Избранное. Том 1
Шрифт:
Ходжанияз ликовал:
— Посмотри-ка, Пазыл-афанди, наши взбираются, как косули!
— Дунгане ведь не видели гор, — ответил Пазыл тихо.
А Ма Чжунин, любивший во всем быть первым, подумал: «Увидим еще ваших бездельников на учениях!»
Прошло более часа, пока обе колонны спустились с гор. Тем временем подоспел завтрак, воины расселись на зеленой лужайке. Ходжаниязу, Пазылу, Ма Чжунину, Ма Шимину и Ма Чину еду подали в отдельный шатер.
— Хорошо бы дать сегодня бойцам отдохнуть, а нам продумать дальнейшие — действия, — предложил Пазыл, когда после завтрака
— Дельная мысль. А еще, скажу честно, не хочется покидать такие прекрасные места, — ответил Ма Чжунин.
— Вы увидите места гораздо красивее, окям Га-сылин, — заметил Ходжанияз и назвал несколько джайляу вокруг озера Барколь.
— И у нас есть горы, но они голые… Нет этой зелени. Синьцзян… Не зря многие дерутся за него, — задумчиво промолвил Ма Чжунин.
— Есть пословица: «У красивого много врагов». Наша земля богата и прекрасна, поэтому со всех сторон тянутся к ней жадные руки.
Слова Пазыла, кажется, задели за живое Ма Чжунина, по лицу его пробежала тень, но он постарался не выдать себя.
— Хорошо, когда покупателей много, — пошутил он и тут же перевел разговор на другое: — Не желаете ли взглянуть, как мои люди владеют саблей?
— Не откажемся, Га-сылин, окям, — вскинулся Ходжанияз, любивший военные игры.
Они вышли наружу, и по приказу Ма Чжунина полусотня солдат стала готовиться к рубке лозы. Остальные расположились вокруг на широком лугу.
По указанию Ма Шимина к двадцати жердям в рост человека, расставленным друг от друга на расстоянии в десять шагов, прикрепили ветки. Пятьдесят всадников выстроились в ряд и обнажили сабли.
— Все готово, ждем приказа начинать! — доложил Ма Шимин.
— Начинайте!
Ма Шимин отдал приказ всадникам.
Первый срубил двенадцать веток, три свалил, по другим лишь скользнул. У остальных результаты были и лучше, и хуже, однако никто не смог срезать все двадцать веток.
— Попробуйте-ка сами! — недовольно приказал Ма Чжунин Ма Шимину.
— Слушаюсь! — ответил тот и, взобравшись на коня, обнажил саблю.
По взмаху руки Ма Чжунина он пришпорил коня и начал на всем скаку рубить ветки. Казалось, ветки падали еще до прикосновения сабли, так легко она их срезала. Чабаны восторженно загалдели, даже Ходжанияз не удержался:
— Вот это удалец!
То ли лошадь подвела Ма Шимина, то ли сам он дал маху — последняя ветка осталась цела.
— Болван! — топнул ногой Ма Чжунин и приказал подать коня.
Левее первого ряда поставили еще двадцать жердей с ветками. Ма Чжунин вскочил в седло, засучил рукава, взял в руки по сабле, а повод закусил в зубах.
Каким-то неуловимым движением послал он коня вперед, и тот рванулся с места в карьер. Засверкали в лучах солнца вскидываемые вверх сабли, и по обе стороны падали наземь срубленные ветки. Зрители замерли от восторга, вокруг стояла тишина. Лишь Пазыл крикнул восхищенно:
— Настоящий вихрь!
И в самом деле Ма Чжунин пронесся как вихрь и срубил все сорок веток. Когда он вложил сабли в ножны и развернул коня, отовсюду грянуло:
— Слава Га-сылину! — Эти слова прозвучали на нескольких языках и были слышны далеко вокруг.
— Вот
Ма Чжунин, удовлетворенный, ответил, вытирая пот со лба:
— Бог даст, Ходжа-ака, спасибо скажете, когда врага буду рубить вот так же. Пусть-ка теперь ваши джигиты попробуют.
— Где им владеть таким искусством! — смутился Ходжанияз.
— Проверим, как наши стреляют по мишени, — предложил Пазыл, стремясь поднять настроение у своих джигитов.
— Хорошо. И это дело, — согласился Ма Чжунин. А сам подумал: «Хочешь смыть позор, хитрый чаньту!»
— Лишь тот меткий стрелок, кто подстрелит птицу влет! Ну-ка, дети мои, наловите ворон! — приказал Ходжанияз.
Между тем на лугу началась борьба. Дунгане в ней не участвовали. Боролись наиболее известные среди уйгуров, казахов, монголов борцы, которых называли «бокя». Особенно выделялся своим могучим видом один полуголый монгол в штанах из шкур и с уздечкой в зубах. Когда его вывели в круг, раздался приглушенный гул. С таким громадным бокя было страшно бороться. Его товарищ провел борца по кругу, усадил в центре и крикнул:
— Ну, выходи, кто бокя!
Вышел уйгур. У монгола забрали уздечку. Он вскочил, потопал ногами и медленно пошел к сопернику. Вдруг, словно рысь, бросившаяся на косулю, он прыгнул на уйгура, схватил за пояс и, приподняв, будто ребенка, бросил наземь. Это произошло мгновенно, зрители, казалось, ничего не успели рассмотреть. И лишь когда монгола снова повели по кругу, раздались восторженные возгласы.
Вторым вышел казахский джигит, но и его постигла та же участь, что и уйгура.
— Ходжа-ака, это человек или… — проговорил Ма Чжунин.
— Это настоящий бокя. Такие встречаются редко, — ответил Ходжанияз.
— Его может свалить только див, никакой человек не в состоянии сделать это, — продолжал удивляться Ма Чжунин.
— А что, если выставить Сопахуна, Ходжа-ака? — спросил Пазыл.
— Правильно. Попробуем рискнуть. Сопахун!
— Я здесь, Ходжа-ака! — перед Ходжаниязом появился Сопахун.
— Стыдно тебе, наверное, сынок, безучастно смотреть на это — ведь ты поднимал бычков… Иди-ка в круг…
Сопахун не выглядел таким громадным, как монгол, однако был коренаст и плотен. Этого джигита еще никто не мял на земле, и кумульцы за тихий нрав ласково звали его «Сопи-палван» — «Сопи-богатырь». Сопахун тоже натянул на себя штаны из шкур, обвязался поясом и уверенно подошел к бокя.
— Будем бороться, берясь лишь за пояс? — спросил он.
— Нет. Будем бороться, кто как хочет, — ответил монгол.
— Идет, — согласился Сопахун и отошел на несколько шагов.
Монгол с криком кинулся на Сопахуна и схватил его за пояс. Однако Сопахун не растерялся и, ухватив монгола за бока, присел. Бокя попытался было и его, как первых двух, поднять с места, но не смог оторвать от земли. Тогда он отпустил пояс и хотел поймать соперника за ногу, но в этот момент Сопахун сделал подножку, и тяжелый монгол, не удержавшись на ногах, свалился на землю — гул был такой, словно рухнула большая стена.