Избавитель. Том 2
Шрифт:
— Это твоя келья. — Хеват отвел Джардира в комнату в глубине переходов Шарик Хора. Комната — десять на десять футов — была вырезана в песчанике. В углу стояла жесткая койка. На тяжелой деревянной двери не было ни щеколды, ни засова. Сквозь зарешеченное дверное окошко проникали лучи коридорной лампы — единственного источника света. По сравнению с общей комнатой с каменным полом в Каджи’шарадж даже это могло показаться роскошью, если бы не позор, приведший сюда Джардира, и не удовольствия шатра Каджи, в
— Постись и изгоняй своих демонов, — велел Хеват. — Обучение начнется завтра.
Священник вышел. Когда его шаги затихли, воцарилась тишина.
Джардир бросился ничком на койку, уткнувшись в скрещенные руки, но поза напомнила ему о Хасике, и стыд и ярость охватили его с новой силой. Он вскочил, схватил койку и с криком треснул о стену. Он швырнул ее на пол, пиная дерево и разрывая ткань. Вскоре он стоял посреди горы щепок и ниток, задыхаясь и охрипнув.
Внезапно осознав, что наделал, Джардир выпрямился, но никто не явился посмотреть, что за шум. Он смел обломки в угол и занялся шарукинами. Отточенная серия движений шарусака помогла ему успокоиться лучше всякой молитвы.
События последней недели мелькали в памяти. Аббан стал хаффитом. Джардир стыдился этого, но открылся стыду и узрел скрытую за ним правду. Аббан с самого начала был хаффитом, и Ханну Паш просто выявил это. Джардир сумел отсрочить исполнение воли Эверама, но не отменить. Это неподвластно никому из живущих.
«Инэвера», — подумал он и открылся утрате.
Он вспомнил, с каким восторгом убивал демонов в Лабиринте, и смирился с тем, что могут пройти годы, прежде чем он снова испытает подобную радость. Кости сказали свое слово.
Инэвера.
Он снова подумал о Хасике, но случившееся не было инэвера. Он сам во всем виноват. Незачем было пить кузи в Лабиринте. Нечего было доверять Хасику и ослаблять бдительность.
Телесную боль и кровотечение он уже принял. И даже унижение. Он видел, как седлали других мальчиков в шарадж, и был в состоянии с этим смириться. Он не мог стерпеть того, что Хасик сейчас расхаживает среди даль’шарумов и думает, будто победил, сломил Джардира.
Джардир нахмурился. «Возможно, я и сломлен, — мысленно признал он, — но сросшиеся кости становятся крепче, и мой звездный час еще впереди».
Судя по тому, что лампу в коридоре потушили, оставив келью в полной темноте, наступила ночь. Джардир не боялся мрака. Метки Шарик Хора — самые надежные в мире, но даже без них храм охраняют бесчисленные души воинов. Любой алагай, ступивший в это святое место, сгорит дотла, как если бы увидел солнце.
Джардир не уснул бы, даже если бы захотел, а потому продолжил повторять шарукины, пока движения не стали естественными, как дыхание.
Когда дверь кельи со скрипом отворилась, Джардир мгновенно насторожился. Он вспомнил первую ночь в Каджи’шарадж и бесшумно скользнул к двери, приняв боевую стойку. Если най’дама решили оказать ему теплый прием, они об этом пожалеют.
— Если
— Ты не отправляла меня сюда, — осмелился возразить Джардир. — Ты велела дама Хевату отправить меня с позором обратно в Каджи’шарадж!
— Я знала, что он этого не сделает. — Дама’тинг не обратила внимания на его обвинительный тон. — И не превратит тебя в хаффита. Ему оставалось одно — послать тебя сюда.
— С позором. — Джардир сжал кулаки.
— В безопасное место! — прошипела дама’тинг, подняв череп алагай. Метки вспыхнули ярче, из пасти вырвалось пламя. Джардир ощутил его жар на лице и отпрянул. — Не тебе меня судить, най’шарум. Я буду делать то, что сочту нужным, а твое дело повиноваться.
Джардир прижался спиной к стене и понял, что отступать дальше некуда. Он кивнул.
— Учись, пока есть время, — приказала дама’тинг, выходя. — Грядет Шарак Ка.
Джардира словно ударили кулаком. Шарак Ка. Последняя битва грядет, и он будет в ней сражаться! В этот миг все мирские заботы перестали его волновать. Дама’тинг закрыла дверь и оставила его в темноте.
Через некоторое время коридорная лампа вновь зажглась и в дверь легонько постучали. Джардир открыл и увидел Ашана, младшего сына Хевата. Худенький мальчик был одет в бидо, край которого был переброшен через плечо, как у всех най’дама, будущих священников. Рот Ашана закрывала белая ткань. Джардир знал, что это означает первый год обучения, когда най’дама запрещено говорить.
Мальчик кивнул в знак приветствия и покосился на обломки койки в углу. Он подмигнул и чуть поклонился, как будто Джардир выдержал тайное испытание. Ашан мотнул головой и пошел по коридору. Джардир понял знак и направился следом.
Они вошли в просторный зал с полом из гладкого мрамора. Десятки дама и най’дама — быть может, все красийские священники — оттачивали шарукины, расставив ноги. Ашан махнул Джардиру, и мальчики встали среди най’дама. Они присоединились к медленному танцу, перетекая из стойки в стойку. Весь зал дышал в унисон.
Многие движения были незнакомы Джардиру. Он привык к грубым урокам, на которых Керан и Каваль осыпали мальчишек бранью, секли всех, кто не мог достичь совершенства, и требовали, чтобы они двигались все быстрее и быстрее. Дама тренировались молча и только посматривали на ведущего дама и друг на друга. Джардир решил, что священники — избалованные слабаки.
Через час тренировка закончилась. Дама разбились на кучки, оживленно болтая, и покинули зал. Ашан дал Джардиру знак остаться, и они подошли к другим най’дама.