Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
«особых случаях», то есть при разного рода технических неисправностях и
вынужденных отклонениях от предначертанной программы полета.
Предполагалось, что в случае чего мгновенное обращение к инструкции поможет
своевременно выдать космонавту необходимую команду.
Правда, помнил я каждое слово этой первой инструкции, как нетрудно
догадаться, наизусть, но тем не менее держал ее раскрытой: так потребовал, поставив меня рядом с собой, Королев.
Он же сам
дел:— Отведены фермы обслуживания. .
— Объявлена пятиминутная готовность..
— Готовность одна минута. .
— Прошла протяжка. .
По самой подчеркнутой негромкости его голоса да по тяжелому, часто
прерывающемуся дыханию можно было догадаться, что взволнован Главный не
меньше, а, наверное, больше, чем любой другой из присутствующих. Но держал
он себя в руках отлично! Так мне, во всяком случае, казалось, хотя я и сам в тот
момент вряд ли был в полной мере способен объективно оценивать степень
взволнованности окружающих. Все, что
219
я видел и слышал вокруг себя — и нарочито спокойный голос Королева, и его
тяжелое дыхание, и бьющаяся на шее голубая жилка, — все это я по многолетней
испытательской привычке (испытатель обязан видеть все) воспринял, загнал в
кладовые подсознания, а потом, по мере того как эти детали неторопливо
всплывали в памяти, заново пережил и оценил каждую из них. И снова убедился: отлично держал себя Королев в руках в эти острые, напряженные предстартовые
минуты!
И только когда прошли последние команды пускающего Анатолия
Семеновича Кириллова: «Ключ на старт!» — «Есть ключ на старт». — «Пуск!»—
и, повинуясь последней команде, оператор нажал кнопку, когда сквозь
многометровые бетонные своды бункера донесся могучий вулканический гул
двигателей ракеты-носителя, а в динамике раздался голос Гагарина: «Поехали!. »
— только тогда Сергей Павлович снял себя с тормозов и в ответ на возглас
Гагарина неожиданно громко, возбужденно закричал на всю пультовую:
— Молодец! Настоящий русский богатырь!.
А через несколько минут, когда среди почти непрерывных, перебивающих
друг друга бодрящих докладов операторов («Ракета идет хорошо.. », «Давление в
камерах устойчивое. .», «Первая ступень отделилась. .», «Ракета идет
нормально...») стало все чаще повторяться слово «Пропуск» — это означало, что
ракета ушла за пределы дальности прямой радиосвязи, — Королев положил
микрофон, вышел из пультовой и, столкнувшись у выхода из бункера с
Константином Петровичем Феоктистовым, порывисто обнял его со словами:
— Поздравляю!
тебя поругал, крови тебе попортил. Ты уж извини, не сердись на меня. .
Тут все свидетельствовало о сильном эмоциональном подъеме, которому
наконец позволил себе отдаться Главный конструктор: и обращение к
Феоктистову на «ты» (хотя они работали вместе многие годы, но, как мне
казалось, в личную дружбу эти отношения не переросли), а главное, сам факт
принесения извинений — просить прощения у кого бы то ни было и за что бы то
ни было этот человек не любил! Не в его характере это было.
220 Но в те минуты индивидуальные особенности характеров людей как-то
снивелировались. Одни мысли, одни эмоции владели всеми.
Человек в космосе!.
Дважды в жизни Королева судьба жестоко лишала его естественного права
конструктора увидеть собственными глазами триумф своего детища. Так
получилось в октябре 1930 года, когда на седьмых Всесоюзных планерных
состязаниях в Крыму летчик-испытатель и планерист В. А. Степанченок
выполнил на планере «Красная Звезда» конструкции Королева петлю — впервые
в СССР. Королев этого не видел — он лежал в брюшном тифу.. Так же
получилось без малого десять лет спустя — в феврале 1940 года, когда летчик-испытатель В. П. Федоров в полете на ракетопланере Королева СК-9 («Сергей
Королев-девятый») впервые включил в воздухе ракетный двигатель РДА-1-150, созданный в Реактивном научно-исследовательском институте Л. С. Душкиным
на основе двигателя ОРМ-65 конструкции В. П. Глушко.
Включил и несколько минут летел, наращивая высоту и скорость. Это был
первый у нас полет человека на летательном аппарате с реактивной тягой. И он
тоже совершился в отсутствие Королева, находившегося в это время в
заключении.
В тот апрельский день 1961 года я подумал: наконец-то он видит воочию!
Видит далеко не первое, но зато, наверное, самое главное свершение своей
жизни.
. .«Телефонная» — так называлась комната в длинном одноэтажном здании
(«Второй гостинице»), где стояли аппараты связи с наблюдательными пунктами и
с Москвой. В эту «телефонную» мы доехали из бункера стартовой позиции очень
быстро, наверное за несколько минут.
Но то, что быстро для Земли, для космоса — довольно медленно.
Во всяком случае, когда мы ввалились в «телефонную», резинка — обычная
школьная ученическая резинка с воткнутым в нее маленьким ярко-красным
флажком на булавке — лежала на столь же обычной
221