Избранное (сборник)
Шрифт:
«У Троицы у Сергия было под Москвою…»
Или другую – на костер пойдешь с этой песней:
«Не шуми, мати зеленая дубравушка…»
Широка раздольная Русь моя, вижу твой красно-звонный Кремль, твой белоснежный, как непорочная девичья грудь, златокровельный собор Благовещенья, а не вестит мне серебряный ясак, не звонит красный звон.
Или заглушает его свист несносных пуль, обеспощадивший сердце мира всего, всей земли?
Один слышу обезьяний
Ты горишь – запылала Русь – головни летят.
А до века было так: было уверено – стоишь и стоять тебе, Русь широкая и раздольная, неколебимою во всей нужде, во всех страстях.
И покрой твое тело короста шелудивая, буйный ветер сдует с тебя и коросту шелудивую, вновь светла, еще светлей, вновь радостна, еще радостней восстанешь над лесами своими дремучими, над степью ковылевою, взбульливою.
Так пошло, так думали, и такая крепла вера в тебя.
Человекоборцы безбожные, на земле мечтающие создать рай земной, жены и мужи праведные в любви своей к человечеству, вожди народные, только счастья ему желавшие, вы, делая дело свое, вы по кусочкам вырывали веру, не заметили, что с верою гибла сама русская жизнь.
Ныне в сердцевине подточилась Русь.
Вожди слепые, что вы наделали?
Кровь, пролитая на братских полях, обеспощадила сердце человеческое, а вы душу вынули из народа русского.
И вот слышу обезьяний гик.
Русь моя, ты горишь!
Русь моя, ты упала, не поднять тебя, не подымешься!
Русь моя, земля Русская, родина беззащитная, обеспощаженная кровью братских полей, подожжена, горишь!
О, моя родина обреченная, пошатнулась ты, неколебимая, и твоя багряница царская упала с плеч твоих.
За какой грех или за какую смертную вину?
За то ли, что клятву свою сломала, как гнилую трость, и потеряла веру последнюю, или за кровь, пролитую на братских полях, или за кривду – сердце открытое не раз на крик кричало на всю Русь: «Нет правды на Русской земле!» – или за исконное безумное свое молчание?
Ты и ныне, униженная, затоптанная, когда пинают и глумятся над святыней твоей, ты и ныне безгласна.
Безумное молчание верных сынов твоих вопиет к Богу, как смертный грех.
О, моя родина поверженная, ты руки свои простираешь —
Или тебя посетил гнев Божий – Бог послал на тебя меч свой?
О, моя родина бессчастная, твоя беда, твое разорение, твоя гибель – Божье посещение. Смирись до последнего конца, прими беду свою – не беду, милость Божию, и страсти очистят тебя, обелят душу твою.
Скажу тебе со всей болью моей – не лиха, только добра и тишины я желаю тебе – духа нет у меня: что я скажу в защиту народа моего? И стыдно мне – я русский, сын русского.
О, моя родина горемычная, мать моя униженная!
Припадаю
Я не раз отрекался от тебя в те былые дни, грозным словом Грозного в отчаянии задохнувшегося сердца моего проклинал тебя за крамолу и неправду твою.
«Я не русский, нет правды на Русской земле!»
Но теперь – нет, я не оставлю тебя и в грехе твоем, и в беде твоей, вольную и полоненную, свободную и связанную, святую и грешную, светлую и темную.
И мне ли оставить тебя – я русский, сын русского, я из самых недр твоих.
На звезды твои молчаливые я смотрел из колыбели своей, слушал шум лесов твоих, тосковал с тобой под завывание снежных бурь твоих, я летал с твоей воздушной нечистью по диким горам твоим, по гоголевским необозримым степям.
Как же мне покинуть тебя?
Я нес тебе уборы драгоценные, чтобы стала ты светлее и радостней. Из твоих же камней самоцветных, из жемчугов – слов твоих, я низал белую рясну на твою нежную грудь.
О, родина моя обреченная, покаранная, жестокой милостью наделенная ради чистоты сердца твоего, поверженная лежишь ты на мураве зеленой, вижу тебя в гари пожаров под пулями, и косы твои по земле рассыпались.
Я затеплю лампаду моей веры страдной, буду долгими ночами трудными слушать голос твой, сокровенная Русь моя, твой ропот, твой стон, твои жалобы.
Ты и поверженная, искупающая грех свой, навсегда со мной останешься, в моем сердце.
Ты канешь на дно, светлая.
О, родина моя обреченная, Богом покаранная, Богом посещенная!
Сотрут имя твое, сгинешь, и стояла ты или не было, кто вспомянет?
Я душу сохраню мою русскую с верой в правду твою страдную, сокрою в сердце своем, сокрою память о тебе, пока слово мое, речь твоя будет жить на трудной крестной земле, замолкающей без подвига, без жертвы, в беспесенье.
Ободранный и немой стою в пустыне, где была когда-то Россия.
Душа моя запечатана.
Все, что у меня было, все растащили, сорвали одежду с меня.
Что мне нужно? – Не знаю.
Ничего мне не надо. И жить незачем.
Злоба кипит в душе, кипит бессильная: ведь полжизни сгорело из-за той России, которая обратилась теперь в ничто, а могла бы быть всем.
Хочу неволи вместо свободы, хочу рабства вместо братства, хочу уз вместо насилия.
Опостылела бездельность людская, похвальба, залетное пустое слово.
Скорбь моя беспредельная.
Нет веры в России, нет больше Церкви, это ли Церковь, где восхваляют временное?
И время пропало, нет его, кончилось время.