Сорочинские, на тех горах стоит дерево великое, под ним - кузня. В той кузне - кузнец; он все знает. У него и спроси". "Как же мне кузнеца того сыскать? Я уж не первый год в тех горах живу, а про кузню ту слыхом не слыхивал". "Сыскать ее, в том ничего мудреного нету. Поезжай себе путем-дорогой прямоезжею до росстани, а от росстани влево сверни". И пошел себе, пошел, только я его и видел... Сейчас бы его встренуть, с сумочкой его. С тех пор у меня силушки-то поприбавилось, поквитался бы.
– А что же кузнец? Сыскал?
– Сыскал... Коли хочешь, и тебя к нему провожу.
– Это еще зачем? Мне свою судьбу знать надобно.
– Ты ж вроде как в ученье ко мне набиваешься. А с таким оружием тебе не то что в ученье, ворон в огороде пугать, и то неспособно.
– Так ты что ж, вроде как согласен?
– К кузнецу съездим, там и поглядим. Поздно уже, отдохнуть надобно. Как ты, не знаю, а я еще до солнышка подымаюсь. Вон сарай с сеном, там и ночуй пока. Не взыщи, иного места не приготовили, не знали, что в гости пожалуешь. Непривычны мы к гостям-то, да и не заносит сюда никого.
Сладко спалось Илье. Крепко. Так, что и не слышал, как Святогор поднялся. Только тогда глаза и продрал, когда тот об притолоку сарайную легонько постучал.
– Не взыщи, хозяин, - чуть смущенно сказал Илья.
– Больно уж у тебя сено духмяное. Захочешь не проспать, а проспишь.
– А еще в службу княжескую проситься решил!
– похохатывает Святогор.
– Там не в гостях, не разоспишься. А коли разоспишься,
– Неужто князь дружинников наказывает?
– усомнился Илья.
– Мне почем знать? Я не князю - себе служу. Хочу - сплю, хочу - в дозор еду.
– А спросить дозволь: за кем же ты тут дозираешь?
– Да мало ли... Одно время змеи одолели, опять же короли всякие-разные, или степняки за добычей. Только мои это горы, я здесь хозяин. У себя там, творите что хотите, а тут как повелю, так и будет.
– Так ты что же...
– А ничего. Толкну утес какой, перегорожу путь, и вся недолга. Сметливый - тот обратно развернется...
– Ну а несметливый?..
– Таких пока не встречалось, - усмехнулся Святогор.
– Собирайся. Утренничать пора, и к кузнецу.
...Кузня представляла собой высокий, большой сруб, солидный, как сами горы, с распахнутыми дверями-воротами. Расположилась она, вместе с хозяйственными и жилыми постройками, посреди леса, на ровной площадке, подалее от обрывов и круч. Мимо нее пролегала дорога - откуда и куда, неведомо.
Спешились Святогор с Ильей, вошли.
Изнутри кузня показалась еще более большой и внушительной, нежели снаружи. Дышал жаром огромный горн, сложенный из валунов; воздух в него нагнетали мехи, в человеческий рост, приводимые в движение двумя подмастерьями. Несколько огромных бочек, наполненных водой, на земляном полу. Еще несколько, поменее, свисали на цепях с потолка. Скамья. Маленькие, не по размеру кузницы, окна с околенками, затянутыми бычьим пузырем. По стенам - инструменты и готовые изделия: подковы, косы, топоры, цепи; вдоль - несколько лемехов, какие-то заготовки. Еще один подмастерье удерживал длинными щипцами на наковальне раскаленную добела заготовку; двое других били по очереди большими молотами, кузнец, с малым молотом в руке, следил за их работой, время от времени останавливая и нанося несколько коротких, выверенных ударов. Косматый, черноволосый, с бородой, растущей не в длину, а вширь, с закатанными рукавами, в кожаном фартуке, размером под стать кузнице, он видимой своей мощью ни в чем не уступал Святогору.
– Здоров буде, кузнец, - громом прогрохотал Святогор.
– И ты будь, - едва скосив взгляд в его сторону, отвечал тот, не прекращая работу.
– Не больно-то ты приветлив...
– Так что с того? Сказывай, зачем пожаловал. Судьбой кованой, что ли, нерадостен?
– Радостен - не радостен, про то сам знаю. Не про себя я. Занесло, вишь, ко мне гостя, в ученики богатырскому делу просится. Оружие бы ему по руке, доспех по стати.
Кузнец бросил мимолетный взгляд на Илью.
– По руке, говоришь? Чтоб по руке, на это время надобно. А пока - вон там, в чулане гляньте.
Святогор кивнул Илье следовать за собой и прошел в чулан. Илья подался было за ним, когда услышал позади голос кузнеца.
– Как подберешь, все, что на тебе и с собой, отдельно положишь. Потому - не твое это. Что возьмешь, год сроку. Через год вернешься, получишь взамен надобное. Раньше никак не поспеть.
– А вот Святогор сказывал, будто ты ему судьбу сковал. Правда то, али подсмеивается?
Кузнец зыркнул в его сторону черным глазом.
– Сомневаешься, значит?
– Не то, чтобы сомневаюсь, а только чудно как-то...
– Добро... Скую тебе судьбу. Но уж коли что не так - не взыщи.
И этот туда же. Не стал Илья с ним препираться, скинул доспех, на скамью положил; поверх - оружие, что при себе держал. Да в чулан подался, там Святогор такой шум поднял, будто с ратью вражескою повстречался.
...Обратно подались, когда Илья осторожненько так, вроде невзначай, поинтересовался.
– Неужто и вправду кузнец судьбу сковать может?..
– Так ты что же, у реки будучи, и не напился?
– Ну почему же... Спросил. Обещал сковать...
Расхохотался Святогор. Никак остановиться не может. В седле раскачивается, вот-вот оземь грохнется. Терпел Илья, терпел, а потом взыграло-таки ретивое.
– Чего гогочешь попусту?
– насупился.
Унялся тот наконец. Головой покачивает.
– Не токмо над тобой, - говорит.
– Над всеми дурнями. Не оскудеть ими земле нашей, ох, не оскудеть...
Услышал Илья, еще сильнее насупился.
– Не серчай. Сказал же, не токмо об тебе речь. Я вот такой же, как ты, в молодости был. Сила есть, норов есть, а головы вроде как и не надобно. Я, когда к кузнецу по первости попал, так же, как ты, недоверчив был; все, думал, потешаются надо мной, по моей молодости. Спросил я тогда, в ответ посмеяться думал: "Ну, коли ты судьбы куешь, так и отвечай: на ком мне жениться?" Не просто спросил: думал я - ни к чему богатырю жена. Обуза. Он и отвечает: "На прямой спрос и ответ прямой. Невеста твоя в царстве Поморском. Во дворце, на горе высокой. Тридцать лет во гноище лежит, и нет ей до поры исцеления". Хорош сват!.. Как там в народе говорят: у вас товар, у нас купец? Только не по купцу товар такой... Задаром не нужен. Ничего не сказал я, повернулся, да и подался себе.