Из того ли то из города
Шрифт:
...Сколько раз полная луна над Степью вставала, пока задуманное свершалось - не счесть. Не весь народ вокруг себя удалось собрать Калину, не всех достала его рука. Однако ж и того, что удалось, не могли упомнить самые старые старики. Собрать все войско, от ржания коней горы дрогнут. Однако ж не сразу на Киев хан великий тронуть его решил. Поначалу с теми, кто послабее, силы свои попробовал. Всех, что за горы не спрятались, данью тяжкой обложил. Никого не оставил, кто бы при случае в спину ударить мог. А про Киев не забывал. Наводнил земли киевские соглядатаями под видом гостей. Они тебе и торг ведут, и поглядывают, и послушивают. Вроде бы забыли обо всем, что прежде было. Даже мелкие набеги, и те хан великий воспретил. Ходили слухи, будто породниться с князем киевским подумывает, и
Наконец, пришла хану весть долгожданная. Рассорился князь киевский с богатырями, засадил самого старшего в поруб, остальные же служить ему по той причине отказались. Разъехались, кто куда. Дружины порознь стоят, и то, от жизни мирной, воевать приотвыкли. Еще к грекам, в Костянтин-град, едва не каждый год на подмогу ходят.
Настало время слово, данное царю Салтану, исполнять. Ханы, что под рукой ходят, тоже по набегам истосковались. Пора.
О ту пору засиделся как-то у своего свата работный один. Ему в Кожемяки топать, а он все никак; пиво уж больно хорошо сварено. Уж обо всем, кажется, говорено-переговорено, а пиво осталось. Как же жбан оставить, коли на донышке еще плещется?.. Луна уже вовсю в окошко заглядывает, только тогда и собрался. Проводил его сват до ворот, и спать подался, а работный глянул по сторонам, на небо, расправил плечи - и тоже потопал. Идти хоть и не близко, ан заплутать сложно. Сто шагов вдоль стены городской, а там свернул в улочку, и по прямой. Главное, собак не вспугнуть. Коли хай подымут, так и шею накостылять могут. Не собаки, конечно, хозяева. Подумают, что за тать тут по ночам шатается, и запросто накостыляют. От собак, оно отбиться можно, жаль толко, палку у свата взять позабыл. Ну да камень какой под руку попадется, им и отобьемся. Идет себе, сердце песни просит, только было затянул вполголоса, слышит, ему будто кто-то подпевать начал. Осерчал. Потому как не видно никого, а подпевает. Сейчас, думает, как завижу, сразу по шее дам. Играет силушкой, пиво-то...
Озирается, видит, будто впереди идет кто-то. Неторопливо так, легонько. Глаза рукавом протер: девка. Ночью. Одна. И так-то идет, будто горе у нее какое приключилось. Прислушался.
Как вечор-то мне, маладешеньке,
Мне мало спалось, много виделось.
Не хорош-то мне сон привиделся:
Уж-то у меня, у младешеньки,
На правой руке, на мизинчике,
Распаялся-от золот перстенек,
Выкатался-от дорогой камень,
Расплеталася коса русая,
Выплеталася лента алая...
Допела песню, повернулась к стене лицом, шаг шагнула - и нет ее. Стоит работный, понять никак не может: то ли привиделось ему, то ли нет... Подошел тихонечко к тому месту, где девка пропала, так посмотрит, эдак - в лунном свете хорошо видать - стена, она стена и есть. Никаких тебе дверей там, подкопов. Страшно ему вдруг стало, задал стрекача - только пятки засверкали. До самого дома сверкал.
Жена видит, муж сам не свой возвернулся, спрашивать принялась. Он поначалу отнекивался, а потом не выдержал - рассказал. Она ему не поверила; да и как тут поверить, когда от него пивом хмельным за версту несет? Поутру же, соседке поведала, вот, мол, до девок красных допился. В его-то лета. Посудачили, посудачили, разошлись. Сколько прошло - уже весь Киев знал, как работный какой-то, с Кожемяк, стену городскую плакавши видел. Не к добру такое видение. Страшное что-то к городу придвигается.
Наконец, и до князя слухи докатились. Ну, у того суд скорый. Доставили к нему работного, выслушал князь рассказ его, и повелел вложить на первый раз ума в одно место, дабы впредь глаза чего не надо не видели. Выпороли работного, да и вытолкали взашей. Тем история и закончилась. Народ даже как-то вздохнул поспокойнее. Стена городская плачет - это непонятно что, а вот ума в одно место - оно как-то привычнее...
