Из того ли то из города

Тимофеев Сергей Николаевич

Кинулись разгребать. Стволы в стороны повыметнули, глянули - стоит внизу Мишка, и Марьюшку свою на руках держит. А она руками шею его обвила и к груди прильнула.

Их бы вытащить, да боязно. Ну как они уже и не люди совсем? Ежели б не сказал пару слов, что нелюдям заповеданы, так бы и стояли. Понятное дело, спрашивать стали.

Мишка и поведал. Он с собой факел прихватил, чтоб до последнего красой любоваться, пусть и не живой уже. Не сразу зажечь думал, а когда уже почувствует, что отходит. Лежит на своей лавке, жизнь свою вспоминает... И тут, будто холод по ногам подниматься стал, к самому сердцу. Пора, знать, факел зажигать. Запалил, глядит,

ан то не холод смертный - змеи откуда-то повылазили. Двух придавил, в угол бросил, остальные сами уползли.

Посидел сколько, совсем уже было факел гасить собрался, как видит, зашевелилось в углу, куда гадов бросил. Присмотрелся - там щель. То ли бревно трухлявое на сруб пошло, то ли что, а только в щели той змея показалась. Хотел ее Мишка факелом прижечь, да замешкался. И хорошо, что помедлил. Видит, во рту у змеи листочек махонький. Она этим самым листочком задавленной по голове несколько раз повела - та и заерзала. Пока Мишка глаза кулаками тер, уползли обе. Одна осталась. Только это он в углу присел, опять зашевелилось, в щели. Мишка, не будь дурак, как только опять голова показалась, с листочком, улучил момент, ухватил змеюку так, чтоб не укусила, и листочек этот самый у нее изо рта добыл. Выпустил зверя, а сам - к Марьюшке, да как начал ей лоб этой самой травкой тереть!.. Трет, а сам в угол, нет-нет, да поглядывает. Сколько ни посматривал, ан не углядел - пропала и остатняя змейка. Только ему до нее и дела нет, потому как услышал вздох легонький...

Те, кто в хворях сведущи, говорят, случается иногда, что нападает на человека такой сон, из-за которого становится он будто мертвый, не отличить. И ежели не окажется поблизости знахаря, который приметы особые ведает, то... В общем, тогда плохо дело. А ежели окажется, непременно советом поможет, как поступить должно. В разных случаях - по-разному. Иной сам полежит-полежит, да и встанет, а иному снадобье какое, али еще что надобно. Тот ли случай приключился, не тот ли - Потык на своем твердо стоял. Так и отстали, не дознавшись на верное.

Недолго в ладу прожили, опять промеж них ровно кобель черный пробежал. Снова Потык в края дальние по поручениям княжеским зачастил, и чем дальше, тем лучше. Потому и не сразу узнал, за степняками гоняючись, с земли родной взашей выпроваживая., что пропала его Марьюшка. Вроде видели ее воду носящей, когда стрелы огненные в город полетели, иной говорил, среди тех баб была, что детей в укромных местах прятали, а кто-то - на стене, мол, рогатинами с другими лестницы спихивала, когда ворог мурашами бесчисленными карабкался. Последнее и ведунья какая-то подтвердила, к ней Мишка в последнюю очередь, без всякой охоты, обратился. Пошептала бабка - Потык ее в первый раз видел, кто посоветовал, не упомнил - над мисой с водой, побултыхала пальцами, уголек бросила, да и сказала Мишке, что и вправду, была его Марьюшка на стене, там ее, горемычную, и ухватил как добычу коршун степной. В Степь свою повез.

Мишке б тогда подумать: разве быть такому, чтоб посреди сечи жаркой, с девицей на плече, вниз по лестнице, обратно в стан... Так ведь нет, доверился. Собрался в одночасье, в Степь подался, жену выручать. Встретился на дороге, неподалеку от заставы, с Ильей да Алешкой, крикнул им, чтоб не поминали лихом, чтоб простили, коли что не так было, а коли суждено снова встренуться, так слов его нынешних не припоминали, - и был таков. Только пыль завилась.

