Избавь-трава
Шрифт:
Ветров решил не мешкать — закрыл лицо воротником рубашки и зашагал пошире, чтобы поскорее убраться. Торфяной дым ядовитый, как дьявол — можно до смерти им надышаться. Да, недаром говорят, что здесь гиблое место, только не монстры губят людей, а сама природа. Надышался, наверное, Ветров, вот и увидел Ленку-Пенку в болоте.
Ветров шел за солнцем — видел его игривые отсветы среди широких листьев дубов и осин, да шагал побыстрее. Он уже не цеплял «метки Тесея» — возвращаться в горящий торфяник не станет все равно. Здесь полно деревень кругом — не только Красный Партизан: Сорочанка где-то тут, и Нижинцы, и еще
Шагая, вспоминал он карту местности, что висела в его кабинете — прикрывала дыру в стене, как любил шутить Петька. Лес обозначен зеленым, да самопальная бурая клякса с толстым красным контуром посередине зеленого — Петька рассказывал, что это капитан Порох сам Русальную елань обозначил. Ближайшее село к елани — Нижинцы, пятнадцать километров от Партизана. Пятнадцать километров? Да как он на пятнадцать чертовых километров забурился? Пешком-то? За пару часов?
Чертыхнувшись в стотысячный раз, Ветров глянул перед собой, и в хаосе листвы вдруг заметил некое сооружение. Он даже замер, чтобы присмотреться: за последнее время его подвели уже и глаза, и уши. Но, нет, не кажется ему — мелькают среди ветвей прямоугольные контуры чего-то рукотворного.
— Люди! — из горла сам собой вырвался этот сиплый крик, и Ветров бросился вперед.
Шорох леса ответил на его крик. Проскакав метров пятьдесят, вырвался участковый на большую прогалину. Людей не водилось здесь, и не было жилья — над короткой и чахлой травой сиротливо высился серый, растрескавшийся монумент. Когда-то давно установили на монолитном постаменте высокую стелу, под которой в скорби склонила голову скульптура солдата, обняв кладбищенский крест. На стеле раньше была советская звезда, но она от времени обвалилась и валялась под постаментом грудой камней. От местных Ветров уже слышал, что в лесу есть памятник погорелым Чижам — деревушке, от которой в сорок первом фашисты оставили одно пепелище.
Ну, молодец, Ветров — нашел деревню. Да, до сорок первого года тут была деревня. А сейчас — только эта аляповатая советская статуя, да из грязи на прогалине выглядывают замшелые остатки неких кирпичных стен да кривые, щербатые обломки плит — такие же замшелые.
Ветров вдохнул сырой воздух — землей пахнет, грибами. Торфяники остались позади, и это хорошо, он спасся от ядовитого дыма. Ветров еще раз проверил телефон. Да, «сто двенадцать» можно позвонить. Но заряда почему-то всего девять процентов осталось, и уже мигает красная лампочка, хотя из опорного пункта Ветров выходил с полной батареей и толком никому не звонил.
Равномерный, глухой гул Ветров услышал, когда снова набрал «сто двенадцать». Такие звуки и не издают телефонные трубки — либо гудки, либо робот говорит. Интересно, к памятнику Чижам туристы ходят? Хорошо бы тут был какой-то маршрут.
***
Ветров вновь превратился в Тесея — вязал полоски, да шел в одном направлении. Кажется, лес начинает редеть — и деревья уже не такие толстые, и травянистых прогалин больше. Всмотрелся Ветров в даль — и накатил на него дурацкий щенячий восторг: различил он в мареве деревенские хаты. Все равно, что за село: Нижинцы, Сорочанка, или этот «Бандерлог» — там люди, которые дадут ему воды и помогут попасть в Красный Партизан.
— Эге-ге-ге-геееей! — заорал что было мочи Ветров
Казалось, что они близко, однако Ветров уже запыхался, а не добежал. Отдышавшись, пошел он шагом, зорко всматриваясь в горизонт. Но чем ближе подходил — тем размытее казались хаты, неясные какие-то…
А пройдя еще метров двести, Ветров понял: нет тут села — шумят впереди незнакомые березы, клонятся, будто на сильном ветру. Хотя там, где застрял участковый — мертвый штиль и тишь. Нужно поворачиваеть назад, находить свои метки и опять идти в другую сторону. Но Ветров больше не захотел кружить.
— Ну, все, не обманешь! — Ветров разозлился на лес, крикнул в небо и попер напролом через гадкий березняк. Он старался шагать побыстрее, и холодный сильный ветер хлестал его, трепал одежду и волосы. Стволы очень часто торчали, местами непроходимо, Ветров огибал их широкими крюками.
На один ствол Ветров с размаху аж пузом налетел, и он под его напором переломился. Трухлявой оказалась береза — белая сверху, а внутри уже сточена жуками, да гнилью. Перепрыгнув через свалившийся кусок ствола, Ветров дальше попер — шумно сопя и размахивая кулаками, чтобы придать себе уверенность. Он нарочно сшибал сухие березы, чтобы не обходить их лишний раз, под ногами чавкала мокрая лесная подстилка.
Ветров сделал еще один злобный шаг, и его нога вдруг угодила в сухой и легкий пепел, чёрное облачко взлетело из-под подошвы. Ветер внезапно утих — снова эта мертвая тишь.
— Что за черт? — Ветров испугался не на шутку, разом встал, как вкопанный.
Березняк оборвался внезапно — ни одной березы участковый больше не видал. Вместо них торчали повсюду черные, как погорелые, стволы — голые, с кривыми и тонкими ветками. Оглянулся назад — и позади такие же головешки… Как же не заметил Ветров, что прошагал весь березняк и попал на это пожарище? Землю зловещим одеялом укрыл толстый слой черного пепла, из которого жутко глядели гротескные яркие мухоморы. Большущие такие, и растут не просто так, а широкими, почти ровными кольцами.
Это не торфяник — гарью здесь совсем не пахнет, хотя и стелится между стволами серый туман, похожий на дым. Густой — шагов на двадцать вперед уже почти не видать. Вот уж, чертово место — слышал от Федоры Ветров байку про Черный лес — наверное, это он и есть. Бежать бы Ветрову назад — страх уже хватает за горло липким спрутом. Но он и сейчас решил не сдаваться — пошел только вперед сквозь туман, топал по мухоморам, свирепо сминая их в лепешки. Некоторые, особо здоровые, Ветров сбивал ботинками и громко ругался, на чем свет стоит.
— Получай! — он занёс ногу повыше, нацелившись снести мухоморище, что нагло выступил из тумана. Но туман вдруг рассеялся, открыв то, что скрывал.
Мухоморище был частью одного из колец — особо широкого, в котором без движения лежал человек. Ветров медленно и осторожно поставил ногу, не задев мухомор, всмотрелся в лицо, подернутое мертвенной бледностью. И будто молния пронзила его — в кругу лежал пропавший пасечник Семен Варюхин, невредимый, ничуть не истлевший, словно бы спал.
— Варюхин! — Ветров легонько пнул пасечника в бок, но тот не шевелился и казался твердым, будто манекен. Участковый попытался нащупать пульс, но так и не сумел: мертв Варюхин, но… законсервирован.