Изба и хоромы

Беловинский Л.В.

Мелкая скульптурная пластика была составной частью интерьеров и личных покоев. Здесь в 40-х гг. стали появляться первые дагерротипы, затем дополнившиеся великим множеством фотографий членов семьи, родственников, знакомых. Бытовал даже особый размер фотографий, наклеивавшихся на паспарту, так и называвшийся – кабинетный. Дагерротипы и фотографии развешивались по стенам и рядами стояли на специальных полочках письменных столов.

Парадные интерьеры у богатейших и культурных хозяев обтягивались штофом и другими обивочными тканями в тон с обивкой мебели, потолки расписывались, в простенках ставились огромные зеркала с подзеркальниками, на которых расставлялись безделушки. Отопительные печи выходили в комнаты кафельными зеркалами, а топки находились во вспомогательных помещениях, чтобы истопник не мешал господам и не пачкал в комнатах. В 40-х гг. в употребление стали входить бумажные обои, которые нередко расписывались вручную акварелью, либо типографский орнамент дополнялся росписью. Помимо скульптуры и ювелирно

исполненных бронзовых золоченых канделябров, жирандолей, бра, елизаветинских, екатерининских, павловских, александровских, николаевских люстр, парадные интерьеры украшались каминными часами в бронзовых или золоченых деревянных футлярах, нередко стоявших на специальных тумбах под стеклянными колпаками. На высоких окнах с медными золочеными приборами висели пышные ламбрекены. Наборные паркеты иногда соответствовали своим орнаментом росписи потолков. Роспись могла быть и гризайль, зрительно повышавшая потолки, и мелкая полихромная «помпеянская». Е.П. Янькова вспоминала: «Батюшка отделал свой дом по-тогдашнему очень хорошо: в одной гостиной мебель была белая с золотом, обита голубым штофом, а в другой – вся золоченая, обита шпалерным пестрым ковром, на манер гобеленовых изделий, цветы букетами и птицы – это было очень хорошо. Везде были люстры с хрусталями и столы с мраморными накладками» (8, с. 73). Ну, недаром у батюшки было своих 4 000 душ, да у матушки 1 000 душ приданных: было кому оплачивать все это. Попробуем проникнуть теперь в личные, семейные покои. Осматривая особняки конца XVIII – первой половины XIX вв., мы можем заметить любопытную особенность. По переднему фасаду идут высокие окна, которые в небольшом количестве переходят на боковые фасады. Но затем на том же уровне они сменяются окнами пониже, над которыми расположены совсем маленькие окна под самым карнизом, а иногда даже врезанные в карниз. Эти два яруса окон переходят и на дворовый фасад.

Окна пониже, но в главном этаже (в бельэтаже) принадлежат личным апартаментам хозяина и хозяйки дома. Маленькие окошки под карнизом освещают тесные, с низенькими потолками антресольные комнаты – вспомогательный полуэтаж. Его мог заменять вспомогательный полуэтаж иного типа – мезонин, жилая надстройка над домом. Функциональное назначение и антресольных комнат, и мезонина одно и то же.

В личных, а нередко и в парадных комнатах, особенно в старинных особняках, могла находиться парадная спальня, в которой, разумеется, никто не спал. Такая спальня могла использоваться даже как гостиная: в одной части располагалась роскошная кровать под балдахином, в другой размещались в креслах гости. Но в XIX в. парадные спальни повывелись. Зато непременной принадлежностью большого дома была малая столовая, для семейных обедов, за которыми, однако, всегда присутствовало несколько близких знакомых и друзей, так что за стол все равно садилось человек 12-15.

