Изборский витязь

Романова Галина Львовна

Весть об этом застала Ярослава в Переяславле - не успел он вернуться домой и рассудить, что делать с пленными немцами. Двое из них были древних тевтонских родов - чуть ли не тамошние князья, третий по сравнению с ними оказывался боярином. Гонцы из Новгорода решали вопрос - отдать пленных городу, и пусть он берёт с них какой хочет выкуп.

В грамоте новгородцы слёзно просили Ярослава стать над ними главою, соглашались на все его условия, клялись, что заплатят все понесённые им убытки и целовали крест на том, что будут ему верны и никогда от себя не прогонят. Короче, расстилались перед ним коврами. Ярослав для виду потомил послов, поездил с ними на охоты и в объезд Переяславской волости и лишь поздней осенью пустил назад, обещая, что вскорости будет сам.

Он и в самом деле следом за ними по первопутку явился

в Новгород, и был встречен боярами, духовенством, купечеством и простыми людьми с великою честью. На радостях город не стал спорить с ним о княжем выходе [231] и условиях княжения. Он даже не заметил, как Ярослав впервые же дни отменил старые Ярославовы грамоты, заново утверждённые было его предшественником Михаилом Всеволодовичем. Ярослав хотел, чтобы в Новгороде не осталось о нём памяти - он хотел видеть этот северный город только своим и ревновал его к любому другому князю, как вечно занятый и потому редко бывающий дома муж ревнует остающуюся без него в тереме жену.

231

Выход– дань.

Усевшись в Новгороде, Ярослав снова волей-неволей оказался близко к Унгании, Ливонии и землям корелов, полудикой суми и еми. За несколько лет его отсутствия там произошли большие перемены. Обратившись на запад, князь с горечью увидел, что его поход на помощь восставшим эстам и ливам прошёл впустую. Едва он покинул Новгород, немцы и датчане вернулись, снова отвоевали свои замки, покарали бунтарей и загасили огни мятежей. Гибель князя Вячки в осаждённом Юрьеве оказалась концом надежды снова установить власть Новгорода над западными берегами Варяжского моря. Утвердившись в Ливонии, свейские рыцари вкупе с немецкими обратили взоры на север, в земли корелы, ижоры [232] и еми-тавастов. Тамошние племена всё ещё «пребывали во мраке язычества», а походы к ним из Свейской земли с целью обратить в правильную веру редко приносили хорошие результаты. Если в одном селении удавалось приобщить к лону святой римско-католической церкви население, то в другом тавасты, как называлась емь на языке рыцарей, восставали и убивали, принося в жертву своим богам, собственных родичей, отрёкшихся от веры предков. Много лет продолжалась неравная борьба с прочно укоренившимся в сознаний варваров и дикарей тавастов мраком язычества. Немало способствовали этому и русские еретики - они понемногу селились Среди корелов и ижоры, вместе охотились, ловили рыбу, платили дань в Новгород и тоже помаленьку крестили, переманивая в свою веру, местное население.

232

Ижоры– малочисленный народ в Ижорской земле (теперешние Ломоносовский и Кингисеппский районы), которая входила в состав Великого Новгорода.

Но эта борьба разрозненных ватажек охотников и сборщиков дани с посланцами римской Церкви не могла завершиться победой русских. К тому времени, когда Ярослав вернулся на новгородский стол, большая часть земель к западу от поселений корелы уже оказалась отрезанной от Руси. Там хозяйничали свейские рыцари, потомки варягов. Они строили замки, возводили соборы-костёлы, крестили емь и сумь и собирали с них дань. Отправившиеся за ежегодной данью новгородские ватажники вернулись почти с пустыми руками.

На первый взгляд, всё было просто И понятно - меха и серебро, предназначенные Новгороду, оказались в руках свойских баронов и купцов. Рано или поздно они бы всё равно попали к ним - но через руки новгородцев. Теперь емь просто поменяла тех, кому платила дань. Однако Ярослав, наученный горьким опытом походов на Ливонию, понимал, чем может грозить такое отпадение северных племён от Новгорода, особенно сейчас, когда за ними стояли свей. Это означало появление в скором будущем у западных границ Руси ещё одного сильного и грозного врага. Соединись свейские рыцари с немецким Орденом Меченосцев - а такое, коль верить слухам, уже бывало, ведь правит ими одна церковь!
– да вздумай напасть на новгородские

земли, и городу не выстоять. Завладеют новгородскими вотчинами немецкие бароны, в Святой Софий будет звучать латинская речь, а русских сделают рабами.

