Изабелла Баварская

Дюма-отец Александр

— О, ничуть, простое любопытство, и чтобы удовлетворить его, я желала бы пройти в комнату, смежную со спальней монсеньера герцога Орлеанского, в которой, как говорят, он хранит портреты своих любовниц.

— И вы желали бы знать?..

— В какую я попала компанию, — и только.

— Нет ничего проще, моя Изабелла, вы увидите, что вы там одна, точно так же, как у меня в сердце и у меня на сердце. — И с этими словами он вынул из-за пазухи портрет, который ему подарила королева.

— О! Я не ожидала, что так быстро получу доказательство верности. Как! Эта вещица все еще с вами?

— Только

смерть разлучит нас.

— Не говорите так, монсеньер. Вы сказали «смерть», а меня вдруг охватила какая-то странная дрожь, и что-то не поддающееся описанию сверкнуло перед глазами. О! Кто это? Кто вошел? Что ему нужно?

— Сир Томас де Куртез, камердинер короля, — объявил открывший дверь паж, — он спрашивает его высочество герцога.

— Вы позволите ему войти, моя прекрасная королева? — спросил герцог Орлеанский.

— Да, конечно, но что ему нужно. Я вся дрожу.

Мессир Томас вошел.

— Монсеньер, — сказал он, поклонившись. — Король требует, чтобы вы без промедления предстали перед ним. Он желает сообщить вам нечто неотложное, в высшей степени касающееся вас обоих.

— Скажите королю, мессир, что я иду следом за вами.

Томас вскочил на коня, пустил его галопом и, проезжая мимо собора Нотр-Дам, обронил:

— Приготовься, Раулле, вот тебе и дичь, — и исчез из виду.

Под навесом послышался легкий шорох, неясные звуки, похожие на бряцание железа, — это рыцари садились на коней; шум вскоре стих, вновь воцарилась тишина.

Однако тишина была нарушена звуками негромкого голоса, доносившегося со стороны улицы Тампль: кто-то напевал балладу Фруассара; спустя миг стал виден и певец, впереди шли двое слуг с факелами в руках, а еще впереди ехали вместе на одной лошади два оруженосца, за певцом следовали два пажа и четверо вооруженных мужчин. Певец был одет в просторное платье из черного Дамаска; он восседал на муле, который шел шагом, и развлекался тем, что подбрасывал в воздух и ловил перчатку.

В нескольких шагах от навеса лошадь оруженосцев заржала, ей, как эхо, ответило ржание другой лошади, стоявшей под навесом.

— Есть тут кто-нибудь? — крикнули оруженосцы; ответа не последовало.

Они коленями сдавили бока лошади, понукая ее, но та взвилась на дыбы, тогда они вонзили в нее шпоры, лошадь дернулась и пустилась вскачь, да так быстро, словно неслась сквозь огонь.

— Держись крепче, Симон, — крикнул певец, забавляясь происходившим, — да скажи королю, что я еду: если ты и дальше поскачешь так, то приедешь раньше меня на добрых четверть часа.

— Это он! — раздалось вдруг из-под навеса, и двадцать всадников устремились по направлению к улице Тампль. Один из них остановился справа от герцога и с криком: «Смерть ему, смерть!» замахнулся на герцога топором, удар пришелся на кисть руки.

Герцог испустил стон.

— Что происходит? Что это значит?! — вскричал он. — Я герцог Орлеанский.

— Это именно то, что нам нужно, — ответил человек, ударивший его, нанося ему второй удар. На этот раз он расколол герцогу череп, вся правая сторона лица была рассечена. Герцог успел лишь охнуть и упал на землю.

Однако он еще попытался встать на колени, но на него набросились все разом, нанося ему удары чем попало:

кто — шпагой, кто — палицей, кто — кинжалом; паж пытался защитить герцога, но сам, смертельно раненный, упал на него, теперь удары сыпались равно как на хозяина, так и на слугу. Другой паж, которого лишь слегка коснулась шпага, с криком: «На помощь, на помощь!» бросился к лавчонке на улице Роз и спрятался там.

Жена сапожника высунулась из окна — увидев, что двадцать человек убивают двоих, она стала звать на помощь.

— Молчите!.. — прикрикнул на нее один из убийц. Но женщина не унималась; тогда он выхватил стрелу и пустил ее в окно, стрела попала в приоткрытый ставень.

Среди нападавших был человек, который сам не дрался, но наблюдал за дерущимися; голову его покрывал красный капюшон, низко надвинутый на лицо. Увидев, что герцог не шевелится, он осветил факелом его лицо и сказал:

— Ну что ж, мертв.

Затем он бросил факел на кучу соломы, лежавшей у храма Божьей матери, солома тотчас занялась. Он вскочил на лошадь, пустил ее галопом и с криком: «В бой!» устремился на улицу, которая вела к саду особняка Артуа. «В бой, в бой!» — повторили его спутники и последовали за ним. А чтобы задержать погоню, они бросали позади себя силки из проволоки.

Тем временем лошадь двух оруженосцев успокоилась, и они вернулись обратно к тому месту, от которого она в испуге пустилась вскачь. Вдруг они увидели мула герцога Орлеанского, однако без седока. Оруженосцы герцога решили, что животное сбросило всадника, и, взяв мула под уздцы, подвели к навесу. И тут при свете пламени они увидели распростертого на земле герцога, возле него валялась кисть его руки, а рядом в канаве — обломок черепа.

Стремглав бросились они к дому королевы. Бледные, дрожащие, вбежали они в особняк и, громко крича, стали рвать на себе волосы. Одного из них тотчас же отвели в покои королевы Изабеллы, и та принялась расспрашивать, в чем дело.

— Случилось ужасное несчастье, — отвечал оруженосец. — На улице Барбетт, против дома маршала де Рос, только что убит герцог Орлеанский.

Изабелла страшно побледнела, затем, достав из-под подушки кошелек, полный золота, протянула его мужчине, принесшему весть, и сказала:

— Видишь этот кошелек? Так вот, если пожелаешь, он будет твоим.

— Что я для этого должен сделать? — спросил оруженосец.

— Ты побежишь туда, где лежит твой хозяин, ты должен успеть раньше, чем похитят его тело. Понял?

— Да. А дальше?

— А дальше ты снимешь с него медальон с моим портретом, который он всегда носил на груди.

ГЛАВА XVI

Теперь, если читателю будет угодно следовать за нами, перенесемся на десять лет вперед, десять лет, отделяющие события, о которых мы сейчас поведаем, от дня смерти герцога Орлеанского. Десять лет, занимающие значительное место в жизни человека, — всего-навсего шажок в беге времени. Мы надеемся, что по зрелом размышлении нам простят этот пропуск, ибо сказать надо так много, а места для рассказа осталось мало, да кроме того, мы рассчитываем восполнить этот пробел в большой работе по истории, а публика, конечно, поможет нам в нашем предприятии.