Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
На дороге от Третьяков на Зимовское я родился. Отец мой, Алексей Федорович Дубровин, отбывал в Третьяках царскую ссылку. Мать приехала к нему на правах вольной поселенки.
Настало время появиться мне на свет. Урядник запретил ссыльному "за политику" сопровождать роженицу.
Повез мою мать на лошади к фельдшеру хозяйский сынишка. Было тогда Мише Проворову пятнадцать лет. Положил мальчишка в сани берданку, от лихой и неурочной встречи с серыми хозяевами леса, завернули мать в тулупы, заложили сеном, чтобы не замерзла.
Миша Проворов... Он стал близким человеком в нашем доме. Я
Выехали они с матерью из Третьяков рано утром.
Дорога из деревни вела в лес на зазимок, как свернули — пошла целина. Объехали лес и спустились на ледовый путь. По реке снежных наносов меньше.
Зимний день короток. К вечеру остановились покормить лошадь овсом. Мать встала, сошла с саней. Низко над землей сверкали звезды, легко пронзая своим далеким светом морозный воздух. С крутого южного берега реки на разные голоса стонали, выли, плакали волки.
— Страшно было? — спрашивал я Михаила Ивановича.
— Это страшно для тех, кто не слышал... Когда-то от них отбивались огнем, прятались в пещерах... Боятся они теперь человека. Нет ничего для них страшнее человеческого голоса... Но тут началось, и не до волков нам стало.
Вот где я родился.
Третьяки... Много раз я собирался съездить на свою родину...
Власьев Николай Павлович был в Третьяках председателем большого животноводческого колхоза. Всрнулся туда сразу после плена. Осмотрелся, отдохнул... Выбрали председателем. В конце пятидесятых годов ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
... Раскольцев близко. Врач с обширной частной практикой, специалист но печеночным заболеваниям, автор научных издании. До войны он успел закончить первый курс медицинского института. Вернулся, поступил на второй курс. Окончил институт с отличием. Был направлен в одну из московских клиник, ассистировал у известного специалиста.
Волоков провел огромную работу в архивах. Проще, конечно, было спросить самого Раскольцева. Но как спросишь? Оступиться в таком деле легко, поправиться трудно.
Недопустимо обсуждать какие-либо версии без доказательства. Но опасаться того, на что намекнул Иван Иванович, мы должны были. Но с чем мы пришли бы — Раскольцеву? Человек был в плену, были годы, когда к бывшим военнопленным относились с недоверием. Это было клеймо и несло за собой немалые душевные травмы. Опять, что ли, подозрительность? Нет! Нельзя!
И кто он, Раскольцев, кто Власьев, кому из них мы могли верить до конца? Голубеву я поверил сразу даже по протоколам. Но Голубева не было.
Волоков по документам обнаружил след польской вдовушки. Она тогда же приехала с Раскольцевым в нашу страну. В какой-то степени история выглядела даже романтично.
Раскольцев был возвращен в ряды Красной Армии.
Зося Шаскольская упросила зачислить ее в ту же часть санитаркой...
До Берлина Раскольцев не дошел. Он был ранен на Одере... Несколько дней он пробыл в армии. Зося вынесла его
Волоков нашел и военкомате ее послужной список.
В сорок восьмом году родилась у них дочь. Назвали ее Еленой. В пятьдесят втором году Зося умерла...
— Не так ли, как и Шкаликов? — бросил реплику Василий.
Пустым считать этот вопрос было бы неосторожным.
Мы прикоснулись к вещам, крайне путанным, закрытым временем.
Так к кому же обратиться? К Раскольцеву или к Власьеву?
Шкаликов прятался за закрытыми ставнями, Раскольцев и Власьев не прятались, жили на виду и даже очень на виду. Так кому же мы могли бы довериться?
Ни Раскольцева, ни Власьева я себе совершенно не представлял.
Тогда мы поставили вопрос несколько иначе. К кому безопаснее обратиться, исходя из интересов дела?
Предположим, что тот, кто ищет Шкаликова, пришел бы в своих поисках к Раскольцеву или к Власьеву. Как бы выглядел этот приход?
Раскольцев — врач. Он принимает в клинике и у себя на даче. Частная практика. У него есть квартира в Москве. Дача в двадцати минутах езды иа электричке от Москвы. Каждый день к нему приходят десятки незнакомых людей.
Встреча с посланцем, который навестил Шкаликова, могла пройти незамеченной. А если бы этот незнакомец, некий Сальге, сегодняшний Иоахим Пайпер, поехал бы к Власьеву?
До Томска он мог доехать на поезде или долететь на самолете. А от Томска до Чичка-Юлы? Там ему пришлось бы пересесть на самолет местной авиалинии или ехать на пароходе. На пароходе долго... На самолете. Самолет местной авиалинии, это уже только десять пассажиров.
Забираются туда люди приезжие редко. Каждый новый человек приметен и остается в памяти его случайных спутников. Люди, живущие там, известны друг другу.
Не доезжая до Третьяков, мы уже обнаружили бы следы незнакомца.
...До подмосковного аэродрома в тридцати километрах от города мы ехали сорок минут, до Томска — три тысячи километров мы покрыли на реактивном лайнере за три с половиной часа. Три часа мы добирались на автомашине до Пышкино-Троицкого, до последней точки между Томском и Третьяками, которая была связана с областным центром автомобильной дорогой. Прыжок на самолете до Зимовского (это туда не доехала моя мать в ту зимнюю ночь), и мы на последнем до Третьяков аэродроме. Здесь местные жители знали друг друга в лицо. Знали здесь все и Николая Павловича Власьева. Наш товарищ из областного управления без труда установил, что за весь год к Власьеву и в Третьяки ни один человек, сколь-иибудь похожий на посетителя Шкаликова, не приезжал. И вообще не заезжал сюда никто из лиц неизвестных. Приезжали из областной газеты корреспонденты, работники обкома партии, приезжали работники разных областных организаций. Сам Власьев не выезжал из Третьяков с весны. Весной он был на совещании, которое собирал обком партии. А дальше — посевная, сейчас в разгаре сенокос. Не до поездок председателю колхоза. Из предосторожности мы еще раз сузили площадку. В Третьяки выехал предварительно чекист из областного управления. Нам представлялось необходимым в Третьяках окончательно установить, не навещал ли кто Власьева?