Из жизни полковника Дубровина

Шахмагонов Федор Федорович

Далекие наши края. Не говорю глухие - нет глухих мест, где человек живет... Однако далекие.

Он еще раз взглянул на мое удостоверение.

– Дубровин? Алексеевич! У нас тут знают Алексея Федоровича Дубровина...

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Алексей Федорович - мой отец...

– Этим и обязаны вашему приезду?

– Нет! Просьба, Николай Павлович! Разговор должен остаться между нами...

– Такое уж у вас учреждение, и без предварения понятно! Так что же? Не плен ли вспомнить приехали?

–

Плен...

Власьев сдержанно вздохнул.

– Много раз вспоминать приходилось! Забыть и сам не забудешь...

– Вам что-нибудь может подсказать из далекого прошлого фамилия Шкаликова?

– Как не может! Обязательно даже может! Только что же покойника вспоминать?

– Покойника? Откуда у вас такая уверенность, что он умер?

– Как меня председателем выбрали, написал ему письмо... Знаю... По себе... Трудно нам было, кто в плену побывал. А мне люди нужны. Приглашал его работать в колхоз. Жена ответила, умер, дескать! Утонул! Тому лет пятнадцать уже...

– Жив Шкаликов!

– Жив?! Хм! Удивляться не хочу! Всякое может быть... Фокус, конечно, занятный! Но плохого вы от меня о нем не услышите! Жизнь он мне спас!

– Вы что же, без него не решились бы на побег?

– Побег? Оттуда? Из немецкого лагеря? Каждый час о побеге думал! И не я один! Только бежать некуда! Далеко не убежишь! Так хоть надежда какая, свои вот-вот придут! А побег - это очередь из автомата!

– Вас выводили на работы... Это было за пределами лагеря. Завалы, разрушения...

– Протокол нашего допроса, я вижу, вы изучили, Никита Алексеевич! Сохранился?

– Сохранился...

– Со Шкаликовым не беседовали?

– Ищем, чтобы побеседовать!

– Нового он вам ничего не расскажет! Бесполезно! Хотя придется объяснить, зачем умер!

Власьев грустно усмехнулся:

– Выжил я, товарищ полковник, потому, что умел молчать. Разные там и всякие подворачивались с разговорами о побеге... Может, кто и искренне искал попутчиков, а чаще - от лагерного начальства проверку делали... Игру такую любили. Сколотит провокатор группу для побега, соберутся. Немцы даже помогут. Только из лагеря долой - они следом... И весело, и начальству реляция, вот, дескать, какие мы молодцы ребята! Никто от нас уйти не в силах! Шкаликова откуда-то перевели.

Шальной он, что ли, или испугался, что из нашего лагеря уже никуда не переведут. Он прямо в открытую предлагал всякому и каждому... Бежим - и все тут!

– На этот раз вы не испугались, что это провокация?

– Я опять же ничего ему не ответил... Завалы, обвалы там всякие... Это все не существенно... Шкаликов ударил по очкам немецкого солдата. Сбил очки. Голубев вырвал у солдата автомат и прошил очередью немца. Как они убили немца, я сразу и решил - можно бежать!

Если Шкаликов провокатор, то и ему беда, не простят - И в побеге он не выдаст...

– Вы этого не рассказывали на допросе...

– А

если Шкаликов не провокатор, а просто шальной и отчаянный малый? А? Загубил бы я его таким предположением! Потому и не рассказывал...

– Почему именно он пошел на хутор договариваться? Голубев считает, что по своей смелости...

– Голубев доходил... Он обессилел от голода... Куда ему идти? Раскольцев сам не спешил... Я так считал: если Шкаликов провокатор, а на хуторе немцы - не пойдет.

Должен провокатор знать, где беглецов ждать договаривались... Нет немцев - снова риск... Вызвался идти, пусть идет. Жребий кидать между мной и им надо было!

– Ну и как сейчас вы считаете? Провокатор он или нет?

– Никак не считаю... Не знаю, и точка! Всем, чем могу помочь, помог бы ему оправдаться!

– Помогите! Почему вы решили, что мы обязательно хотим его в чем-то обвинить? Во всяком расследовании всегда есть две стороны. Я тоже был бы рад, если бы он оказался честным человеком. Может быть, так оно и есть... Человек он во всяком случае сложный. Он исчез из дому. Скрылся... Разыграл спектакль... Утонул...

И пятнадцать лет каждый месяц посылает деньги дочери... Такое напридумывал с этими переводами, мы ищем, никак найти его не можем! То из одного города идут переводы, то из другого! И все под разными фамилиями...

– Мне он там особо сложным не показался... Говорю, скорее шальным! А этот его фокус с переводами объяснить не могу. Не виделись с той самой поры, как к следователю из особого отдела ходили...

– Раскольцев-то женился на той польке...

– Да ну!
– воскликнул Власьев и подался ко мне через стол.

– Это вас удивляет?

– Приглянулся он ей, значит... На голодного не похож был... Может, он в каком хозяйстве у немки батрачил... Подхарчила. Смазливым он был пареньком...

– Он старше вас.

– И я тогда был не старик. Что он там в протоколе показывает?

– Перечисляет лагеря, где был...

– По тем временам другого ему не оставалось... Не нравилась мне его ухватистость... Да ведь недолго мы вместе были... И помалкивали... Польку мне хотелось бы повидать...

– Умерла она... Дочь от нее осталась...

– Они в Польше жили?

– Нет! Здесь. Раскольцев врач... Заметный! Специалист но печеночным заболеваниям!

– Печень у меня больная, но лечигься к нему не поеду!

...Все. однако, сметалось в моем повествовании, хотя я и стараюсь развертывать действия, как шло расследование. Но события развивались не в одном плане Мы пока видели одну цель: найти Шкаликова, выяснить, кто его ищет, кого он боялся.

Случай на станции Рязань II с Василием вызывал сомнения. Но не такая уж это случайность, если разные люди ищут одного человека. Могло с Василием сыграть злую шутку просто нервное напряжение.

А между тем существовал во всей этой истории второй план.