Из жизни одноглавого. Роман с попугаем
Шрифт:
Размышляя над проблемой, я не раз и не два вздохнул: ах, как было бы славно знать, что мир довольствуется твоей мудростью… Нет же, ему нужны еще и твои умения.
Дома у Натальи Павловны вычислительной техники и аксессуаров к ней не водилось, поскольку она ни в чем таком не разбиралась. (Кстати говоря, я понимаю, почему современные женщины не разбираются, скажем, в револьверах или конской сбруе. Но почему в принтерах — для меня остается загадкой. Да и вообще, если на то пошло, принято считать, что люди умнее попугаев. На мой взгляд, это мнение слишком категорично: большая часть если и умнее, то ненамного).
А зато
Однако налаживание их отношений я решил оставить на потом. Покамест мне позарез нужно было пробраться в его комнату.
И мне это удалось.
Я улучил момент, когда Аркадий Тимофеевич удалился не то в булочную, не то по какому-то иному столь же обыденному делу.
Дверь в комнату он оставил открытой.
Порхнув во владения Аркадия Тимофеевича, я с удовлетворением обнаружил, что компьютер включен — а иначе мне пришлось бы повозиться с его тугой скользкой кнопкой.
Не прошло и минуты, как я бегло нащелкал на пустом экране:
ПЕТР! НЕ ХОДИТЕ НА ОТКРЫТИЕ МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНОГО ТОРГОВО-РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОГО ЦЕНТРА «ОДИССЕЯ» С ПОДЗЕМНОЙ ПАРКОВКОЙ! И НЕ ПЫТАЙТЕСЬ НАВРЕДИТЬ МИЛОСАДОВУ! ВСЕ УЖЕ ПРОДУМАНО, МЕСТЬ НЕИЗБЕЖНА! А ВЫ ТОЛЬКО ИСПОРТИТЕ ВСЕ ДЕЛО И ПОДСТАВИТЕ СЕБЯ ПОД УДАР! ЗОРРО.
Принтер негромко загудел, протягивая лист. Я осторожно сложил его вчетверо, унес в прихожую, до поры до времени сунул наверху вешалки под одну из шляп Аркадия Тимофеевича, а вечером, когда Серебров зашел по какому-то делу, выгадал секунду, чтобы затолкать листок в карман его куртки.
***
Утро того дня, на которое было намечено открытие многофункционального торгово-развлекательного центра «Одиссея» с подземной парковкой, лично для меня ничем не отличалось от многих предыдущих.
Позавтракали, привели себя в порядок.
Попутно Наталья Павловна рассказала мужу и сыну, приветливо смотревшим на нее с фотографий, обо всех наших скорбных делах. Дескать, нынче откроется ТЦ, и Милосадов станет его директором. И что Петя Серебров вчера вечером признался Светлане Полевых, как самому близкому человеку, под клятвенное обещание не выдавать секрет, что в день открытия «Одиссеи» намеревается прилюдно съездить Милосадову по роже, а там будь что будет. А Светлана Полевых, боясь за него, тут же раззвонила Наталье Павловне и Красовскому, моля что-нибудь предпринять — да так, чтобы сам Петя о
— Ах, Соломон Богданович, вы один, что ли, хотите остаться? — услышал я привычное. — Нет уж, лучше, как шерочка с машерочкой, в библиотеку. Не возражаете?
Пошли «в библиотеку».
Явились в одиннадцатом часу и, как оказалось, очень вовремя.
Весь торговый центр, куда ни взгляни, сиял, сверкал и лучился чистотой.
С обеих сторон неохватного глазом фигурного портала гроздьями свисали где хмурые химеры, где веселые обезьяны, полуспрятавшиеся в гипсовой вязи тропических лиан. В мерцающей глубине неспешно вращались огромные двери. Справа и слева от входа на многие десятки метров топырились, налезая друг на друга, гирлянды цветов и гроздья воздушных шаров. Разноцветные искристые ленты увивали парапеты, горящие медным жаром водосточные трубы и карнизы, плевательницы, столбы уличных люстр и сами люстры — и даже выстроившиеся в несколько строгих каре бесчисленные ряды стальных тележек.
— Наталья Павловна! Дорогая!.. Валя!.. Зоя!..
Собрались все — и Коган, и Калинина, и Екатерина Семеновна, и девушки из пополнения, и девочки из абонемента, и даже таджикская женщина Мехри в праздничном красном платье, подол которого почти закрывал краешки шаровар, застенчиво улыбалась из-под белого с каймой платка, — в общем, все были здесь.
Я все озирался, надеясь увидеть Петю, Светлану Полевых или хотя бы Красовского, — но тщетно.
Большую площадь перед входом захлестывал народ. Металлические ограждения держали только узкий коридор, застеленный алой ковровой дорожкой от автостоянки до входа.
Голоса, нетерпеливые выкрики, детский визг и гудки машин на ближайших улицах складывались в широкий гул, перебить который мог только гром музыки. Присобаченные где-то по стенам ТЦ громкоговорители щедро заливали площадь: то полковые оркестры, то Пугачева, то вдруг мощно запиликал «Танец маленьких лебедей», а когда что-то визгнуло, будто игла проехалась по пластинке, из динамиков тяжело и грозно понеслось:
Забота у нас простая,
Забота наша такая…
В тот же миг показался кортеж.
Я задрал голову к небу, надеясь увидеть в нем все то, что надеялся увидеть.
Однако ясное небо неприятно поражало своей пустотой.
Боже, как я нервничал! И вчера нервничал, и сегодня утром. А сейчас меня просто колотило. Господи, ну неужели опоздают?!
Длинный черный лаковый автомобиль медленно приближался, сопровождаемый роем мотоциклистов в желтых шлемах.
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею!..
Мотоциклисты плавно и почти бесшумно разъехались право и влево, лимузин остановился у начала ковровой дорожки.
Кто-то из группировавшихся здесь представителей менеджмента подскочил, чтобы распахнуть дверцу.
Первым показался… нет, не Милосадов.
Высунулась нога в брючине и лаковом ботинке… и представитель менеджмента поддержал батюшку, помогая ему выбраться на свет божий и встать на твердую землю.
Батюшка распрямился, ряса расправилась, закрыв и ботинки, и брючины. Он был пузат, широкоплеч, осанист: борода лопатой, ярое сверкание килограммового креста на груди.