Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
пронизывающим все вокруг, просторный зал корпуса, который мы видим через
расползшиеся в стороны огромные створки ворот, кажется прохладно-сумрачным. Ракета медленно выползает из этого сумрака. Вот ее нижний срез
пересекает границу тени и света.— и ярко вспыхивает серебром
теплоотражающего покрытия, золотом двигательных сопел, красным цветом их
ободков. То есть, конечно, ни серебра, ни золота здесь нет, есть титан, сталь, бронза, но кто в наш технический век скажет,
благородны?. А за ними — как контраст — скромный серый (по-флотски —
шаровый) цвет самого тела ракеты, постепенно выползающей наружу.
Ракета тихо движется задним ходом — соплами двигателей вперед. Помните, у Твардовского: «Пушки к бою едут задом»?
А что? Иначе про ракету не скажешь. Конечно же к бою!
Машинист тепловоза давно знает, как и что ему надлежит делать. И все-таки
ему снова повторяют: «Давай не торопись: шесть — восемь километров.
Скорость пешехода. Не больше!. »
Как всегда, на вывозе ракеты присутствует Королев. Стоит молча — все идет, как положено, а он, при всей своей эмоциональности, не любит суетиться
впустую, когда по ходу дела его вмешательства не требуется.
207 Потом, дав ракете немного удалиться, садится в машину и едет во главе
кортежа из нескольких автомобилей по бетонке, тянущейся рядом с
железнодорожным полотном. Обгоняет ракету, останавливается в первой из
нескольких, издавна выбранных и, так сказать, проверенных точек (шоферу
ничего говорить не нужно, он знает, где останавливаться), выходит на обочину, пропускает ракету мимо себя, минуту-другую задумчиво смотрит ей вслед и едет
к месту следующей остановки.
Наверное, когда-то так, стоя на пригорке, полководцы провожали уходящие в
сраженье войска.
Ритуал явно отработан. И выполняется очень строго. Что это — приметы?
Суеверие? Вообще говоря, мне приходилось слышать, что приметами Королев
нельзя сказать, чтобы начисто пренебрегал. Не любил, например, пусков в
понедельник. Как-то раз попробовали — и неудачно. Больше не пробовали. .
Хотя, с другой стороны, бывали ведь неудачи и в другие дни недели. Путь
создателей ракетной техники был усыпан отнюдь не одними лишь розами. А
осторожное отношение к понедельникам, особенно в таком деле, где не вполне
свежая голова одного может свести на нет усилия многих, вполне объяснимо, исходя из соображений абсолютно не мистических. Это мы и у себя в авиации
хорошо знаем. .
Однажды я прямо спросил одного из ближайших многолетних соратников
Королева — видного специалиста своего дела и очень хорошего человека
Евгения Федоровича Рязанова, к несчастью, ушедшего
писалась эта книга:
— Скажи, Женя, все эти королёвские ритуалы, что они — от суеверия?
— Не исключено. Может быть, есть тут что-то и от суеверия. Но это только
как довесок. А главное все-таки в другом. Он вообще придает таким вещам, ритуалам, как ты называешь, большое значение. Иначе людей заест непрерывный
поток работы. Нужны точки после каких-то промежуточных этапов. И точки
пожирнее.
Я думаю, что мой собеседник, человек очень умный, проницательный и к
тому же успевший за годы совместной работы хорошо изучить своего шефа, был
прав. Не упускал Сергей Павлович никакой возможности использовать что бы то
ни было в интересах
208
основного дела своей жизни. Годятся для этого ритуалы — пусть будут ритуалы, давай их сюда!
И в день вывоза на старт гагаринской ракеты все шло по отработанному
порядку.
И в то же время каждый, кто присутствовал на выезде, сознавал: эта ракета
поднимет в космос человека!
Накануне старта на площадке у подножия уже установленной ракеты
выстроились участники предстоящего пуска: стартовая команда, сотрудники
конструкторских бюро, люди, готовившие космонавтов. Им представили
старшего лейтенанта Гагарина — это, кстати, тоже стало традицией, неукоснительно соблюдаемой во всех последующих полетах людей в космос. Его
тепло приветствовали. Желали ему счастливого пути.
Свое ответное слово Гагарин произнес просто, скромно и (что, я думаю, в
данных обстоятельствах было труднее всего) на редкость естественно. Всем
понравились его слова. В них были и деловитость, и обязывающая людей вера в
них, и четко сформулированное представление космонавта о своем «рабочем
месте» — в коллективе, а не над ним.
Немного погодя я зашел в домик, где поместили Гагарина и Титова. С ними
был Евгений Анатольевич Карпов, уже не как начальник Центра подготовки
космонавтов — «врач с административно-командным уклоном», а как
нормальный авиационный.. нет, уже, пожалуй, не авиационный, а космический
врач.В домике господствовала атмосфера полного отдыха. Магнитофон выдавал
негромкую, видимо специально подобранную «спокойно-бодрую» музыку, так
сказать, для фиксации хорошего настроения.
Много лет спустя Титов вновь придет в этот домик и растроганно скажет
своему спутнику, писателю Владимиру Губареву: «Здесь все сохранено с той
поры. Выключатель у лампы, как и восемнадцать лет назад, не работает. И ручки