Избранная страны драконов
Шрифт:
Мысленный монолог, не успев родиться, радостно взвизгнув, ринулся вперёд.
— Ох! — бабка упала на деревянную колоду, схватилась за голову, — змеюку пригрела. Она мне в голову лезет.
…хватит меня оскорблять. Я к вам не лезу. Никто раньше моих мыслей не слышал
— Ох, головушка моя. Что делать? Чур! Чур! — бабка грозно вскинулась, позабыв про стоны, — замолкни, девчонка, а то кочергой так огрею, маму родную не узнаешь.
…ничего мне не сделаете
Новая мысль и вопль бабки. Ага! Меня разобрал азарт. Раз бабуленция слышит меня и боится,
Бабка подскочила, кинулась к двери. Через миг и след простыл. Довольная произведенным эффектом я потянулась, сбросила покрывало, попробовала пошевелиться и тут же застонала от боли. Полежав немного, аккуратно попыталась перевернуться на бок, но ярость неведомых грызлей уложила обратно. Любое движение, вызывало в теле нестерпимую боль, оставалось только лежать, не шевелясь. Успокоив расходившееся от страха сердце, я возобновила попытку двигаться. Со спины решила перевернуться на живот и встать на четвереньки.
Боль оказалась сильнее моих жалких попыток, грызли одержали победу. Ничего не оставалось, как опять лечь на спину. Никогда еще я не чувствовала себя такой беспомощной и жалкой. На пороге, будто выжидая, появилась ведьма.
— Не можешь встать, голуба? — бабка прошлёпала к очагу, взяла выдолбленную из дерева поварёшку, помешала варево, добавила туда щепотку травы, — а не надо бабушку хаять. Я, может, пригодилась бы.
— Простите, — со слезой в голосе пролепетала я, попытки встать больше не предпринимала, — пожалуйста, уймите грызлей.
— Ты еще поплачь, девчонка. Свалилась на мою голову. Вот постучала бы в дом, может я и открыла, — колдунья, бухтя, налила в щербатую чашку своё варево и пошаркала ко мне, — на, выпей, — ведьма сунула плошку с мутной жидкостью, от вида и запаха которой замутило, — нос заткни и пей, а то дальше, как бревно будешь валяться.
— Спасибо, бабушка, — я часто-часто заморгала, чтобы не показать своих слёз.
Стараясь дышать ртом, глотнула лекарство. На вкус оно оказалось таким же противным, как на запах, я с трудом протолкнула в себя несколько глотков. Лёжа пить было неудобно, напиток тонкой струйкой лился по подбородку.
— Неумеха, держи сама, — бабка пихнула мне плошку так, что я еле успела ухватить её ослабевшими руками. Взяв плетёную корзину, старуха вернулась к очагу и загремела там, набирая что-то тяжёлое в кошёлку.
Не успела я опомниться, как ведьма была снова рядом. Она наклонилась, скрюченными пальцами вытащила чёрный камень из корзины и положила мне на грудь. От жара, исходившего от камня, я ойкнула, но бабка так цыкнула на меня, что пришлось прикусить язык.
Нагретыми камнями ведьма покрыла почти всё моё тело, накинула на меня одеяло с прорехами и велела лежать смирно. Я боялась шелохнуться, чтобы не потревожить горячие камни, которые были разложены не абы как, а в специальном порядке.
— Эти камни лечат?
— Умная, однако, девчонка.
— Излучением или теплом?
— Чего? — бабка обернулась ко мне, смерив взглядом василиска, — говорить с камнями надо, дурында.
Я молча проглотила
— Разве они услышат? — смиренно спросила я, внутри пылая праведным гневом.
— Стань камнем, тогда услышат.
В бабкиной хижине я могла хоть сто лет скрежетать зубами, но…. Раз ведьма говорит, что камни услышат, так тому и быть.
— Э… вы покажете, как стать камнем?
— Показать, показать, — бабка передразнила меня, — чего тут показать? Чувствовать надо.
— Что чувствовать, бабушка? — как можно вежливее спросила я. Разговор с колдуньей напоминал хождение с голыми ногами в чаще крапивы, куда не ступишь, везде жжётся.
— Дракониха хромая тебе бабушка. Смотри глазами камня, и весь сказ.
Пустая болтовня со мной утомила старушку. Бросив корзину, она брякнулась на возвышение из горы тряпок, которое служило ей кроватью. Движения бабки — кругляшки показались мне замедленными, как в кино, когда герой движется, будто в толще воды. Свою немощность ведьма скрывала злобным бормотанием, хотя сил у неё хватало сейчас только на ругань. Через несколько минут с ведьмовского ложа послышалось сопение, перешедшее в громкий старческий храп.
Я осторожно погладила камни, лежащие у меня на груди.
— Где глаза камня, как он смотрит, — потихоньку заговорила себе под нос, аккуратно перекладывая два камня с груди на глаза, — он мудрый, он все знает. Я — камень. На мне мох, я неподвижна, смотрю прямо, вот она вечность, — слова легко придумывались, лились как вода из крана, — камень без пищи живёт, он любит осень, жёлтые листья падают сверху и прикрывают взгляд неподвижный. Камень всё видит, камень внутрь себя смотрит, — моё невнятное бормотание становилось всё тише, и постепенно смолкло.
Под аккомпанемент рулад из бабкиного носа и собственной тарабарщины я незаметно уснула. Колдовской напиток и тёплые камни утянули в дрёму, я поплыла по течению сна. Жуткие картины, которые мозг безудержно рисовал, пугая телесной беспомощностью, остались за гранью восприятия, и я вплела свой негромкий храп в сольное исполнение ведьмы.
— Ась?
Из глубоко забытья меня выдернул бабкин вскрик. Кругляшка поднялась, заковыляла к двери, распахнула её, и вечерние сумерки слизнули её. Напряжение, вмиг охватившее меня, наэлектризовало пространство.
На нас напали? Как я могу постоять за себя, валяясь батоном на полу?
Сделав несколько вдохов, я медленно повернулась на бок, камни с негромким перестуком свалились с меня. Теперь откинуть одеяло и аккуратно через боль сесть. Помогая себе руками, я поднялась. Нормально двигаться было больно, семенить короткими шажками, придерживаясь за стеночку, получилось. За дверью, на полянке слышались голоса. Выходить или нет? Визгливый голос ведьмы перекликался с низким мужским баритоном.
Я подобралась к двери, и, придерживаясь рукой за притолоку, стараясь разобрать слова. Дверь распахнулась, чуть не врезав мне по лбу, на пороге стоял Зарх.