Здесь же, в личных покоях, был кабинет хозяина, служивший не столько для занятий (помещики далеко не все предавались умственным занятиям), сколько в качестве приемной для близких друзей-мужчин и спальней самого хозяина. В кабинете непременными принадлежностями был большой письменный стол с огромным бронзовым письменным прибором и светильником. Письменные приборы того времени, кроме чернильницы и подставочки для пера, включали песочницу, жестяную коробочку вроде солонки, со специальным песком для промакивания чернил, перочинный ножик, большой серебряный, бронзовый, стальной, костяной или деревянный нож для разрезания книг (они продавались необрезанными), палочку сургуча для печатей и печатку, которой накладывались печати на конверты; нередко такие приборы украшались скульптурными миниатюрами. Во второй половине XIX в. широко стали пользоваться стальными перьями с деревянными ручками-вставочками. Рабочий осветительный прибор представлял собой .высокую штангу с симметрично расположенными двумя свечами и скользящим по штанге прозрачным бумажным, иногда орнаментальным экраном, чтобы огонь свечей не слепил глаза; у более сложных подсвечников за свечами помешался и скользящий рефлектор, перемешавшийся, как и экран, по мере сгорания свечей. С появлением масляных ламп, особенно кенкетов и карсельных ламп с регулируемой подачей масла и стеклянными колпаками, они стали занимать место тусклых свечей, а во второй половине XIX в. в употребление стали входить и керосиновые лампы. Кроме того, в кабинете должен был стоять книжный шкаф, далеко не всегда, однако, содержавший книги, а также предмет мебели, сегодня неизвестный – стойка для курительных трубок.

Выше уже говорилось, что после званого обеда гости-мужчины уходили в кабинет хозяина пить кофе с ликерами и курить: курить при дамах до середины XIX в. считалось просто невозможным, хотя и в ту пору некоторые дамы курили, и даже трубки. Впрочем, пусть это никого не смущает. Дело в том, что примерно до 1815 г. ничего, кроме трубок и не курили, и только после возвращения русской армии из заграничных походов в обиход вошли сигары (8, с. 96), а ближе к середине ХГХ в. появились дамские пахитоски (тоненькие длинные' сигарки из резанного табака, завернутого в тончайший маисовый лист, в котором скрывается початок), и затем и папиросы. Кстати, папиросы большей частью курильщики набивали сами специальной машинкой в продававшиеся коробками пустые гильзы и подбирая себе табак по вкусу. Курение трубок было настолько обычным, что в городских кофейнях подавались посетителям трубки со сменными мундштуками из гусиных перьев. Лома курили трубки с очень длинными вишневыми чубуками и большими чашечками, вмещавшими

добрую пригоршню табаку. Не только курить такую трубку, держа ее постоянно в зубах, но и раскурить самостоятельно было нельзя. По зову хозяина уже раскуренную трубку приносил комнатный казачок, либо же он располагался у ног курильщика, сидевшего в креслах, и разжигал в стоящей на полу между ногами хозяина трубке целый костерок, чтобы можно было раскурить трубку. Нередко это были роскошные трубки с чубуками, обтянутыми бисерными чехлами, с подвешенным бисерным или вышитым волосами дамы сердца кисетом и принадлежностями для чистки. Вместительные кисеты были характерным подарком женщин мужчинам, а собственноручная вышивка своими волосами была залогом любви.

Разумеется, те, кто вынужден был курить вне домашних помещений: моряки, офицеры и солдаты, мастеровые, крестьяне, курили короткие трубки-носогрейки, помешавшиеся в кармане вместе с небольшим кисетом.

Кроме трубок, гостей угощали в XIX в. и сигарами, ящик которых непременно стоял на столе. Сигары, гаванские или манильские, закупали большими партиями, кто мог – прямо за границей, кто не мог – в табачных лавках. Это были сигары разных сортов, от дорогих толстых регалий с красным бумажным ободком на них, на котором была отпечатана королевская корона, до тонких, квадратных в сечении чирут. В табачной лавочке перед покупкой можно было испытать несколько сигар. Курильщик усаживался в лавке в кресло, раскуривал сигару и клал ее на прилавок. Хорошая сигара должна была полностью сгореть и от нее оставался столбик плотного белого пепла по форме сигары. В противном случае, если сигара гасла или пепел рассыпался, она считалась плохой. Вообще до середины XIX в. на улицах городов курение запрещалось и за него можно было попасть в полицию (опасались пожара, можно было искрами прожечь платье прохожим) и табачные лавки торговали «раскурочно и на вынос», то есть в них можно было зайти, чтобы просто покурить в свое удовольствие.

