Избавь-трава
Шрифт:
— Участковый уполномоченный Ветров, — Ветров не рявкнул, а вздохнул, выпятив вперед удостоверение. Перспектива пообщаться с приматом не радовала его совсем. Что Куркин может ему сказать? Может быть, и не помнит он ничего. Ветров уже раз пять пытался опрашивать его насчет жены и невестки, однако Куркин был всегда вповалку, и говорил только «эээ», или «ррр», а то и просто храпел, не реагируя на внешние раздражители.
— У, начальничек… — изрыгнул Куркин, почесав плешивый затылок. — Ну, проходи, коль не шутишь!
— Не шучу! — сурово отрубил участковый и, лавируя между мусором, ямами и
Куркин зигзагами потащился в сени, расхлябанно загребая шлепанцами из вспененной резины, которые у него почему-то розовыми оказались. Ветров здесь уже был — темно в сенях Куркина, холодно, как в склепе, а еще — жутко душно от смеси курева, алкогольных паров да гадкого запаха горелой каши. Ветров подозревал, что Куркин где-то в погребе прячет самогонный аппарат — от него и поднимаются пары. Он еще обязательно нагрянет сюда с проверкой — когда раскидает дело пропавших.
— Подь сюды, начальничек! — Куркин размахнулся и пнул ногой кривое и ржавое ведро, которое торчало у него на пути.
Ведерко с низким лязгом покатилось по чёрным от грязи и липким доскам давно не мытого пола, и от него панически забилась под газовую плитку крыса.
Это место служило Куркину кухней: закопченная плитка, покрытая чем-то пригоревшим, забитый заскорузлыми тарелками умывальник, какая-то тумба, развалюха-стол под дырявой клеенкой да пяток табуретов. Из них только два стояли возле стола, остальные — хаотично валялись по кухне. А уж кислятиной как разит — даже голова у Ветрова слегка закружилась. Кстати, вот и каша — в ведре под умывальником. И около ведра.
Куркин, вздыхая, полез за плитку и, покопавшись, вытащил что-то что явно скрывал.
— Раздавим? — пробухтел Куркин, хлопнув на стол бутыль мутного первача.
— Так, гражданин, я — при исполнении! — свирепо напомнил ему Ветров, опасаясь присаживаться на один из его табуретов: или прилипнет, или навернется.
— Эх, ты! — выплюнул Куркин, вынул зубами притертую пробку, стопку грязную приставил к отбитому горлышку…
— Так! — Ветров отобрал у него эти «радости» и отставил на дальнюю тумбу. Крысы-мыши над ней хорошенько потрудились: от погрызов живого места нет, хотя тумба — из вычурного полированного гарнитура.
— Гражданин Куркин, я пришел поговорить о Яшкине! — блокировав пьянице доступ к первачу, Ветров рванул с места в карьер.
— А, что, Мирошка? — брызжа слюной, излаял Куркин. — Чего он уже учудил, козлиная морда?
— Он пропал! — вколотил Ветров, не церемонясь с этим «сознательным» гражданином. Еще стопку первача хлопнет — и станет бессознательным. По-хорошему надо бы его в КПЗ прописать до завтра, чтобы просох и смог адекватно показать, где они с Яшкиным капканы мастырили.
— Да ты чооо? — проревел Куркин, выпучив рыбьи глазки с красными, воспаленными капиллярами.
Он хотел прорваться к бутыли, однако Ветров его ловко отпихнул.
— Пропал Яшкин, — повторил участковый. — Как раз в тот день, когда вы с ним ставили капканы.
— Чо? Та мы ниччо не ставили! — Куркин начал, было пьяно отбрехиваться, но Ветров
— Иии… — запищал Куркин, вяло ворочая своими «ложноножками», но Ветров заломил его руку еще больнее.
— Твоя задача, Куркин, показать, где вы с Яшкиным вчера пихали свои чертовы капканы! — Ветров во всю изображал «злого мента», зная, что иначе ни буквы не вытянет из дурацкого алкаша. — И где ты видел его в последний раз!
— Да ладно, ладно, не души, начальник… — плаксиво заныл Куркин, и тогда Ветров бросил его.
Тряпье Куркина было все в какой-то грязи, или заплесневело — Ветров запачкал китель и теперь — брезгливо вытирал. Куркин же валялся рожей на столе и невнятно, гнусаво бурчал.
— Отлично, Куркин, завтра в десять утра — как штык мне быть в опорном пункте! — рявкнул Ветров. — И попробуй мне нажраться — навешу на тебя убийство Яшкина, и Максакова заодно!
Куркин побледнел и притих, оставив Ветрова довольным. Может быть, он где-то перегнул, но с такими кадрами иначе нельзя.
— Так, Куркин, хотел еще про жену твою потолковать! — Ветров продолжил допрос, довольный тем, что, наконец, представилась возможность.
— Эх, Аглая, аглаедка! — гавкнул Куркин, сполз со стола и развалился на трехногом табурете, который чудом не упал. — Говорил же ей русским языком, не таскайся ты за той малиной! Медведи там, на пасеку прут — развелось, шо не стреляных собак… Совсем охамел Варюхин со своими ик!.. икспириментами!
Продираясь сквозь пьяную икоту, Куркин принялся колоритно вещать о том, что ученый Семен Варюхин — по-настоящему был «фэбээрщик», и дрессировал своих пчел, как оружие массового поражения. А заодно и «медведей» дрессировал. Однако из всей его пурги Ветров смог-таки выделить версию: на пасеку Варюхина, действительно, медведи повадились — могли, ведь, и задрать тех, кому не повезло…
— Вот, ты, начальник, все ругаешься за капканы-то, — гудел Куркин, подперев обросший подбородок кулаками. — А ты думаешь, нам после тышша восьмисот шестьдесят первого лучше стало? Да, выкуси, начальник! Шо крепостной, шо наймит^1 — один черт, жрать нечего! Я, вот, по людях похалтурю — на буханку хлеба наберу…
— До завтра, Куркин! — прихватив для верности его первач, Ветров хотел ретироваться: уж больно воняет, да и некогда ему слушать пьяные бредни.
Едва участковый к двери шагнул, как она распахнулась, и в кухню пожаловала баба Федора. В обеих руках у нее болтались полные авоськи, она кивнула Ветрову и лихо гаркнула, как гусар:
— Здравия желаю, товарищ старлей!
— Добрый день, Федора Михайловна, — буркнул ей Ветров и хотел протиснуться мимо этой сердобольной активистки на выход, однако баба Федора задержала его за рукав.
— Вот, гляньте, товарищ старлей, на нашего профессора! — с укором проворчала она, бухнув авоськи на стол перед Куркиным.
— Профессора? — Ветров изумился, едва бутыль не выронил. Алкаш этот законченный, и вдруг, профессор?
— Профессор Никандр Сергеевич Куркин! — настояла баба Федора, выгружая из авосек докторскую колбасу, батон, кефир, консервы… — На весь Союз же в свое время гремел: это ж он Курган-бабу под Верхними Лягушами открыл, темнота!