Избранное в двух томах
Шрифт:
какой-то пригорок, то овраг, то отдельно растущее, но тоже не вполне
безразличное для нас дерево. Повинуясь мягким движениям штурвала, самолет
летит по сложной волнистой траектории, педантично повторяющей капризы
рельефа местности.
Но опасность ткнуться в какое-нибудь наземное препятствие не была для нас
единственной. Существовали еще фашистские истребители, из-за которых, в
сущности, мы и избрали такую, почти нулевую высоту полета. Поэтому, полностью
рованием, я поручил сидевшему рядом со мной механику Дмитрию Павловичу
Сергееву во все глаза следить за небом и немедленно докладывать обо всем
существенном, что он там узрит.
Так мы и двинулись- курсом на восток.
Через полчаса полета я послал механика взглянуть, как там себя чувствует
наш пассажир. Вернувшись, он довольным голосом доложил:
— Спит. Я его, чтоб не замерз, укрыл чехлами от моторов.
От этого сообщения мне стало нехорошо. Моторные чехлы за время
употребления насквозь пропитались маслом. Нетрудно было представить себе, как скажется соприкосновение с ними на щегольском подполковничьем
обмундировании Твардовского! Мне (конечно же, мне: за все происходящее на
борту отвечает командир) явно предстояла трудная защита. И я уже готовился
построить ее на вольном пересказе басни Крылова «Пустынник и медведь», по-видимому полагая, что литературные примеры должны подействовать на нашего
гостя надежнее любых других.
Полет продолжался. Скоро пейзаж западных окраин страны — сплошные
леса, озера и болота — должен был смениться полями и перелесками
центрального района. Вот появились и первые признаки этого: какая-то более или
менее просторная полянка в лесу, затем лысый холмик, а вон слева выплывает и
настоящее поле.
Но не успел я отметить в своем сознании появление этого первого на нашем
пути поля, как вдруг. .
* * *
Боюсь, читателю могут надоесть эти без конца повторяющиеся «вдруг». В
свое оправдание скажу одно: любому летчику-испытателю они надоели
несравненно больше!
Итак — все-таки вдруг! — едва мы поравнялись с полем, как отказал правый
мотор. Отказал мгновенно, без намека на какие-то предупреждения, и притом
начисто!
В то время вообще добрая половина всех летных происшествий (а при них-то
как раз и проявляются ярче всего такие категории, как интересующие нас везение
и невезение) происходила именно по причине отказа моторов. Сейчас такой отказ
— большая ред-
152
кость, а на многомоторных пассажирских самолетах к тому же и не бог весть
какая опасная редкость: если, паче чаяния, она все же произойдет, то
современный воздушный
благополучно дойти .до аэродрома назначения даже при выходе из строя
половины установленных на нем двигателей.
Но наш Ще-2 на одном моторе не летел. Точнее — летел только со
снижением. А снижаться-то как раз нам было некуда — и так земля мелькала под.
самыми колесами.
Чтобы сделать энергичный разворот в сторону спасительного поля, пришлось
сначала горкой вытащить самолет на высоту хотя бы нескольких метров. Иначе, накренившись (без чего разворота на самолете, как известно, не получается), мы
воткнулись бы левым крылом в землю. Из-за этой горки полностью растаял весь
имевшийся у нас и без того небольшой запас скорости. Но теперь он был уже
больше не нужен — поле прямо перед нами. . Еще мгновение — и машина, подпрыгивая и переваливаясь с крыла на крыло (все-таки это был не аэродром!), покатилась по земле. От момента отказа мотора прошло, наверное, секунд
тридцать-сорок.
И столько срочных дел было в весьма резвом тем не переделано за это время, что ни о каком сознательном осмысливании происшедшего не могло быть и речи.
Так, наверное, спасается от грозящего поражения шахматист, попавший в
жестокий — вон уже пошел флажок на шахматных часах! — цейтнот. Он
чувствует, что в принципе выигрыш есть (последующий спокойный анализ
подтвердит это), но ведут к нему только так называемые единственные ходы. Их-то и надо делать твердой рукой без секунды промедления. Только их! Думать в
том смысле, который мы обычно вкладываем в это слово, нет времени. Весь
расчет на «подкорковую» интуицию. Впрочем, и сама-то интуиция формируется
не иначе, как на базе опыта, многократного анализа возможных ситуаций, разбора множества былых своих и чужих удач и неудач. Так создается интуиция
у шахматиста. Так же — и у летчика. .
Не мудрено, что, остановившись после короткого пробега по столь
гостеприимно приютившему нас полю,
153
я молча уставился перед собой, дабы немного переварить ход событий.
Но тут отворилась дверка, соединяющая кабину летчиков с основным
отсеком фюзеляжа, и раздался бодрый голос нашего хорошо выспавшегося
пассажира:
— Что, уже прилетели? Москва?
Пришлось любезным голосом хозяина, извиняющегося перед гостями за
задержку начала званого обеда, объяснить Александру Трифоновичу, что
прилетели, конечно, да, но что касается Москвы, то, к сожалению, нет. .
Из деревни, разбросанной по краю поля, к нам уже бежали мальчишки. За