Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
Иван Иванович был старым оперативным работником.
Именно оперативная работа приучила его не отмахиваться от трудноуловимых, невыраженных впечатлений. Xудой, немного уже сгорбленный, но собранный, как пружина, человек. Он сумел уцепиться за почти неуловимое в рассказе Шкаликовой. Ответил ей спокойно и как бы успокаивая ее, чтобы еще больше обострить ее чувства.
— Что же тут удивительного, Клавдия Ивановна?
Разве все должны знать, что ваш муж умер? Были же товарищи, друзья...
— Ни друзей, ни товарищей
— Так уж вы всех и должны помнить. Он воевал...
Может быть, какой-нибудь фронтовой товарищ вспомнил?
— Может быть... — с долей иронии согласилась Шкалнкова. — Всю войну мой муж в плену был!
Иван Иванович ничего сразу не ответил. Пока еще очень смутно проглядывало объяснение ночного визита.
Вместе были в плену. Шкаликов прошел комиссию, ни в чем оказался не виноватым. А этот незнакомец мог быть и повязан преступлениями в лагере где-то... Словом, мог он отбывать и наказание. Вышел... Прошли годы.
Решил повидаться с товарищем по плену. Но осторожен, всего боится... Чего же ему бояться? В городок приехал повидать товарища, товарищ умер. Час поздний... Повернулся и ушел. С женой товарища не захотел повидаться.
Почему? Чего он боялся?
Шкаликов умер задолго до того, как Иван Иванович начал работать в городке. Он посмотрел на часы. Еще не отошел из ночной автобус последнего рейса. Он приказал патрулю проехать к автобусной остановке и задержать незнакомца со смуглым лицом и проверить его документы.
А со Шкаликовой продолжал разговор.
— Вы думаете, Клавдия Ивановна, что это кто-то из знакомых его по плену?
— Только по плену и были у него знакомые. Он бежал из плена... Сам мне рассказывал.
Вот еще объяснение. Может быть, кто-то из бежавших с ним из плена. Но тогда настороженность его вдвойне и втройне необъяснима.
Иван Иванович попытался сопоставить все как-то во времени и задал всего лишь уточняющий вопрос;
— Когда умер ваш муж?
И вдруг ошеломляющий ответ:
— Он не умер... Он жив!
— Сбежал, что ли? К другой ушел?
— Утонул... На льду около полыньи нашли его телогрейку... А на самом деле не умер он... И к другой не уходил!
Несколько позже Шкаликова мне повторила свои рассказ. Мешались в этом рассказе вещи вполне понятные и вещи, заставляющие задуматься...
— Получила я открытку — пропал без вести... — рассказывала Шкаликова. — Не похоронная! А что это означает: пропал без вести? Где он? Какое ему лихо? Слезы душат! Долгие ночи все о нем думаю. Из-под венца на войну ушел... А тут эвакуация. Мыкалась одна, как могла. Первенький наш от скарлатины в дороге умер... Войне кончилась — явился...
Разговор шел дома у Шкаликовой. Мы к ней приехали двумя днями позже.
Иван Иванович подправлял ее, возвращая ее к той форме рассказа, в которой она ему все выложила.
—
— Явился! — продолжала она, стараясь не потерять нити рассказа. — Только гляжу, порченый он! Ночью проснется, закричит... Зубы скрипят. В плену всю войну...
— Плен дело не шутейное! — поддержал Иван Иванович.
— Боялся он! — объяснила Шкаликова.
Вот она точка, вот те два слова, которые привели начальника отдела милиции к нам в Комитет государственной безопасности.
Я тут же спросил ее:
— Кого ои боялся?
Шкаликова скосила на меня глаза, вздохнула и не ответила. Задумалась.
— Рассказывай, рассказывай! — подбадривал ее Иван Иванович. — Это полковник госбезопасности Дубровин и его помощник. Им все нужно знать, чтобы разобраться!
— Как ночь, под кровать топор кладет... — продолжала Шкаликова. — На стенку ружье вешал, чтобы сразу рукой дотянуться. На окна глухие ставни поделал. У нас иx сроду не было. Он закрывал ставни изнутри и снаружи. Запрется кругом, запрет ставни, тусклую лампочку зажжет, ложится, а не спит... Не спит... Лежит часами с открытыми глазами. Или всю ночь ходит и ходит...
Собака залает: одна рука к ружью, другая — за топор... Успокаивала я его... Допытывалась... Сергей, говорю, ежели в чем виноват, пойди повинись... А он посмотрит на меня чудными глазами и молчит...
— Ждал он кого-то! — подсказал Иван Иванович.
Я смотрел на Шкаликову. Ответ мне ее был известен со слов Ивана Ивановича. Ответ этот тоже был всегонавсего намеком.
— Ночи долгие... Сама ведь тоже не сплю... Как-то ночью совсем измаялась. Спрашиваю, кого ты ждешь?
А он вдруг говорит: если б знал, кто придет, встретил бы... И топор взял бы!
Иван Иванович многозначительно посмотрел на меня поверх ее головы. Понятно? Понятно, кого топором встречают?
Но сам Шкаликов, сам он, кто же таков?
Из ее рассказа мало что прояснялось. Работал он, как из плена пришел, на тихих, незаметных работах.
Служил в бухгалтерии лесхоза контролером, ушел обходчиком леса, потом ночным сторожем на складе. Вернулся он из плена еще молодым. Почему же ему не захотелось попытать себя на деле более значительном и интересном?
И не пил... Трезво жил.
Шкаликова заканчивала:
— А как дочь родилась — успокоился. Радовался он ей! A тут и исчез...
И вдруг открылось: каждый месяц аккуратнейшим образом шли к ней денежные переводы из разных городов и поселков. Всегда одна и та же сумма. Смутило нас, что переводы шли от разных лиц. Города, из которых приходили переводы, в разных концах. Могло создаться впечатление, что человек, делающий переводы, все время находится в дороге. Я сейчас же дал указание изучить географию переводов, чтобы уловить хоть какую-нибудь связь между ними.