Избранное. Том 1
Шрифт:
Долго сидел Пазыл на холме и не заметил, как затекли ноги. Он отчаянно захромал, когда встал, чтобы спуститься вниз.
— Что это ты вдруг калекой сделался, Пазыл?
Вздрогнув от неожиданно прозвучавшего вопроса, Пазыл остановился.
— А, это ты, Асылкан? Почему не спишь?
— Да не спится. Давай покурим.
— Давай. — Он протянул Асылкану кисет.
— Ты что-то недовольным вернулся из поездки, Пазыл…
— Откуда ты взял?..
— Разве я не вижу? Очень уж много стал задумываться. И шуток твоих не слыхать.
— Как тут не задумываться… Да ты и сам так ли уж спокоен?
— Говоря
— Что же тебя тревожит?
— Будет ли толк от нашего дела?
— А ты как считаешь?
— Сам у тебя хочу спросить!
— Приступив к какому-нибудь делу, надо верить в него. Раз начал — доведи до конца.
Асылкану хотелось расспросить о Ма Чжунине, однако он не решился.
— Мы объединились с Ма Чжунином. Но только запомни, Асылкан: в борьбе за освобождение основная тяжесть падет на нас!
— Вот как… — протянул Асылкан.
— Если мы сами — уйгуры, казахи, узбеки и все, кто живет здесь, — не нарушим своего единства, то любые преграды одолеем и победим. Наша сила — в сплочении. Среди казахских братьев ты почаще обращай на это внимание.
— Понимаю.
— А вы перевели мое воззвание на казахский и монгольский?
— Перевели. Переписали по сто штук.
— Отлично! Ты должен выехать завтра на рассвете. Отдыхай…
Глава десятая
Особая бригада Доу Цзигана должна была преградить дунганам путь в Синьцзян. Но Ма Чжунин опередил бригаду. Шэн Шицай получил за это сердитый выговор от Цзинь Шужэня. Он успокоил разгневанного чжуси лишь тем, что клятвенно обещал «блокировать и полностью разгромить разбойников».
Сразу же после начальственного разноса он составил три телеграммы:
«ДОУ ЦЗИГАНУ. УСКОРЬТЕ ПРОДВИЖЕНИЕ. ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ КУМУЛЕ.
«ЛЮ ТАОЦЗИ. В ПОМОЩЬ ДОУ ЦЗИГАНУ НАПРАВИТЬ ИЗ ГУЧЕНА ДВА КАВАЛЕРИЙСКИХ ПОЛКА.
Третья телеграмма была адресована в Шанхай, на улицу Наньжинлу, 85, и предназначалась «барышне Чжу», той самой Чжу-шожа, что была на банкете Юнуса в Шанхае:
«В БАНКЕ ДАДУН ПОЛУЧИ ПЕРЕВЕДЕННЫЕ МНОЙ ДЕНЬГИ, ПОДБЕРИ СЕМЬ АКТРИС И ВЫЕЗЖАЙ СИНЬЦЗЯЙ. СРОК ВЫЕЗДА СООБЩИ.
Он нажал кнопку и приказал появившемуся адъютанту:
— Срочно отправь эти телеграммы.
— Есть, господин цаньмоучжан!
— Подожди! — остановил он адъютанта. — Ко мне домой на ужин пригласи двух влиятельных дунган — Ма Дасина и Чжао Голяна!
— Есть!
— Подожди, дурак, куда торопишься!
— Есть!
— Люди, что в этом списке, должны быть в приемной к четырем часам.
— Есть, господин цаньмоучжан!
— Теперь можешь идти.
— Есть! — адъютант, пятясь задом, вышел.
Как и все китайские чиновники, Шэн Шицай два часа послеполуденного времени отдавал сиесте — «государственному сну», по выражению китайцев. В углу кабинета за ширмой специально для этой цели была поставлена кровать. Улегшись на нее,
После «государственного сна» Шэн Шицай намочил в подогретой воде полотенце, выжал его и обтер лицо, голову, грудь, снова намочил, протер зубы, затем передал полотенце секретарю, тот снял с Шэн Шицая носки и растер ему ступни и места между пальцами, потом помог одеться. По окончании всех этих процедур Шэн Шицай прошел в соседнюю комнату, где ждал его заранее приготовленный обед.
Среди приглашенных к Шэн Шицаю на четыре часа были Мансур, бай Да Рози, Назар-кази, Турсун-баба, Кусаин-бай и Другие, считавшиеся в Урумчи авторитетными людьми. Тысяча тревог охватила их, пока ждали они в приемной выхода Шэн Шицая. Восстание разгоралось где-то за семьсот километров, в далеком Кумуле, но Урумчи охватило беспокойство. С заходом солнца стали закрывать крепостные ворота, по улицам с вечера расхаживали военные патрули, проверяя прохожих и обыскивая дома, где светился огонек. Каждый день десятки связанных людей вывозили в неизвестном направлении… Уйгурская знать, вызванная к грозному генералу, дрожала от страха, боясь за свои жизни, свои капиталы, моля бога лишь о том, чтобы уйти во здравии из этого сурового, как монастырь, учреждения.
— Как поживаете, земляки? — раздался голос внезапно появившегося Шэн Шицая.
Все с шумом вскочили с мест и, скрестив руки на груди, склонили головы в поклоне.
— Садитесь, садитесь! — Шэн Шицай опустился в кресло на возвышении и продолжал: — Я не смог своевременно встретиться с вами, за это прошу прощения!
Такое любезное начало приема вызвало у баев облегченный вздох. Тем временем люди Шэн Шицая уже разносили чай.
— Это мы виноваты, что сами не догадались проведать господина цаньмоучжана… — заговорил, встав с места, Турсун-баба. Вслед за ним поднялись остальные.
— Сидите, господа. Между близкими людьми нет различия в званиях. Считайте, что все мы здесь равны, — улыбнулся чиновник.
— Услышав, что ваше превосходительство заняло столь высокий пост, мы радовались издали, — начал Турсун-баба.
Другие подхватили:
— Наши души были на верху блаженства!
«Посмотрите-ка на этого чаньту! Хитрец и, наверное, повидал немало», — решил Шэн-Шицай, внимательно разглядывая Турсуна-баба.
— Наше правительство на стороне таких, как вы. И наши войска, говоря откровенно, защищают имущих… — заговорил Шэн Шицай.
— Это нам известно! — вырвалось у Назара-кази.
— Мне нравятся почтенные люди. Я приехал в этот край не ради того, чтобы, как другие чиновники, сколотить капиталец. Мне хочется, трудясь для блага народов Синьцзяна, улучшить их жизнь, поднять благосостояние. В каждом деле я предполагаю опираться на ваши советы…
Все внимательно слушали Шэн Шицая, и все, кроме Турсуна-баба и Кусаин-бая, поверили ему, кивая в знак одобрения головами и поддакивая: «Да, да, именно так!»
— Правительство — наш отец, мы — его дети, — улучил удобный момент Турсун-баба. — Куда поведет нас господин, туда мы не раздумывая пойдем.