Из жизни императрицы Цыси
Шрифт:
Война с державами была, конечно, убийственной для Китая, но самой Цыси удалось выпутаться из созданного ею положения. Бежав в город Сиань, она (как обычно, от имени императора) 8 сентября 1900 года издала эдикт о «наказании бандитов», нагло свалив всю вину на ихэтуаней, и начала истреблять их с помощью империалистической объединенной армии. Как отмечено в воспоминаниях Пу И, «Цыси сначала использовала ихэтуаней для убийства иностранцев, а затем иностранцев — для уничтожения ихэтуаней». Эта измена по отношению к повстанцам была подтверждена так называемым Заключительным протоколом (1901), когда генерал-губернатор Ли Хунчжан от имени Цыси договорился с представителями иностранных держав о казни вождей ихэтуаней, в том числе сановников Гаи Ни, Юй Сяня и Чжао Шуцяо, которые прежде действовали по прямым указаниям вдовствующей императрицы.
Вот как изображается в исторической литературе гибель одного из клевретов,
Во время подготовки заключительного протокола, принесшего Китаю новый позор и колоссальные финансовые убытки, Цыси была озабочена лишь одним — не пострадать самой. Неудивительно, что «так называемые переговоры о мире вылились в переговоры о наказании „виновницы бедствий“ Цыси. Как только державами выдвигались другие требования, цинское правительство принимало их целиком, без всяких возражений». И вскоре императрица получила от насытившихся держав документ о своем помиловании.
Дальнейшие события с законной иронией, хотя и кратко, освещаются в записках Юй Жунлин:
«В 1901 году князь Цин и сановник Ли Хунчжан заключили с объединенной армией договор, и царствующие особы вернулись на свой драгоценный трон. Прежде обласканный князь Дуань был отправлен на вечное поселение, а его сына, недавно объявленного императорским наследником, разжаловали в простолюдины.
Свое возвращение Цыси ознаменовала указами о реформах: упразднением восьмичленных сочинений [28] и преобразованием Палаты внешних сношений в министерство иностранных дел. Мало того, она даровала некоторую свободу Гуансюю — например, поставила ему трон по правую руку от своего, чтобы император тоже мог присутствовать при решении государственных вопросов. Но Гуансюй знал цену таким реверансам и совершенно не раскрывал рта».
28
Восьмичленные сочинения — схоластические сочинения, которые писались на государственных экзаменах и обязательно должны были состоять из восьми разделов. Названными реформами Цыси старалась задобрить иностранцев и китайских либералов.
Кроме Гуансюя против восстания ихэтуаней с самого начала выступали и некоторые другие правители Китая: генералы Не Шичэн и Юань Шикай, генерал-губернаторы Лю Куньи, Чжан Чжидун, Ли Хунчжан, сановники Сюй Цзинчэн и Юань Чан. Но для политики Цыси и ее окружения очень характерно, что часть этих сановников (Сюй Цзинчэн, Юань Чан и другие) тоже была казнена правительством — еще тогда, когда оно выступало в поддержку ихэтуаней.
Перед бегством из Пекина Цыси вновь удлинила список своих жертв: она велела нескольким евнухам надежно спрятать ее драгоценности, а затем приказала утопить этих евнухов, чтобы они не могли обворовать ее или проболтаться. Когда вдовствующая императрица покидала Сиань, какой-то человек бросился к ее паланкину; стража решила, что он покушается на жизнь Цыси, и отрубила ему голову. А это оказался просто юродивый.
Поведение Цыси в то время отразил известный китайский прозаик начала XX века Ли Баоцзя в своем обличительном романе «События 1900 года». Особенно ценно, что этот роман был написан по свежим следам событий, еще при жизни вдовствующей императрицы. Примечательно также, что с наибольшей неприязнью Ли Баоцзя отнесся не к ихэтуаням, не к их противникам (иностранцам и отдельным китайским сановникам), а к маньчжурской верхушке, которая подло использовала ихэтуаней для своих целей. Вот что говорят весьма объективные в данном случае критики: «Писатель исключительно глубоко проник в междоусобную борьбу правителей, нарисовав князя Дуаня, Ган Ни, Чжао Шуцяо, Юй Сяня, Юань Шидуня и других чиновников, губящих государство. Кроме того, он с помощью сравнительно осторожных, завуалированных приемов разоблачил императрицу Цыси, которая поддержала ихэтуаней, а затем уничтожила их».
Всесильную государыню прозаик, конечно, не мог обличать так резко, как названных выше сановников, — во-первых, потому, что он не был революционером, а во-вторых, потому, что он писал в подцензурной газете. И все же нельзя согласиться с теми китайскими авторами, которые утверждали, будто Ли Баоцзя «прославляет Цыси».
