Избранное в двух томах
Шрифт:
ними пришли женщины и старики — встретить в деревне мужчину в годы войны
было редкостью. Наконец на полуторке подъехали солдаты с ближайшего поста
воздушного наблюдения (тоже, говоря откровенно, не бог весть какие строевые
орлы; фактически ребята на этих постах долечивали после госпиталей
полученные на фронте ранения).
Не сразу, но все же сравнительно быстро было установлено, что мы не
фашистский десант и не диверсионная группа, а равно
выраженных шпионских намерений. Немало способствовал этому Твардовский, и
не столько даже он сам, сколько незримо присутствовавший у нас на борту
Василий Теркин.
В последующие годы Александр Трифонович не раз вспоминал этот
насыщенный приключениями полет, с которого началось наше доброе, долгое
знакомство, предел которому положила только кончина этого замечательного
человека.
Обогревшись в избе у одного из местных жителей, мы все, за исключением
механика, завалились в кузов той же любезно предоставленной нам полуторки и, зарывшись в сено, двинулись за тридцать километров к ближайшей
железнодорожной станции.
По дороге стемнело. На станции тускло мерцали только синие огоньки
фонариков у стрелок. В зале ожидания было темно и холодно. Единственный
источник бодрости — рупор репродуктора — долго выдавал что-то невнятное, пока вдруг неожиданно из него не полился вальс:
С берез неслышим, невесом
Слетает желтый лист..
154 Я раньше почему-то ни разу не слышал эту песню поэта М. Исаковского и
композитора М. Блантера, И она прочно ассоциировалась в моей памяти с тем
вечером в холодном темном станционном зале и со всеми событиями
прошедшего дня. Наверное, у каждого человека есть какая-то «своя» музыка, навсегда привязанная к каким-то событиям его жизни.
Впрочем, все это непосредственно к происшествию, о котором идет речь, не
относится. Главное, ради чего был начат рассказ о нем, заключается в том, что
умница мотор не отказал, пока мы летели над местами, где вынужденная посадка
была бы равносильна катастрофе. Дотерпел, бедняга, до первого подходящего
поля!Опять явное везение!..
* * *
Иногда бывает, что везение и невезение даже в одном полете по нескольку
раз сменяют друг друга. Об одном таком полете нам — в то время начинающим
летчикам-испытателям — рассказал еще в довоенные годы наш старший коллега
Борис Николаевич Кудрин.
Дело было в середине двадцатых годов. Товарищ нашего рассказчика по
отряду пассажирских самолетов, пилот И. Ф. Бывалов, отправился на своем
«Дорнье» в очередной рейс (в то
еще не успела вытеснить иностранную).
Поначалу все обстояло прекрасно. Но через некоторое время местность внизу
стало заволакивать туманом. Сначала затянуло низины, потом леса, наконец, исчезли из виду и пригорки.
Это было очень красиво. Но красота красотой, а с точки зрения практической
ничего хорошего про туман не скажешь. Начать с того, что, не имея возможности
«сличать карту с местностью», летчик вынужден был упереться глазами в компас
и напряженно выдерживать курс, одновременно отсчитывая пройденное
расстояние по времени полета. Иначе можно было в два счета сбиться с пути.
Итак, туман — первое если не невезение в полном смысле этого слова, то, во
всяком случав, не бог весть какой подарок.
Главное, однако, было впереди.
155 Когда зона тумана по всем признакам должна была уже скоро кончиться и
впереди у горизонта появились очертания и краски открытой земли, в этот самый
момент зачихал, захлопал и — приходится вновь принести извинения читателям
за вынужденное повторение ситуации — остановился мотор!
Вот оно, невезение!
Бывалову оставалось одно: планировать. Ничего, кроме этого, на самолете с
неработающим мотором не сделаешь! Планировать наугад, без малейшего
представления о том, что ждет самолет и людей внутри этой так некстати
оказавшейся под ними мути.
Все ближе и ближе верхняя кромка тумана, как назло, в этом месте особенно
плотного. И вот планирующий самолет погружается во влажную молочную мглу.
Никаких приборов слепого полета, конечно, нет — они появятся на добрый
десяток лет позднее. Чтобы не потерять пространственного положения и не
свалиться в штопор, приходится, замерев, по памяти сохранять то самое
положение рулей, которое подобралось в открытом полете, до того, как самолет
врезался в туман.
Взор летчика устремлен вперед в напряженных, но все еще тщетных
попытках увидеть, куда летит машина, что ждет ее внизу: овраг, лес, жилые
строения, провода высокого напряжения? Но впереди туман. . Туман. . Только
туман. .
Но вот цвет окружающей самолет мглы как-то изменился, из молочно-серого
стал чуть-чуть зеленоватым. Еще секунда — и перед взором Бывалова появилась
стремительно набегающая навстречу, покрытая травой земля. Ему оставалось
только, не мешкая, выбрать штурвал на себя и посадить машину на ровную