Из жизни императрицы Цыси
Шрифт:
Завершается бегство монархов их трогательной встречей с членом Государственного совета Ваном, которого они недавно бросили в столице. Думаю, что этот новый контраст окончательно устраняет сомнения в сатирической, хотя порою и завуалированной, направленности «Событий 1900 года».
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
Ко времени поражения ихэтуаней реальная сила Цыси пошла под уклон, но окружающие это не очень замечали, потому что вдовствующая императрица продолжала цепко держаться за кормило правления и сохраняла весьма внушительный вид. Вот как описывает ее Юй Жунлин, впервые увидевшая государыню в 1903 году:
«Цыси оказалась невысокой
Именно у Юй-Жунлин мы находим наиболее полное описание распорядка дня императрицы, интересное для тех, кто хочет знать о жизни маньчжурского двора:
«Княжны и фрейлины обычно вставали в шесть часов, так как в восемь уже полагалось прийти в Зал радости и долголетия, чтобы пожелать Цыси доброго утра. Когда вдовствующая императрица выходила, евнух откидывал дверную занавеску, все кланялись и говорили:
— Желаем благополучия Старому предку!
Цыси садилась в свое кресло из сандалового дерева и завтракала... Затем появлялся главноуправляющий с несколькими желтыми коробками, в которых лежали доклады губернаторов, генерал-губернаторов или членов Государственного совета. Главноуправляющий вместе с одной из фрейлин становился на колени перед Цыси и доставал из коробок доклады, а фрейлина передавала их вдовствующей императрице. Просмотрев бумаги, старуха таким же путем возвращала их главноуправляющему и в паланкине отправлялась на аудиенцию во Дворец гуманности и долголетия.
...Трон вдовствующей императрицы находился в центре дворцового зала, а трон Гуансюя — справа от нее. По обе стороны стояла императорская охрана, в которую входили исключительно аристократы, в том числе князь Гуйсян, младший брат Цыси.
Князья и сановники по очереди приближались к монархам, но задавала вопросы только Цыси. Гуансюй сидел в стороне и не произносил ни звука».
Трапеза вдовствующей императрицы выглядела следующим образом:
«В одиннадцать часов утра подавали еду. Во Дворце радости к кану [29] придвигали два квадратных стола, а рядом с ними, прямо на кан, ставили специальный низенький столик, так, чтобы все столы образовали одну плоскость. Затем пять или шесть евнухов в белых нарукавниках приносили яства в желтых лаковых коробках, расписанных синими драконами. На каждый квадратный стол ставили по шестнадцать блюд, а на низенький стол — лишь несколько кушаний, особенно любимых вдовствующей императрицей. Один из евнухов преклонял перед Цыси колени и говорил:
29
Кан — невысокая лежанка, обогреваемая изнутри и занимающая значительную часть комнаты.
— Прошу Великую императрицу к трапезе!
Только тогда Цыси садилась за столик, на приземистый трон. Временами она изволила есть вместе с Гуансюем, для которого в таких случаях ставили на кап еще один приземистый трон, по правую руку от вдовствующей императрицы.
Обычно Цыси ела только ближайшие кушанья,
Завершать трапезу Цыси любила маисовой похлебкой, которую повара заранее, через определенные промежутки времени, разливали в шесть или семь чашек. Когда обед подходил к концу, евнухи выбирали не слишком горячую и не слишком холодную чашку и ставили ее на стол.
Во время трапезы императрица, княжны и фрейлины уходили, а Цыси ела и одновременно смотрела спектакль, который не прекращался ни на минуту. Затем чггаруха приглашала императрицу и остальных женщин пообедать, а сама в паланкине отправлялась в Зал радости и долголетия. Она почти всегда спала днем, причем в полдень, и однажды сказала моей матери, что только полуденный сон дает настоящую бодрость».
Если учесть, что активную роль в политике Цыси сначала играть с середины 50-х годов, то она провела на троне даже больше, чем полвека. За это время она пережила целых три регентства: 1861–1873 годы (тогда она держалась почти в тени), 1875–1889 годы (иногда даже подписывала указы, хотя продолжала вести себя осторожно) и 1898–1908 годы (нагло захватила власть у взрослого императора). В последний период Цыси овершенно подавила не только Гуансюя, но его жену и наложниц. О «молодой» императрице, которая к тому времени уже утратила значительную часть своей молодости, Юй Жунлин пишет:
«Племянница Цыси была доброй, но не очень умной женщиной. Впрочем, я не знаю как следует ее характера, потому что обычно она вела со мной бытовые или церемонные разговоры и не обнаруживала своих подлинных чувств. Политикой императрице не дано было заниматься, шить она не умела и в то же время ничего не читала — лишь курила дешевый табак...
Стех пор как ее выдали за Гуансюя, она очень редко виделась со своей матерью, княгиней Гуй, и не решалась приглашать ее во дворец. С отцом она тоже почти не разговаривала: только ловила порой его взгляд, когда Гуйсян дежурил в охране Цыси...
Единственным постоянным правом императрицы было определять женские наряды во время празднования Нового года и дня рождения Цыси.
— Государыня, вероятно, училась дворцовым церемониям, раз так хорошо знает их? — спросила я однажды.
— А я их вовсе и не знаю, — ответила императрица.— Они чересчур сложны, чтобы их запомнить. Перед каждым праздником министерство церемоний присылает в Управление двора подробный перечень всех необходимых ритуалов, а Управление двора пересылает этот перечень мне.
С наложницей Цзинь я почти не общалась и знала ее мало. Она была очень толстой, целыми днями молчала и только иногда хихикала. Хотя называлась она драгоценной наложницей, ее, по моим наблюдениям, абсолютно не ценили. За многие годы, проведенные во дворце, я ни разу не видела, чтобы Цыси заговорила с ней».
Почувствовав силу держав, вдовствующая императрица после подавления восстания ихэтуаней начала всячески заигрывать с иностранцами, принимать их у себя и очень старалась произвести на них благоприятное впечатление. Нередко она достигала своей цели, о чем свидетельствуют, например, слова Кэтрин Карл, относящиеся к 1904 году: «Мне казалось почти невозможным представить себе, чтобы эта ласковая дама, с такою замечательно моложавою внешностью, с такою привлекательною улыбкою, могла быть той, которую называют жестоким, беспощадным тираном, страшной, „старой“ вдовствующей императрицей, имя которой было на устах всего мира с 1900 года... Все, что я слышала о ненависти ее величества к иностранцам, рассеялось этою же первою аудиенциею и тем, что я видела. Я чувствовала, что самая опытная актриса не может так притворяться...».