«Мятежный князь открыто убил высоких сановников, но священные монархи не знали об этом» — так заканчивает писатель главу, изображающую казнь Сюй Цзинчэна и Юань Чана. Достаточно сопоставить выделенные мною слова, чтобы
Получив эти дары, и реальные иностранцы, и герои Ли Баоцзя были крайне поражены, так как помимо ихэтуаней их осаждали и правительственные войска. Но тут у писателя (именно у него, а не в жизни) обнаруживаются «два понимающих человека», которые объясняют, что сама императрица, наверное, ничего не знает о бедствиях иностранцев. Разве не похожа эта краткая отговорка, завершающая подробное описание недалекого монаршего лицемерия, на обход цензуры?
Далее Ли Баоцзя обличает Цыси еще глубже устами приближенных Гуансюя и иностранных офицеров. Группа иностранцев приходит на островок Интай, куда до бегства монархов из Пекина был заточен император, и завязывает разговор с двумя оставшимися здесь евнухами. Все они жалеют о том, что у Гуансюя ничего не вышло с реформами, считают это основной причиной восстания ихэтуаней и последовавшей за ним иностранной агрессии. Иначе говоря, главную вину за трагедию 1900 года Ли Баоцзя возлагает на Цыси, устроившую в 1898 году реакционный переворот. Это поразительно смелый отрывок, перекликающийся с авторским предисловием к роману, где Ли Баоцзя сравнивает содержащие «Событий 1900 года» и эпизод разграбления Янчжоу из знаменитой пьесы Кун Шанжэня «Веер с цветами персика». Необходимо пояснить, что резню в городе Янчжоу устроили в конце XVII века маньчжуры. Об этом существует специальная публицистическая книга Ван Сючу «Десять дней в Янчжоу», которая, как и пьеса Кун Шанжэня, неоднократно запрещалась под страхом смертной казни.
После неудавшейся авантюры с ихэтуанями Цыси, чувствуя шаткость своего положения, стала сама издавать указы о реформах. Ее критик мог подвергнуться нападкам и со стороны правительства, и со стороны многих либералов, поверивших Цыси. Но Ли Баоцзя, по-видимому, был готов выдержать такой двойной натиск — иначе он не обратился бы к проблемам (реформы 1898 года, события 1900 года), которые якобы уже отошли в прошлое. «Я написал этот роман только для того, чтобы читатели в нынешнее мирное время не забыли о прошлогодних бедствиях, набрались энергии и усердно делали каждый свое дело», — заявил Ли Баоцзя, как бы требуя настоящих, а не лживых перемен.
Реформы 1898 года были, конечно, больше похожи на «настоящие», но тоже не вполне устраивали Ли Баоцзя. Об этом свидетельствует его роман «Краткая история цивилизации» и главы 17-21 «Событий 1900 года», где вместе с наглой Цыси достается и слабому, нерешительному Гуансюю. Вряд ли правы литературоведы, заявляющие, что Ли Баоцзя «глубоко скорбит» о Гуансюе, что «бегству двора на запад... отводится слишком большое место». Даже если рассматривать подобный интерес к монаршим особам как одно из проявлений верноподданничества (возможно, внешнего), нельзя не видеть, что в указанных главах содержится острейший сатирический материал.
20 июля 1900 года, скрываясь из столицы, «Старая будда сказала: „Сейчас, когда перед нами сильный враг, достаточно заложить легкую коляску, большого числа сопровождающих не нужно“». Эти строки выглядят как сущее издевательство над трусостью и ханжеством Цыси, особенно если сопоставить их со словами из другой главы, где выясняется, что «крохотному уездному городу Хуайлай трудно кормить десять с лишним тысяч человек» — к такой цифре свелось «небольшое число сопровождающих».
Впрочем, лучше последовать прямо за монархами, которые «незаметно промчались больше семидесяти ли». Жители деревни, в которой изволил остановиться императорский кортеж, потрясены и даже забыли о необходимых поклонах. Цыси милостиво прощает их. «Священная добродетель высока, с древности не было подобной!» — восклицает автор, и нам снова, в свете предыдущих страниц, трудно расценить это иначе, как иронию. Особенно подозрительно выглядят места, где Ли Баоцзя с умилением описывает «непритязательность» монархов, «принимающих» у крестьян сотню яиц и все деньги, или показывает, как начальник уезда Хуайлай преподносит «обносившейся» Цыси приданое своей юной дочери. Дело в том, что писатель всегда ненавидел тех, кто ооирлл людей. Вряд ли могли нравиться ему и размышления старой националистки о том, китайская одежда ей дарится или маньчжурская. Но евнухи убеждают Цыси, что сейчас это все равно, и императрица повышает начальника уезда в должности — таким пронырам Ли Баоцзя тоже никогда не сочувствовал.