Подивились тогда братья названые, почесали затылки, потом поуспокоились. Кабы такое впервой было, может, почуяли бы неладное, вдогонь пустились, порасспросили. А как не впервой, - вернется вскорости Потык, расскажет про очередной свой подвиг. Не вернулся...

Это потом уже, как время прошло,

спохватились, что нет от молодца ни слуху, ни духу. Поначалу думали, дадено ему князем поручение особое, не враз исполнишь. Это когда то один из богатырей оставшихся на заставу заявится, то другой. Они-то новости и привозили, все больше нерадостные. Из всех разве что Сухман с Полканом, да Васька Долгополый, да их трое землю стерегут, а остальные посгинули. Так, что и весточки по себе не оставили. Не стало им места ни в Киеве, ни еще где, с порядками новыми.

Несколько раз, по жребию, в ту сторону отправлялись, куда, в последний раз видели, Мишка поспешал. Двое искали, один на заставе оставался. На всякий случай, потому как попритихли степняки, затаились. Хотелось бы верить - образумились, ан не верится. В крови у них - набегами жить.

Вот как-то вечор и наехали Илья с Добрыней на старца перехожего. Сидит себе в местечке укромном возле подножия холма, огонь махонький разложил, корку в чашку с водой макает. Спешились, приветствовали, как полагается, дозволения спросили, возле костерка присесть. Запомнили, должно быть, как Иванище проучил. Разложили, что с собой было, угощают старца. Слово за слово, спросил их тот, что за нужда в Степь гонит? Рассказали, как могли. Дело нехитрое, потому как рассказывать-то особо нечего.

– Уж не о том ли молодце ищете, что побоище тут знатное учинил?

– Что за побоище?

– Сказывали, будто сколько тому назад заночевали неподалеку от этого самого места гости незваные, из похода на Киев возвращавшиеся. Вволю, должно быть, натешились, и не ждали, не гадали, что поджидает их расплата скорая. Налетел на них откуда ни возьмись богатырь, да как начал потчевать: кого мечом сечет, кого конем давит. Разве что нескольким утечь удалось, остальным же должок с лихвой возвернулся. И так случилось, высвободил молодец красну девицу, что неведомо каким образом схорониться смогла, во время сечи-то. И будто даже не девицу, а жену свою, в полон уведенную... Там и остался.

– Где?!!

– Да вон там, за этим холмом другой будет, а за тем уж как раз тот... Да вы погодите...

Куда там, погодите! Вскочили Илья с Добрыней, к коням - да в седла. Крикнули старцу, что мигом обернуться, и исчезли.

Коням богатырским два холма - один скок. Глядят, не соврал старик. Лежит себе на вершине третьего богатырь, спит, должно быть. Ну, вот и нашелся. Зря беспокоились. Сейчас все и узнается, как да что. Не узналось. На радостях невдомек спросить себя, отчего это, окромя богатыря, не видать ничего? А от того не видать, что... Не молодца нашли, камень. Поначалу показалось, один в один - Потык. И обличьем, и ростом... Подвели глаза; что хотели углядеть, то и угляделось. Вот оно, значит, как встретиться довелось. Метнулись обратно, к старику, а там пусто. Ровно и не было никого. Так всю ночь возле камня и просидели, товарища вспоминая...

Между тем, жизнь на заставе идет своим чередом. Радости особой нету, ан и забот тоже, кроме как по хозяйству. Подымаются вместе с красным солнышком, к ручью спускаются, ключевой водой умыться. Наберут полный щит воды, обольются, поухают на всю окрестность, идут жребий бросать. Это чтоб не обидно было, кому, ежели что, первому в бой вступать, коли враг покажется. Только это давно прежде случалось, наезжали багатуры степные побахвалиться, а больше пограбить, нонче же стаями прут, и не напрямки, а все путями окольными. С какой стороны не жди, все одно не угадаешь. Князь, говорили, даже городки ставить велел, и к Степи поближе, и к горам Сорочинским. Потому и оказались заставы позабытыми-позаброшенными, не до них. Оттого-то и течет здесь жизнь размеренная, сонная.