Так
Как вести злые приходить стали, - заволновалась Степь, того и гляди набегом двинется, - тому не верил. А как поверил, тогда уж поздно было. Смели степняки сторожи засечные единым махом, разве несколько дружинников и уцелело, кому утечь повезло. Они-то переполох и подняли. Надвигается беда, доселе невиданная. Прежде Степь тайком наведывалась, а нонче не таясь идет. И силища у нее в этот раз несметная - сколько глаз хватает, сплошь всадники. Не шибко спешат, везут с собой коромысла, что камни мечут - вдесятером не поднять. А еще башни. С такой башни прямиком на стену городскую мост перебросить сподобно. Перебросил - и ступай себе, хоть пешим, хоть на коне.
Призадуматься бы князю, ан нет - у страха глаза велики. Мало чего примерещилось? Давно такого не было, чтоб степняки одолевали. Не будет и впредь. Пока гонцов разослал, дружины разрозненные в одну собирать, время упустил. Тут, правду сказать, те богатыри, что не в опале, поспособствовали. Они за столом княжеским жирком пообросли, князю в рот смотреть да поддакивать когда надо хорошо научились. Вот и поддакивали: "Что нам Степь? Шапками закидаем. А хана ихнего - на одну ладонь посадить, второй прихлопнуть, - вся недолга. Хана хану". Такие закидают... Им разве блины в рот закидывать. Того не видят, - не разбрасывается Степь на грабежи, валом единым валит, бьет дружины, что по пути попадаются, берет все, что взять может, однако никто из воинов обратно с полоном да добычей не отправляется. На Киев идут, не куда-нибудь.
Прошло время, послы прибыли. Что снаружи, что внутри стен городских, едут, по-хозяйски кругом посматривают, будто промеж себя делят. В палаты княжеские вошли, кмети им дорогу заступить не посмели. Послов багатуры охраняют, с такими лучше не связываться. С ними только тем богатырям и тягаться, что ныне в опалу угодили. Говорили послы спокойно, даже вроде как с участием. "Князь ваш древний, во время оно, в Степь посылал сказать: "Иду на вы!" Настал наш черед с тем же словом прийти. Посылает тебе, князь киевский, великий хан Калин грамоту, коею признаешь ты власть его до веку и обязуешься дань платить, по уговору. Коли примешь сию грамоту, повернет хан Калин войско свое непобедимое обратно в Степь, дань взявши. Коли нет - быть ему под Киевом, и тогда уж - чья возьмет". Это ежели коротко. А так они через толмачей долго лопотали. Не прямо, а сто верст в обход к покорству увещевали.
Туча тучей слушал их князь с советниками своими. Умей молнии метать - испепелил бы. Даром что посол - лицо подневольное. Не сам говорит, то только, что пославший его. Потому, нет с посла спроса. Только вот Ольга, что прежде княжила, на то не посмотрела. С послами так обошлась, как заслужили. Одних в бане сожгла, других в ладье на колья сбросила. Вольготно ей было так поступить: послы те, можно сказать, от себя говорили. Надменничали. Здесь же хоть и знатные, а воины. Им послами быть в диковину, сразу видно. С них спрос иной будет - на поле ратном.
Сдержался, вопреки обычному, князь. Не стал сразу ответ давать, время на раздумье спросил. Дерзостью послы ответили. "Время тебе, покуда сам великий хан Калин к Киеву не пожалует". И тут сдержался. Дали послам дары богатые для хана великого, и с честью видимой подалее выпроводили. Они за порог - гонцы по всем городам-весям помчались с наказом - спешить к Киеву воеводам с воями, оставив для охранения самую малость. Понимает князь, что городам-весям с охраной такой не устоять против врага, ан что делать-то? Киев отстоять, об ином и не мыслит. Ежели по тем вестям, которые отовсюду стекаются, судить, в войске ханском по десятку воев на одного дружинника княжеского приходится. Помощи тоже ждать неоткуда. Кочевники, они прежде в союзниках и ходили. О греках и речи нет. Их, окромя собственных сумятиц, никакие другие не заботят. Они сами чуть что, помощи требуют.