Новгород теперь был его землёй, которую он мог попытаться сделать наследственной вотчиной своих детей. Старшему сыну, Феодору, уже девятый год. В год последнего похода на Ливонию справили постриги младшему Александру. Да Ростислава созналась, что тяжела третьим. О них надо думать, об их будущем.

Всё лето и осень Ярослав слал и слал в земли корелов, ижоры и еми своих соглядатаев, и в начале зимы, дождавшись только, когда станут реки и ляжет снег, со своей дружиной и новгородским ополчением отправился в боевой поход. Шёл надолго - возвращать Новгороду исконные его вотчины. В этом походе Ян впервые не сопровождал князя - Ярослав оставил своего верного в Новгороде: хранить княгиню и детей, держать город и ждать вестей от Ярослава.

Зима в тот год на север пришла рано и встала сразу и крепко. Холода стояли такие, что в борах над речкой Лугой, вдоль берега которой шли дружины, ночами трещали от мороза деревья. Пальцы примерзали к железу, и ночами воины перешёптывались у костров, недоумевая, как здесь люди живут всю жизнь.

Лесами вёл полки найденный князем проводник - крещёный в русскую веру корел Афанасий, или, по-прежнему, Якко. Жил он с родом своим у берегов Нево-озера, промышлял охотой и торговал мехом в Ладоге, где и принял крещение. Не привыкший к верховой езде, корел ходко бежал впереди на широких коротких подбитых мехом лыжах, с десятком выборных сторожевых дружинников - среди новгородцев немало нашлось таких, кто тоже владел этим умением. Они разведывали пути для войска с обозом, стараясь держаться вдоль берега Луги, высматривали удобные места для стоянок. Якко-Афанасий то и дело приостанавливался, поджидая князя, и шёл на лыжах вровень с его конём, без труда держась княжьего стремени.

–  Немного лесом осталось, - говорил он, по-корельски резко выговаривая слова.
– Там большое море, а за ним уже земля еми.

Через две седмицы [233] , когда несколько спали нежданные морозы, войско вышло на покрытый льдом берег моря. Корявые от постоянной борьбы с ветром сосны на высоком пологом берегу раздались в стороны, и под низким, закрытым облаками небом открылась сизо-серая равнина, занесённая снегом. Справа и слева тянулся берег - те же сосны, всхолмия и снега. Дальний берег терялся в дымке серенького зимнего дня.

233

Седмица – седьмица - неделя.

Афанасий-Якко, пошире расставив ноги и опершись на сулицу [234] , с прищуром смотрел вдаль. Ярослав подъехал, встал над ним.

–  Куда теперь, Афанасий?
– спросил он.

–  Туда, - корел без колебаний показал вправо.
– Этим берегом пойдём, вдоль моря. Там земля будет наша, город Корела, а от него в сторону заката лежат земли еми. Туда пойдём!

По-русски Афанасий говорил чисто и почти всегда правильно. Наречие еми тоже было ему ведомо - приходилось сталкиваться с этим народом в охотничьих странствиях.

234

Сулица - дротик, короткое метательное копьё с металлическим наконечником.

–  Долго идти?
– Ярослав наклонился в седле.

–  Да, - корел опустил глаза и принялся отсчитывать на пальцах, - берегом моря, да до Корелы, да оттуда... По снегам два раза месяц умрёт, пока дойдём!

–  Долго!
– сказал, как отрезал, Ярослав.
– А коль прямо?

Он указывал рукавицей на заледенелый берег моря. Афанасий, проследив взглядом, затряс головой:

–  Не надо, князь! Не ходи!

–  Думаешь, лёд не выдержит? Море не замёрзло ещё?

Изредка приходили в Новгород поморы - люди, живущие ещё дальше на севере, на берегах Белого моря. Через реку Двину, Онего и Нево-озера приходили они редко в торговый город, но от них шли в Новгороде рассказы о тамошних краях.