Наконец, в кабинете хозяина был непременный большой кожаный диван, на котором камердинер вечером стелил постель господина. В ту пору не принято было супругам спать в одной комнате и тем более в одной постели, а для исполнения супружеских обязанностей мужчина, переодевшись в халат, проходил в будуар к жене, возвращаясь затем к себе (например, А. Фет отмечает мимоходом: «отец большею частию спал на кушетке в своем рабочем кабинете...» (98, с. 42). Над диваном довольно обычным был большой азиатский ковер с развешанным на нем оружием, чаше всего кавказским. Ведь Россия вела нескончаемую Кавказскую войну и оттуда внутрь страны поступали трофеи – ковры и оружие.

Надобно отметить, что ковры в ту пору в дворянских кругах не были чем-то дорогостоящим и тщательно сберегаемым, как в нашем обществе. В большом количестве ввозились они из Турции, Персии, Кавказа, Хивы, Бухары, чему способствовали как частые войны с ближайшими соседями, так и развитые торговые связи с ними. Коврами, настоящими, ручной работы, занавешивали стены, устилали диваны и полы, их брали в дорогу, чтобы постелить на постоялом дворе, в лес по грибы, в поле на охоту, на прогулку в экипаже, чтобы на воле напиться чаю и не сидеть при этом на голой земле.

К кабинету примыкала небольшая гардеробная комната хозяина, бывшая под началом камердинера. Здесь было развешано и разложено платье и белье хозяина (кстати, белье – это не то, что сейчас подразумевается под этим словом; это белое платье – сорочки, пикейные жилеты и тому подобное. То, что сейчас именуется носильным бельем, тогда называлось исподним платьем). Здесь же стоял бритвенный столик со всеми принадлежностями и тумбочка с умывальными принадлежностями: тазом, кувшином для воды, мылом, полотенцами. Когда во второй половине ХГХ в. появились механические умывальники с ножной педалью внизу большой жестяной тумбы, они также поселились в гардеробных. И, наконец, в гардеробной стояло еще одно интересное устройство – удобство.

Нынешний посетитель домов-музеев знаменитых людей иногда интересуется: а где они?... Действительно, в музее есть современный ватерклозет для посетителей и сотрудников, но что было, скажем, в квартире А.С. Пушкина на Арбате? А было удобство, большое кресло, иногда даже красного древа, сиденье которого представляло глухой ящик с двумя крышками одной сплошной, а под нею – с овальной дыркой. В ящике под крышками стояло судно, ночная ваза, урыльник – назовите, как хотите, все будет правильно. Лакеи и выносили этот интимный сосуд, выливая в отхожее место (нужной чулан, нужник, ретирадное место, сортир – тоже все будет правильно) с выгребной ямой или на задах дома, у черного хода, или даже во дворе. Ведь не ходить же барам за нуждой в холодную ретраду – они люди нежные.

Так что комфорт в домах даже очень знатных и богатых господ был относительный.

Ведь если требовалось помыться, в городских усадьбах далеко не всегда были собственные бани, а в торговые, то есть общественные бани, баре большой руки не ходили: не мыться же им вместе с черным народом. Только к концу XIX в. в больших городах появились комфортабельные торговые бани (например, Сандуновские в Москве) с дворянскими отделениями. Поэтому в случае необходимости в гардеробную (или в уборную хозяйки) вносили огромный чан, натаскивали из кухни воды, и здесь мылись те, кто за европейской образованностью и аристократизмом забыл здоровую русскую баню. Разумеется, такую операцию нельзя было проводить слишком часто хотя бы для того, чтобы не разводить сырость.